Ты священна для меня, сестра

Лукреция Борджиа лежала на кровати в своих покоях и плакала, обняв подушку. Обида жгла сердце и душу женщины. Женщины, ну надо же… Такая юная и уже такая взрослая, муж даже есть. «Да чтоб его, этого мужа», — в сердцах прошептала Лукреция. Нет, это был даже не шепот, шипение. Гневное, но с осознанием невозможности изменить свою судьбу. Лукреция спустила с кровати ноги, обувая бежевые ночные тапочки. Тихо подошла к зеркалу и взглянула на себя. Встретившись с отражением взглядом серо-голубых глаз, она тяжело вздохнула. «Ведь красива же, — заметила она, проведя рукой по светлым волосам, — добра. Богата. И что ему еще нужно?». К горлу подкатил ком, в голове снова начали появляться ненужные воспоминания. Воспоминания о сегодняшней ночи. В этот раз муж был особенно груб с ней. В прочем, нежности Лукреция от него не получала никогда. «Папский бастард» — вот как называл ее Джованни. И плевать, что именно жена оплачивала многочисленные праздники в Пезаро, на которых ей, кстати, даже нельзя было присутствовать. А иногда, если приходилось бывать на подобном празднике (чтобы до Папы не дошли слухи о том, что Сфорца не уважает его дочь), Лукреция осознавала — когда останется с супругом наедине, Джованни сделает так, чтобы она пожалела о своем согласии присутствовать на этом празднике. Пиры в Пезаро были, надо сказать, явлением частым. Его Святейшество дал щедрое приданое и выделил денежные средства на содержание своей дочери. Выделить выделил, да вот не знал, куда деньги деваются в действительности. Можно было бы пожаловаться отцу, но Лукреция не привыкла обременять других своими проблемами. «У Его Святейшества много дел, — думала светловолосая, — ему не до меня». К тому же, возможности пожаловаться не было, ведь Сфорца перехватывал ее письма и сначала прочитывал сам. И если в подобном послании был хотя бы намек на то, что ей живется плохо (не говоря уже о том, чтобы заявить о поступках мужа прямо), женщину ждала серьезная расплата. Сегодня во дворец Сфорца (именно «дворец Сфорца», домом назвать это место Лукреция не могла, ей было противно даже думать об этом) прибыл Чезаре. Страх лишиться денежного содержания супруги, а то и сразу попрощаться с жизнью, заставил Джованни быть учтивым и ласковым с женой. В честь приезда Чезаре Борджиа был устроен пир, на котором Лукреция с мужем вели себя так, словно их связывали очень сильные чувства. Эти несколько часов праздника Лукреция впервые за все время брака была счастливой. Однако как только она оказалась наедине с мужем, тот принялся отчитывать ее и говорить что она, ничтожный папский бастард, посмела пожаловаться своему брату. Никакие воззвания к здравому смыслу и заверения Лукреции в том, что она и знать не знала о приезде Чезаре, не помогли. Сфорца порвал на жене платье, затем принялся душить, а при попытке сопротивления и крика, закрывал ей рот, говоря «заткнись, бастард». Опомнившись, он перестал душить ее и, грубо изнасиловав, покинул покои, решив найти успокоение в объятиях какой-нибудь куртизанки. Взглянув на свое нежно-розовое платье, теперь комком лежащее возле кровати, Лукреция поморщилась. Платье, то самое, в котором она еще недавно танцевала на пиру с Чезаре. «За что, Боже, — тихо прошептала она, глядя в окно, — за что мне это? Почему прекрасному Чезаре суждено быть моим братом, а отвратительному Сфорца — мужем?» Начали одно за другим всплывать в памяти все счастливые мгновения, проведенные с братом — как играли в прятки, как любовались на звезды, как смотрели друг на друга… Теперь этого не будет. Теперь Лукреция даже обнять брата не сможет, иначе по стране поползут слухи, что не братские чувства, а чувства черные, грешные, связывают Борджиа. Они уже не дети. Не будет общих игр и долгих разговоров. У каждого из них теперь своя жизнь. «Уедешь, братик, оставишь меня опять с этим мучителем», — всхлипнула светловолосая, закрывая лицо руками. Дверь в покои приоткрылась. Боясь повернуться, Борджиа быстро начала вытирать слезы. Если муж заметит их следы, он заставит ее пожалеть о проявленной слабости. Она почувствовала на своих плечах руки… Нет, не мерзкого Сфорца, а руки родные, теплые. «Чезаре?» — мелькнуло в голове, но сказать этого вслух не решилась. А вдруг ошиблась? Наконец, набравшись смелости, повернулась. Рядом стоял брат. Эмоции захлестнули с головой. Лукреция прижалась к нему, как в детстве, когда хотела, чтобы он защитил ее от всех тягот этого мира, в глазах ее заблестели слезы. — Какой раз за эти несколько часов ты уже плачешь? — только и смог спросить мужчина. — Н-не знаю, — сбивчиво ответила она. — Присядем, — мягко сказал брат и указал на кровать и вдруг решил… Лукреция была так близко к Чезаре в эти мгновения. Такая нежная, хрупкая и такая… Красивая. Он в который раз поймал себя на мысли о том, что эта женщина пробуждает в нем самые греховные желания. Да, Чезаре хотел ее. Хотел до безумия. Но не так, как многих других, нет. Думая о ней, как о женщине, своей женщине, он всякий раз осознавал, что к Лукреции испытывает нечто большее, чем желание. Странное чувство. Даже не любовь, какая-то одержимость. Чезаре Борджиа был одержим ею, будто демоном. Смелый, даже порой жестокий с другими, с Лукрецией он всегда был нежен. Эта светловолосая из могущественного льва превращала своего брата в ласкового котёнка. Причем сама даже не осознавала этого, не понимала своей власти над ним. Когда та, кого он называл ангелом, вышла замуж, Чезаре было тяжело пережить это, но он хотел, чтобы Лукреция обрела счастье и потому пообещал себе смириться с браком сестры. «Ангел» писала письма, где говорилось, что у нее все хорошо, но… Но слишком уж «приторными» были эти письма, что не могло не вызвать подозрений. Чезаре хотелось верить, что все именно так, как было написано, но какое предчувствие говорило ему, что сестрица в беде. Поделившись тревожными мыслями с отцом, темноволосый узнал — Его Святейшеству тоже кажутся подозрительными слишком уж теплые отношения Лукреции и Сфорца, о которых женщина рассказывает родственникам. И тогда Папа отправил Чезаре к сестре, чтобы тот разобрался — что у них там происходит. При Чезаре муж «ангела» вел себя с ней учтиво, даже с любовью. Если не приглядываться, можно было подумать, что супругов связывают сильные чувства. Однако внимательный Борджиа пару раз замечал, как на секунду слетали маски с действующих лиц спектакля «Счастливая семья». Ночью Чезаре не мог уснуть и решил выйти во дворцовый сад, подышать свежим воздухом и, безусловно, обдумать увиденное. Идя по коридору, он заметил Джованни, куда-то уходящего. Удовлетворенно улыбнувшись, темноволосый поспешил в покои сестры. Теперь, когда Сфорца куда-то ушел, у Борджиа будет возможность поговорить с «ангелом» откровенно. Когда мужчина заметил в глазах сестры слезы, понял — пришел не зря. В такие моменты его маленькой Лукреции никто не был нужен. Лишь старший брат мог успокоить ее. Шелковая ночная рубашка кремового цвета очень шла Лукреции, соблазнительно облегая фигуру светловолосой женщины. Манящее тело будто просило прикосновения Чезаре. Сестра прижалась к нему плотнее, как делала всегда в моменты страха и моменты, когда ей нужна была поддержка сильного старшего брата. От этих объятий Чезаре стало жарко. Поддавшись искушению, он провел рукой по бедру красавицы. Женщина вздрогнула. — Ангел мой, — обратился мужчина, заметив такую реакцию, — ты против? Оттого, что это грешно, верно? — Не поэтому, — только и смогла сказать светловолосая, не решаясь смотреть в его серо-голубые глаза, — просто неприятное воспоминание, связанное», — хотела сказать «с мужем», но Чезаре не позволил. — Забудь сейчас об этом, — погладив ее по голове, успокоил брат, — я никогда не сделаю тебе больно. Ты священна для меня сестра. Поняла? — спрашивает он и дождавшись ее тихого «да», целует свою любимую, своего «ангела». Она ответила неловким, неумелым поцелуем. Что это значит. Неужели муж ее не… — Лукреция, ты что, никогда не целовалась? — их серо-голубые глаза встретились и юная женщина отвела взгляд. — Нет, — тихо проговорила она, — мужу это было не нужно. Его царственные уста не предназначены для каких-то «папского бастарда», — саркастически заявила она, но обиды в голосе скрыть не удалось, — он меня только насилует, брат. А поцелуи… К чему эти нежности для меня, недостойной его благородной крови. — Неверно, милая, — Чезаре убрал прядь сестры за ухо, — не ты, а он не достоин того, чтобы его ласкали твои нежные губы. Женщина улыбнулась. Ее брат всегда мог найти нужные слова, мог пожалеть, понять, успокоить. Им нельзя доверять чувствам. Нельзя, грешно… Грешно, но в это мгновение Лукреция поняла, что вытерпит любое наказание за свой грех, лишь бы ее темноволосый возлюбленный был рядом. — Верно, — она снова улыбнулась и опять смутилась, — только ты достоин этих губ, Чезаре. Значит, — на щеках появился румянец, — значит меня будешь целовать ты. Она вдруг поймала себя на мысли, насколько странной является вся эта ситуация — давно не девственница, но не умеет целоваться, боится своих чувств, но поддается им. Чезаре внял ее просьбам и принялся учить. Горячие, страстные уроки поцелуев. Уроки, от которых у Лукреции начало сладко сводить низ живота. Они сидели на кровати в ночных одеждах и целовали друг друга. Так жадно, будто не желая отпускать больше никогда. Стыдно, грешно, но приятно. Приятно настолько, что оба мечтали повторить подобное еще хоть раз. Наконец темноволосый аккуратно опустил Лукрецию на постель. Не резко, почти бросая, как каждую ночь делал Сфорца, а нежно, осторожно. Рукой Чезаре осторожно провел по телу сестры. Спросил — готова ли она. Удивительно, он вел себя так, будто Лукреция — юная девушка, никогда прежде не получавшая мужской ласки. Светловолосая кивнула, сняла с мужчины рубашку, а затем и брюки. Возлюбленный (а в эти минуты ей приятно было мысленно называть его именно так) принялся осторожно, будто бы боясь напугать лишним движением, целовать ее. Сначала невинный поцелуй в щеку, далее губы спускались ниже, лаская уже шею. Когда он добрался до груди Лукреции и языком обвел вокруг соска, из ее уст донеслось тихое «м-мм», так приятное его слуху. — Понравилось? — спросил он, хитро улыбнувшись. Она кивнула в знак согласия. Тогда Чезаре продолжил. Одна рука продолжала мять грудь, а другая опустилась ниже, близко к промежности Лукреции. Мужчина жестом попросил возлюбленную раздвинуть ноги и она охотно, причем, удивительно для нее самой — без стеснения, подчинилась. Сначала пальцы Чезаре, проникшие во влагалище Лукреции, двигались неспешно, оглаживая чувствительные стеночки, затем движения стали быстрее. Вскоре женщина сама начала качать бедрами в такт и насаживаться на эти пальцы. — Да, не останавливайся, — возбужденно шептала она. Хотелось кричать от удовольствия и всепоглощающего желания, но женщина не решалась. Закусывала губу, чтобы ненароком не вырвался громкий стон, иначе кто-то мог услышать их. Застать ее и брата в одних покоях. Мужчина принялся ласкать набухший клитор Лукреции. Сдерживать стоны было все труднее, дыхание ее стало частым, с уст постоянно слетало имя любимого. Поняв, что она уже достаточно возбуждена, Чезаре вытащил пальцы и, взяв женщину за бедра, притянул к себе. Воспоминание о муже вновь заставило сестру вздрогнуть. — Больно не будет, — пообещал Чезаре, — больно бывает только первый раз. Или с такими мерзавцами как Джованни Сфорца. Лукреция расслабилась, доверилась брату. Чезаре вошел в нее, некоторое время не двигаясь внутри, давая любимой женщине возможность привыкнуть. Она сама пошевелила бедрами. «Ну, раз ты готова, » — начал он и не договорил, поскольку она сказала «да» и вновь пошевелила бедрами. Возбуждение накрывало с головой, но Чезаре сдерживался из-за всех сил. Он хотел подарить сестре удовольствие, а не страх и боль. Лукреция вдруг, удивляясь собственной смелости, взяла инициативу в свои руки. Поменялась с Чезаре местами. Теперь сверху была она. Женщина то «танцевала» на его члене, рисуя бедрами круги, то резко насаживалась, будто прыгая. Кричать они не могли, боялись быть услышанными, а потому приходилось глубоко дышать и говорить о том, как им хорошо, шепотом, что еще сильнее заводило обоих. Первой пика наслаждения достигла она. Все тело свело в судороге и женщина обессиленно улеглась на кровать рядом с Чезаре. Следом оргазм настиг и его. Струя спермы мужчины брызнула на стройные ноги Лукреции. — Понравилось, — спросил Чезаре, глядя ей в глаза и улыбнулся, получив нужный ему ответ. — Мы… Мы ведь это повторим, правда? — спросила сестра, прижимаясь к нему ближе. — Обязательно, мой ангел, — пообещал мужчина, — я тебя еще многому научу, — улыбнулся он, — и ты поймешь, что это занятие должно вызывать приятные, а не мерзкие воспоминания. Чезаре пожелал сестре доброй ночи и тихо выскользнул из ее покоев. Нужно было успеть уйти от них подальше, пока не наступило утро. Негоже посторонним знать о том, что произошло у них с Лукрецией этой ночью. А Сфорца… Он скоро ответит за то, что посмел сотворить с любимой сестрой Чезаре Борджиа. «Проспится после ночных похождений, а потом скажу мерзавцу, что Его Святейшество заболел и желает видеть Лукрецию. Приедем к Папе, а там подумаем — что делать дальше», — решил мужчина.