***
(17:40) Red Riot: БАКУГО ну пожалуйста плезплезплеззз помоги, ну ты же знаешь, что меня могут отправить на пересдачу (17:41) kingofexplodokills: отъебись. сам виноват (17:41) Red Riot: ну Бакуго плиз я сделаю все что попросишь (17:42) kingofexplodokills: ты тупой бляь?????????? (17:43) Red Riot: 🙏 (17:42) kingofexplodokills: ладно. Киришима ураганом влетает в его комнату с большим количеством тетрадей в руках и зубах, так что Бакуго замечает небольшие дырочки на обложке, когда бунтарь садится с ним рядом. Он сам в принципе не понимает, почему в последнее время стал замечать глупые детали, когда появлялся этот красный вихрь. Что-то не так, но Бакуго плевать. — Что конкретно ты не понимаешь? Это элементарные задания на Past Perfect и Past Simple. Даже совсем отбитый может их решить. — Ну Бакууу. Я совсем запутался, нам только недавно дали эти "маркеры" на это, как его... Совершенное время... Во! Короче я запутался. — Я знаю, что ты тугодум, не надо мне это дважды говорить,— заворчал Бакуго, попутно расписывая еще раз сравнения времен и вдалбливая в голову все нужные знания для запоминания. Киришима, незаметно для обоих парней, приобрел новую привычку, — тусоваться в комнате Бакуго вместо своей и чудовищно, дико, безразмерно выводить его из себя. В то же время Кацуки сам невольно стал понимать, что это стало и его привычкой, — снисходительно терпеть его присутствие. Они уже сидят за столом второй час пялятся в учебники и тетради, разбросанные на столе, нервы сдают у обоих. Но если с английским хоть как-то можно было справиться, то с математикой уже у Бакуго не хватало силы оставить некоторые коментарии при себе. — Тупой, блять. Сука как же ты бесишь. Блять, — цедит Бакуго, ломая на кусочки недавно купленный карандаш, а потом просто психует, пиная свой стул, и ложится лицом в подушку. — Да ну сложно! — ноет Киришима в сторону своего одноклассника, запуская пальцы в свой хвостик. Бакуго хочет его ударить, разорвать на куски, а потом взорвать, но так, чтобы получились идеальные маленькие кубики этого дерьмоволосого. В комнате успокаивающая тишина, лишь слышны вдохи и выдохи парней, что нисколько не раздражает. Они оба устали, только непонятно из-за чего конкретного - просто от бесконечной рутины или же есть что-то другое. Киришима встает со стула, открывает окно, впуская прохладный вечерний воздух, а затем садится на пол, укладывая голову на край кровати. Бакуго не знает из-за чего больше всего злится: что снова причуда вышла из-под контроля и у него не получилось выполнить ту атаку, которую он действительно хотел, гребанные экзамены или... — Слышал, Серо и Ашидо "проявились"..? Вот почему.Только сегодня утром в столовой эти два придурка показали всей школе, что они истинные, заляпав кровью и свою форму, и подносы с едой. У Бакуго аппетит пропал на целый день. Все словно с цепи сорвались, начав обсуждать тему любви, пар и долбанной красной нити. Блять. — Мне все равно, пусть хоть кровью истекут, мне то что? — с злобой в голосе Бакуго повернул голову в сторону Киришимы, который на такой ответ только удивленно вскинул брови. — Чел, ты чего? Порадовался бы за них, они же наши друзья. Я вот рад, они очень классные, вот они точно должны быть вместе! Киришима смотрит на него с непонятным выражением — улыбка воодушевленная, а на его носу и щеках появился румянец, алые радужки поблескивают в приглушенном свете. Такой живой, такой яркий хоть и красные пряди закрывают часть лица. А Кацуки внутри себя чувствует ядерную войну, которую нельзя унять простыми мирными переговорами: либо все, либо ничего. И почему-то ему кажется, что эти переговоры не будут заключены мирным договором. Кацуки решает игнорировать то, что краснеет. Он не краснеет. И абсолютно точно, не думает, что у Бунтаря есть маленькие морщинки от постоянной улыбки. Без вариантов все это неправильно.***
Кацуки не знает этих чувств, хоть убейте. Он не понимает, почему мужчина, обезумев, пытается достать из-под завалов свою жену, и почему вокруг него столпилось огромное количество медиков и психологов. Он слышит их шепот, "потерял истинного", но он не понимает его. Какого хрена?! Словно с ним говорят на другом языке, который он не учил, а жестами или языком тела или уже наскальными рисунками не объяснишь. Ты же блять выжил, так в чем твоя проблема?! Бакуго свирепеет, поэтому первым сваливает в сторону школы, быстрее на тренировочную площадку. Блондин орет, рычит, ругается, разрушая землю вокруг своими взрывами или просто разрывая ее пальцами. Безумие ударяет в голову, но он не может объяснить причину этого состояния. Гадкое, мерзко ощущение, от которого хочется орать во всю глотку, а еще кому-нибудь перегрызть эту самую глотку. Он падает в пропасть, цепляется ладонями за острые камни. Срывается. Падает-падает-падает. Злые слезы не позволяют видеть его окружение, он чувствует себя новорожденным котенком, который только на ощупь может искать мать. Гребаный Деку появляется как всегда некстати. — Каччан... — еще один взрыв. Бакуго задыхается, еле дышит от своей злобы, но не хочет, чтобы она уходила. Это единственное, что он может сейчас чувствовать. Он с ожесточением трет глаза тыльной стороной ладони, лишь бы этот показушник не видел его состояние. — Скажи мне, почему..? — Что... — Почему я ничего не чувствую?! Почему вы все, постоянно говорите об этих истинных?! Почему! Что за черт эти истинные?! Если чужая жизнь ценнее своей, нахрена тогда вообще существовать! В нос ударяет тошнотворно-сладковатый запах трупного мяса, Бакуго знает откуда он исходит. Из самого сердца. Перед взором предстают картинки той женщины. Из горла вывалены куски мяса, а глаза уже мертвые. Пустые глаза – зеркало пустой души. Ничего не выражающие белые глаза пялились в небо, не желавшие закрываться. Бакуго оседает на землю, не замечая как осторожно и с опаской к нему подошел Изуку. — Каччан, я знаю, как ты не любишь говорить и вообще слышать о теории истинных пар и красной нити, считая это все бредом. Но для многих это не бред вовсе. Тот мужчина... он выбросился из окна больницы... — Зачем? Тогда какой смысл был в его спасении? Мы - герои - каждый день жертвуем собой ради таких неблагодарных?! — Он не видел смысла в жизни без своей пары. Такое часто случается. Многие люди нарочно кончают жизнь самоубийством, потому что понимают, что долго не проживут без любимых. Это словно жить без сердца. Каччан, ты же сам говорил, наше дело спасать людей, а дальше они сами имеют полное право распоряжаться своим телом, даже если это и самоубийство. Нихера Кацуки уже не понимает. Ни этих людей, ни жизнь в целом. Жить без сердца? Да что за бред?! А как же доноры или искусственные органы, неужели кто-то ставит человеческие отношения выше других целей... Значит ли это, что у Бакуго никогда и не было сердца...***
Гордость лишь пригодна на то, чтобы скрывать свои чувства, но она не поможет избавиться от них. Что делать, если тьма поглощает все с большей силой? Может нужно было присоединиться к Лиге Злодеев? Что не так? Почему все вращается вокруг одной идеи - найти и жить с своим истинным. Даже эти отмороженные ублюдки готовы защищать тех, кого могут назвать соулмейтами или как их там. Дебилы. Бакуго не слышит шаркающих шагов за собой. В его голове сплошной писк, он даже не знает жив ли он? Может его разорвало от причуды? Может это все иллюзия и он сейчас проснется от кошмара и снова начнет идти к своей цели - стать номером 1. Почему он вообще думает об этом?! Айзава садится на холодную землю спортивной площадки рядом с учеником, рассматривая вначале затянувшееся тучами небо, а после уже отчаянного ученика. Помимо сильного запаха озона ощущался насыщенный и сладковатый запах. Как бы ненароком не взорвал бы их. — Ты ведь знаешь, что я могу тебя наказать за несоблюдение комендантского часа? — Плевать. Я не понимаю, что со мной... — Это нормальное состояние для героя, тем более для героя "без сердца", — Кацуки вздрагивает, неужели учитель... — Тебя легко прочитать, к тому же все видят твою реакцию на всех этих парочек. Бакуго смотрит в пол, но перед глазами пелена. Ощущение, словно он остался наедине со своими демонами и страхами, которые обвивают его. Они шепчут, что не бросят его, гладят его огрубевшую кожу на ладонях, принося дрожь и холод. "Ты больше не будешь один", шепчет ему в ухо нечто знакомое, касаясь губами кожи и накрывая его руки, переплетая пальцы. Бакуго открывает рот, чтобы сказать хоть что-нибудь, попросить Айзаву спасти его, но из горла не доносится ни звука: он не может вдохнуть. — Знаешь, почему так нужен истинный? Без них мы просто нелепые тела, что могут болеть из-за нервных окончаний. Люди разные, никто не спорит в этом, будь мы все одинаковыми было б скучно. То же касается и так называемых соулмейтов: кто-то ждет годами, спокойно перенося свое одиночество, а кто-то захлебывается собственной кровью, находясь в двух метрах друг от друга. А кто-то умирает, так никогда не найдя свое сердце... — Мне не нужен никто... — шепчет со злость Бакуго. Айзава смотрит, как у того полопались капилляры в глазах, как безумие охватывает его. — Но эта мысль пришла ко мне не сразу. Знаете какая ирония? Кому нужен безумец, мечтающий стать номером один? Нормальный бы никогда и на метр не подошел. Иногда мне кажется, что все меня ненавидят, просто потому что считают меня психом. — Ты запутался. С детства ты принимал только похвалу и восхищение, но самое главное, что большую часть времени ты видел их страх. Страх, что ты разозлишься, станешь неконтролируемым, превратишься в монстра, который не пощадит никого. Но они сами не заметили, что сами взрастили монстра. Как думаешь, почему Мидория чувствует себя нормально и естественно? Почему, несмотря на твои вечные придирки, ненависть и гнев, он остался добрым ребенком? — При чем тут Деку?! — Да при том, что даже твоя родная мать обвинила тебя в твоей собственной слабости. Разозлилась, что ты был пойман шайкой злодеев. Обычный родитель испугался б за своего дитя, запретила б вообще становиться героем, а что в итоге? Она доверила нам тебя, потому что уже не знает как тебя поменять. Как взрастить человека, который умеет чувствовать и сопереживать другим. Ты слаб и безумен, Бакуго, и дело не в тренировках или причуде. Хватит бегать уже от себя... Может быть ему не стоило так резко говорить все эти слова. Однако, если б сказал это чуть позже или Бакуго услышал бы от кого-то другого, никакой реакции не было. Айзава разворачивается и уходит в сторону общежитий, пока Кацуки все же его не окликает: — Насколько быстро я сойду с ума? У Шоты уже был печальный опыт с такого рода проблемами, что мучили сейчас его ученика. Есть такие люди, которым нужны "тормоза", способные удержать весь механизм от призрачного столкновения или аварии. "Одиночество - это отсутствие не людей вокруг, а любви к себе", - так вроде говорят. Даже не видя его лицо, стоя к нему спиной, он слышал, как дрожали его руки, пока тот пытался сдержать свои взрывы. — Перестань бегать от самого себя, тогда-то к тебе и потянутся люди. Тебе все же следует найти своего истинного, тогда накопленная злость, которая может привести к взрыву из-за нитроглицерина, начнет сходить на нет. Иметь возможность управлять своей силой, сохранять ее в балансе за счет слияния душ, разве не это нужно людям? — Похоже на якорь? — Да, можешь так это называть. Доверяй ему и верь в него, а главное, в себя. Все, что ты можешь сейчас сделать — это верить. Кто в здравом уме сможет быть равным ему? Кто сможет сдерживать того, кем он теоретически может стать. Для Бакуго казалось, что мир рушится вокруг него, а его обломки падают ему на плечи, загоняя его все дальше и дальше в какое-то мрачное место, из которого ему просто не выбраться.*****
Бакуго перелистывает страницы книги в десятый раз, но всё ещё не может вникнуть. Голова гудит, а мысли разбегаются, оставляя неприятную звенящую пустоту. Промозглая сырость висит в воздухе, и мальчик, вздрагивая, поводит плечами от влажной прохлады с улицы. Еще нет и пяти часов, но из-за тяжелых унылых туч на город опускаются глубокие серые сумерки. Самая лучшая погода для Тсую, но отвратная для человека с причудой взрыва. Кацуки не понимает, что с ним происходит. Он чувствует, как кровь с остервенением шумит в ушах, подгоняемая слепой яростью. Ярость поглощает его, душит, выбивает весь воздух из груди, словно он тонет и не может подняться со дна. Но что-то есть еще, что-то пробивающее его до безмолвного крика. — Бакуго... — слышит он за пределами своей комнаты тихий, но такой родной голос. Кацуки подрывается с кровати, но все вокруг кружится и гудит еще сильнее. Он не может справиться с этим сумасшествием, которое охватило его. Ему нужна помощь, впервые он признает, что не может справиться с этим в одиночестве. Но нужно держаться. Боль отрезвляет, но и душит; ощущение, что ребра хотят раскрыться и разорвать грудину. Бакуго разжимает руки и позволяет себе пойти ко дну; не может вдохнуть: слезы против воли бегут по щекам, рот открывается и закрывается, но воздух не идет. Перед глазами темнеет, вместо воздуха в рот льется вода. а потом сознание возвращается, тогда-то он чувствует тепло прижимающегося к нему тела. Он видит расфокусированным взглядом загорелые руки, сжимающие его, а алые глаза будто проникают в душу. — Кацуки, я здесь... — тихо шепчет Киришима, поглаживая по спине. Уверенный и мягкий тон хорошо успокаивает, у Бакуго проясняется сознание. Он, словно в замедленной съемке, видит как Эйджиро придерживает его за талию и укладывает на постель. Холодные простыни отрезвляют, будоражат, свежий воздух с улицы позволяет не задохнуться в духоте комнаты и черепной коробки. Постель прогибается под тяжестью еще одного тела; бунтарь с осторожностью укладывается рядом, еле касаясь своими конечностями своего одноклассника. Бакуго прикрывает глаза, но все равно чувствует настороженный взгляд человека напротив. Как будто весь мир остановился и теперь только они вдвоем существуют в этой комнате. Ему было страшно, но блондин никогда не признается в это, даже себе. И в то же время Бакуго был счастлив, что таким его застал Киришима, теперь ему было спокойно, как будто измученная и израненная душа получила долгожданный отдых. Эйджиро аккуратно, словно боится спугнуть, обнимает Кацуки, прижимаясь к нему всем телом. Бакуго чувствует его запах, он пряный, и пахнет цитрусами - видимо это шампунь или гель. Бунтарь касается подбородком макушки блондина, их дыхание выравнивается, грудь вздымается в такт. Кацуки не двигается, боится и думает, что это все сон, который вот-вот спадет, и он вновь проснется весь в поту с истерикой. — Ты тоже заслуживаешь своего истинного... Теперь-то точно все надломилось. Кацуки хотел вырвать гребаное сердце, которое пустилось галопом, взорвать к черту и себя, и всю школу, да может и весь мир в придачу. Бомба замедленного действия, вот кто он. Но кого он точно не хотел подрывать - это Киришиму. Он глоток необходимого, но в тоже время опасного для легких кислорода. Как ядерный наркотик или одержимость для зависимого психопата. -Это...блять...тяжело... — через себя говорит Бакуго, глотая слезы и кусая от злости и отчаяния губы. — Я не знаю, как выразить все свои мысли, чувства, я не Деку или кто-то другой. Я слаб, но я никогда не признаюсь в этом, пусть хоть разорвут меня на части. Но я все еще не могу... Киришима молчал, он не мог прервать Кацуки, зная, как тяжело ему приходится, учитывая, что он совсем не понимает своих чувств. Бакуго ощущал, как двигается грудная клетка Эйджиро и просто старался подстроиться под его ритм дыхания, но, похоже, даже малейший вздох был для него чем-то непосильным. Он ощущал себя одичавшим зверенышем, потерявшим целую стаю, и теперь неизвестный зоозащитник пытался его приручить. — Отпусти всю ту злость, что гложет тебя изнутри. Перестань бояться того, чего не произошло еще. — С чего ты взял, что я боюсь... — с злостью отпихивает Бакуго одноклассника. Внутри пожаром поднимается яростный огонь, вспыхивающий в голове. Появляется мысль, что надо успокоиться, иначе его же нитроглицерин подорвет его. Нужно контролировать себя... — Кацуки... -Бакуго моментально затихает, не понимая, что заставило его замереть. — Ты можешь отпустить это... Он срывается. Сильная продолжительная боль в области груди. Болевые ощущения распространяются на руки, горло, живот, нижнюю челюсть и спину. Чувствуется тошнота, сидящая в горле, появляется одышка и холодный пот. Волна жара расходится от него как от эпицентра, блондин надрывался, рискуя сорвать голосовые связки. Уже все равно, если кто услышит, все равно, если его начнут осуждать за его проявление слабости. Слишком осточертело. Голова пульсирует, и Бакуго чувствует как хрипит в горле. Словно его бросили в океан, привязав к его ногам тяжелый валун, и отобрали и причуду, и акваланг. Но потом он начинает чувствовать нечто другое. Киришима аккуратно придерживает Бакуго за талию, поглаживая по голове, и очень тихо говорит ему успокаивающие слова. Теперь тело как будто плывёт, хотя он сидит на коленях Бунтаря, и не сказать, что это ощущение неприятное. Хоть Кацуки и ощущает себя неправильно пустым, но почему-то создается ощущение, что эта пустота заполняется чем-то вязким и теплым, словно мед в летнюю жару. Кацуки не понимает почему, но он практически растворяется в ощущении тепла и дома. Эти прикосновения, эти объятия, эта ласка - все это накрывает его мягким куполом защищённости. Словно он вернулся в ту пору, когда мама прижимала его к груди, баюкая и спасая от ночных кошмаров, а отец находился на периферии, но тоже очень близко. — Что это... — тихо шепчет блондин, понимая, что уже лежит на груди Киришимы. — Это? — удивляется с смешинкой красноволосый, придерживая блондина и укладываясь на постели. — Я думаю, это любовь. "Любовь? Глупости какие...", но Кацуки уже впал в забытье, нежась в горячей силе, исходящей от Киришимы.***
Бакуго чувствовал голод, он понимал, что весь этот стресс плохо повлиял на его пищеварительную систему. Слышатся голоса с кухни, и в какой-то момент становится страшно, что, если он сейчас зайдет в комнату, то над ним начнут посмеиваться. Взорвет всех нахрен. Однако... В какой-то степени он понимает, что к психотерапевту ему все же надо. Он слышит достаточно тихий разговор, однако способен уловить все слова, которые произносят его одноклассники. — Как там Бакуго? — спросила Киришиму Ашидо. — Он...в порядке, — тихо вздохнул Эджиро, полностью укладываясь на диванные подушки. — Я надеюсь... — Мы слышали вас, — сказал Каминари, подсаживаясь к Киришиме. — Это была паническая атака? — Вроде... Не знаю, было так тяжело, я боялся самому удариться в панику. Все так быстро происходило, мне пиздец как страшно было. — Понимаем, бро. Но все потом резко стихло, — бормочет Серо, — мы уже испугались, вдруг поубивали друг друга. Вы хоть поговорили о своих чувствах? — Я в этом сильно сомневаюсь, Киришима не был бы сейчас таким подавленным. Бакуго такой с случая, когда пара истинных погибли,— подает голос Джиро со стороны кухни. — Интересно, ему когда надоест себя разрушать. — Почему ты считаешь, что он себя разрушает? — подает голос Денки с стороны столовой. — Ну, вспомни его реакцию, когда они с Изуку дрались против Всемогущего, без его костюма Кацуки очень сильно может повредить руки, чуть ли не потерять их. Плюс, учитывая, что он так часто "взрывается" от злости, это очень плохо повлияет на его здоровье в будущем. — М, точно, — бурчит Мина, пережевывая сладкий леденец. — Кири, помнишь в нашей школе был главарь банды хулиганов, который убил же себя своей причудой? — Ну, тогда вроде сказали, что это был несчастный случай. — Я от его дружков слышала, что он так сильно обезумел от одиночества без своего соулмейта, что начал причинять себе вред, медленно себя убивая. Вроде как, учителя говорили, что он даже не осознавал, что сам убивает себя. — Как же страшно жить в этом мире,— сказал Каминари, вздрогнув от мурашек на спине. — Если вы так думаете, неужели Каччан занимается селфхармом? — Селфхарм? Что это? — Эй, это самое жуткое, что может сделать с собой человек, — сказал Серо. — Это способ справиться с глубокой эмоциональной болью через причинение вреда себе. Многие даже чувствуют успокоение, раня себя, но не убивая. Селфхарм заставляет чувствовать себя лучше, потому что это как освобождение от той боли, что оседает внутри тебя. Для многих это как это единственный способ почувствовать живым. "Так вот оно что... Они буквально думают, что он один из этих психов?! Да что за бред. Какой смысл мне желать быть номером 1, если я убить себя хочу? Разве такое возможно..." Кацуки будто стрелой прошибает насквозь; все о чем он может думать, как бы побыстрее уйти отсюда. Но... он не понимает, уйти насовсем или просто за пределы здания. — Капец... Ну нет, Кацуки не может так над собой издеваться! Он же... Но Кацуки уже не выдерживает их слушать, поэтому с грохотом выбегает на улицу, захлопывая дверь. Какого хера?! Он не псих! Он хочет стать номером 1 и он им будет, миру не нужны герои с поломанной психикой, думающих о постороннем, чем все эти вошки дорожат. Но тогда он совсем не отличается от злодеев. Пульс скачет, а перед глазами пляшут разноцветные пятна. Кацуки уже не видел перед собой, куда он бежал, пока не почувствовал как на него набросился кто-то слишком тяжелый и твердый. Кацуки начал бить этого "врага", подрывая причудой, но перед ним как будто твердая стена, которую нельзя проломить, а затем он чувствует острую боль в районе шеи и вскрикивает. Первые минуты проходили в тумане, он пытался отпихнуть с себя то, что мог назвать животным с острыми клыками. Но тварь не отпускала, так еще придавила всем телом к земле. Дыхание стало выравниваться, и тогда-то Кацуки увидел над собой черное ночное небо и какие-то красные патлы. Бакуго повернул голову в сторону красных отблесков и увидел Киришиму в состоянии его причуды, прикусившего ему плечо своими острыми зубами. Теперь-то он понимал откуда идет вся эта боль по телу. — Отпусти, придурок. — Ы даше не подумау,— все еще не отпуская, сказал Эйджиро. — Хотя бы убери свою челюсть с моего плеча, раз отпускать не хочешь. Киришима на несколько минут задумался, но потом все же открыл челюсть, чтобы вытащить клыки из тела. С губ по челюсти капали маленькие капельки крови, которые попадали на белое лицо Кацуки, словно капли дождя. — А теперь скажи мне, почему ты убегал? — Кацуки же не может быть суицидником, да? — Ты слышал? Так и в чем проблема? — В том, что я не псих. Я не собираюсь убивать себя только потому, что у меня проблемы с контролем злости или из-за того, что я "бессердечный"! — Бессердечный? — Нет у меня соулмейта и не будет, мне с детства все это говорили. Но это блять не значит, что я собираюсь убивать себя только потому, что я на всю жизнь останусь один!!! — Да с чего ты взял, что ты будешь один?! — перешел на крик Киришима, все еще придавливая тело своего друга к земле. — С чего ты взял, что не найдется тебе истинного? — Да блять с того, что никто не сможет меня полюбить! Никто, понимаешь?! Они только и умеют бояться меня, никто никогда не полюбят меня и уж тем более не захочет провести со мной всю гребаную жизнь. Все видят во мне психа, даже старая карга думает, что мне нужен психиатр или кто там еще! Кому нужен поломанный?! — А что если я уже в тебя влюблен?! Что если я хочу с тобой провести всю жизнь, даже если мы не родственные души?! Что тогда прикажешь делать, убить себя или тебя? Кацуки словно ледяной водой окатило. Кто-то может его любить? И этот кто-то самый близкий из всех ему людей? Эйджиро... — Я влюблен. Убейте меня,— выпаливает на духу Киришима, даже не обдумав своих слов. Словно все это время они крутились у него на языке. Бакуго чувствует как соленые капли сверху капают на него, а значит Эйджиро плачет, но не хочет, чтоб это кто-то видел. Бакуго тоже замечает, как плохо было его однокласснику все эти дни: синяки под глазами смотрели жутко на бледном и исхудавшем теле. Не он один мучился все это время. — Прости меня... Киришима вздрагивает и смотрит своими большими заплаканными глазами на парня под ним. Кацуки тоже начинает плакать, уже понимая, что больше уже не может сдерживаться и скрывать свою боль. — Я всю жизнь боялся. Боялся быть лузером, слабым и немощным. Но больше всего я боялся, что так и останусь один на один с своими страхами. Сколько было пустых разговоров про этих истинных. Я так задолбался это слушать, словно они все только хотят меня тыкнуть в мысль, что такой урод как я недостоин иметь отношения... Быть любимым. — Кацуки... — И я уже смирился с этим! Разве ты думаешь, что ты кому-то нужен, да никому мы не нужны и любовь эта тоже?! Ты не рис или вода, которые поддерживают твою жизнь. Так в чем смысл ждать истинного, если гнить мы все равно будем в одной земле?! — Кацуки, ты мне нужен, — Бакуго сразу затыкается и смотрит на Эй. В глазах его виднеется вся любовь мира, но этот мир сосредоточен на одном блондине. Он мягко и тепло улыбается, понимая всю ту боль, что гложет его друга. Или уже не друга? — Мама давно рассказывала, что была влюблена в мужчину, который нашел своего истинного спустя 20 лет после окончания школы. Она знала, что в любой момент он может как и найти своего соулмейта, так и могла их связь проявиться спустя столько лет. Но даже так она не была готова его отпустить, и знаешь что? Он не ушел от нее, сказал, что не любит этого человека и никогда не полюбит, так зачем мучить себя? Истинный это, конечно, хорошо, и кровь из сердца тому подтверждение, это вроде как красная нить судьбы? Но именно определенный человек будет задыхаться без тебя. Хоть год пройдет, хоть десять, хоть полвека нельзя так глупо взять и потерять любимого, родного человека. Папа так и не бросил маму и тебя я не брошу... Теперь Кацуки понимает, что да, он был прав. Все это чушь собачья. Но, если Эйджи будет с ним рядом, то уже ничего не имеет значения, хоть он и не знает, как проявлять чувства. — Я не умею любить... — Мы вместе научимся, не сомневайся,— теперь Киришима улыбается,а вместе с ним и у Кацуки появляется теплая улыбка. Они оба расслабляются, и тогда Бакуго протягивает руки к Киришиме, чтобы тот наклонился. Они не знают как целоваться, не умеют, но они уже дали обещание, что научатся. Киришима прекрасный человек, и Бакуго уверен, не заслуживает его. Но так приятно чувствовать то тепло, которое расходится по всему телу, когда тот медленно и осторожно касается его губ своими. Кацуки просто поддался этому чувству, так долго было ему ненавистным. Но теперь-то все должно быть правильно? Бакуго медленно и осторожно обнимает Киришиму за плечи, еще больше сокращает дистанцию между ними и пытается начать еще один поцелуй. Он "встречает" бунтаря, его губы податливы и немного шершавые. Поцелуй выходит сладким и текучим, и их языки встречаются словно по инстинкту, хотя Кацуки чувствует вкус крови. Видно он поранился о зубы Эйджиро, но это не мешает стонать в голос. Киришима едва слышно вздыхает сквозь поцелуй, прижимаясь всем телом к блондину. Кацуки в последним момент чувствует как их тела начинают расслабляться прежде чем уснуть.*****
Он просыпается от ощущения странной чувства принадлежности, хотя все еще ощущается ужасная боль во всем теле. Нестерпимо яркий свет резал глаза, от него раскалывалась голова. Приторный воздух, пропитанный лекарствами и тонким, едва заметным ароматом кого-то знакомого и родного. Кацуки цеплялся за этот запах, держался за него всем сознанием, боясь отпустить нить, которая удерживала его сознание от самого страшного в его жизни падения. Сквозь шум в ушах, словно волны океана или сломанного телевизора, Бакуго слышит голоса учителя и медсестры, окруживших его ослабленное тело. И все это казалось чем-то нереальным, вымышленным, как если бы он по-прежнему спал в своей постели, но их отчетливые фразы он все же слышал: — Все же проявление опасная вещь, — говорит Исцеляющая девочка. — Не все тела приспособлены к тем условиям, что дает им судьба. — В жизни ничего не может быть простым и легким, — кажется, это голос Айзавы. — Но все же, главное, что они наконец-то раскрылись, было слишком много проблем. — И то верно, бедный мальчик столько мучился, что свалился в обморок от острой кровопотери. Ладно, Айзава, давай оставим их, пусть восстанавливаются. Бакуго слышит скрип от дверных петель и как закрывается дверь в комнату. Кажется, теперь он один, хотя они говорили, что надо их оставить в покое. Кого же? Справа от себя он слышит хрипотцу, а после еле слышный треск матрасных пружин и шорох. Кацуки поворачивает голову вбок и видит перед собой измотанного, но ничуть не уставшего Киришиму. Грудь замотана бинтами, Кацуки уверен, он также забинтован. Киришима приподнимает верхнюю часть туловища, упираясь локтями в матрас. Он чуть склоняет голову вбок, словно собака, заинтересованная в действиях своего хозяина, и улыбается. — Хееей, — тянет он. Бакуго просто поворачивается на бок, подпирая подушку рукой. — Хей... Давно проснулся? — Ну, вроде как недавно. Айзава только недавно пришел, это я точно знаю. — Ясно, — вздохнул Бакуго, чуть отводя взгляд в сторону, потому что смотреть на дерьмоволосого было немного стыдно. Ну или волнительно. — Значит, мы проявились. — Ага, — чуть тише уже сказал Эйджиро, словно боялся сказать громче слова подтверждения человеку, который был для него важен. — Ты не рад? — Не знаю... Я всю жизнь думал, что мне это нахер не нужно, а ты ты появился. Просто... Мне страшно. И только, блять, вздумай ржать с этого, я тебе тогда все нахрен взорву! — Я и не думал,— говорит Киришима, вставая с койки. Он немного горбится, видно бинты перетянуты и ему некомфортно. И почему Бакуго в принципе думает, что кому комфортно или нет?! — Я наоборот все надеялся, что ты мне скажешь об этом, ну знаешь, о том, что тебя беспокоит. Мы же все-таки бро и ты меня принял лучше, чем всех остальных. Я сам не умею объяснять свои чувства и мне самому нелегко будет раскрыть тебе себя настоящего, себя прошлого. Просто, просто...я... Бакуго неожиданно понимает, что перед ним такой же разбитый ребенок, который пытается казаться взрослым, потому что нельзя показывать будущему герою свои косяки и страхи. Бакуго встает с своей постели, снимает с себя простыню и садится рядом с Киришимой. Естественно, парень не понимает, что да как, но вопросов не задает. Бакуго едва касается плечом своего соседа, но все же чувствует тепло его тела, а еще едва уловимое тепло прямо возле сердца. — Я порой бываю жесток, когда никто не видит. Я такой слабак и ненадежный, и именно эта часть меня борется с той, которая хочет быть рядом с тобой и пытается чувствовать себя в безопасности. Настоящий я трусливый и жалкий, совершенно не мужественный. Кацуки ничего не говорит, сейчас он прекрасно понимает, что они оба в одной лодке. Дырявой лодке, но со всеми инструментами и досками, которыми они могут залатать это все. Залатать свои сердца. — Кацуки, ты такой мужественный, а я... — шепчет Эйджиро, что Бакуго приходится наклонить голову к нему, чтобы услышать дальше его слова. — Мне страшно, я действительно могу стать героем? Я действительно могу быть с тобой связанным? Бакуго поворачивается к нему и видит обезумевший взгляд. Тело бунтаря застыло, на глазах слезы, а на лице отпечатался след паники. Кацуки видит своего отражение, пусть искаженное, но такое же разбитое на несколько маленьких осколков. Но теперь ему кажется, что здесь и сейчас все правильное. Все так и должно быть. Они вырастут, вместе. — Эйджи, я принимаю тебя со всеми твоими слабостями, всего тебя, — Киришима ошалело смотрит на блондина напротив, не может поверить, что именно эти такие нужные слова он слышит от человека, за которого готов разорвать весь мир пополам, — Ты пообещал мне, что мы вместе будем учиться любить друг друга. Так что не смей скрывать от меня что-либо, дебила кусок. Это действительно первый раз для него, когда он, Бакуго Кацуки, кого-то подбадривает и проявляет заботу. Хочется спрятаться где-нибудь, где никто не увидит, как задыхаешься от нахлынувших непонятных и неизведанных чувств. Может когда-то он скажет "Единственный для меня Киришима Эйджиро", но для таких слов еще слишком рано. Конечно, принять чувства и понять, что они так же исходят и от тебя, будет немного тяжело, если с детства воспринимал это как нечто оскорбительное. Но может в этот раз все поменяется... Бакуго стукается своим лбом о лоб Киришимы, прикрывая глаза и вслушиваясь в окружающие шумы. Но все, что он сейчас слышит, это мирное сердцебиение человека напротив, они оба: "Я слышу твое сердце". Бакуго чувствует едва уловимое касание чего-то тонкого и очень хрупкого, словно ниточка от паутины. Киришима сильнее втирается своим лбом в соседа, словно хочет физически и биологически соединиться с ним. Им обоим страшно и они оба не знают про всю эту любовь, но они точно знают, что повзрослеют вместе. Семь миллиардов людей и столько же душ, но иногда ты нуждаешься лишь в одной единственной...