SHE

      По их дому расставлены электронные фоторамки. С ними или с друзьями, членами семьи. Но исключительно за пределами спальни. Потому что в ней не место посторонним. Там только им дозволено находиться.       Их дом, как любят повторять приходящие в него, — семейное гнёздышко. Уютное, обставленное памятной мелочёвкой, с тёплым светом. С запахом лимона и коричных пряников, которые жена заботливо готовила по выходным. А после, уже вечером она шла к ним в спальню. В часть их дома, которая не хранила в себе напоминание о пряниках и семейном тепле.       Их спальня хранила свечи, ремни и коллекцию ароматных тюбиков съедобного лубриканта.       — Нет, так не пойдёт. Шире.       Норт смотрела сверху вниз на лежащего у самого края её мужа, неуверенно раскинувшего согнутые в коленях ноги, — Маркуса. Все знали о его добродушии, мягкости и строгости, присущих лидеру большого бизнеса. Но никому не приходило в голову, от кого он учился, с кого брал пример, кто действительно сделал его таким.       Под распахнувшимися глазами Норт, подталкивающей своим взглядом к действию, он выше поднял поясницу. Метод, работавший каждый раз на «отлично». Под спиной одеяло взмокло, и ткань пододеяльника неприятно липла.       Веки Норт опустились ниже в спокойном одобрении. Она плавно опустилась на колени.       — Держи руками.       Указания простые, сухие и точные. Но это не равнодушие. Это забота. Чтобы он не устал слишком быстро, чтобы потом ему же сделали всё самое нужное, как надо. Маркус прихватил бёдра руками.       Она осмотрела его идеально выбритую промежность, более смуглую нежную кожу, обвела языком рот, собирая слюну и, игнорируя собственный дрожащий вздох, прижалась мокрыми губами к анусу. Сверху послышалась томная ругань и полустон. Он, как всегда, сперва запрокинул голову.       Если обводить языком подрагивающие складочки, то его дыхание собьётся, пальцы на бёдрах задрожат. А если делать это слишком громко, шумно, то Маркус обязательно закусит губу. Нечто садистичное таилось в желании Норт доставлять ему удовольствие, толкало её из раза в раз превращать ласку в небольшую, приятную пытку, держать его на грани, командовать, делать своим. Она посмотрела поверх стоящего члена, как его смуглое лицо, усыпанное веснушками, отразило на себе попытку не поддастся. Умилительно-сдержанное. Это будто игра: как долго он выстоит против Норт, знающей его слабые места и бьющей по ним так чётко и своевременно.       Обводить кончиком по кругу, совсем рядом, не прикасаясь. Услышать очередное «фак». А затем жадно прижаться губами, до бесстыдного причмока, почти присосаться, выцеловывать, прижимаясь мимолётно языком. Она готова поклясться, что за все тридцать с лишним лет такого Маркуса ещё никто и никогда не видел, кроме неё — он просто не такой. Это не гордыня, но что-то напоминающее недоверие к остальным людям и желание не выдать слабость ни перед кем. Кроме неё.       Её сильные пальцы сжали под коленями ноги мужа, поддерживая.       Маркус смотрел теперь сверху вниз на её сосредоточенное лицо, нахмуренные брови, ощущая на себе всю её решительность. Он не мог поверить, что с ним, в который раз, делала его жена, но всё равно сопел и скулил, поджимал пальцы на ногах и напряжённо замирал. Он слишком открыт, слишком доступен, уязвим. Норт слишком настырная, жадная.       Но как же чертовски она хороша.       То лёгкая щекотка, то смачные вылизывания, то грубые ввинчивания языком внутрь, лёгкая имитация проникновения.       — Нет, стой… — Он стыдливо прижал ко рту ладонь. Грудь покрылась испариной. Маркус сухо сглотнул. — Фак… — дрожаще прохрипел.       Но Норт игралась с его чувствительным анусом, самым кончиком дразня его, входя и выходя, томно и изнуряюще. Как он любил. Чтобы прочувствовать всё. Самые минимальные движения, подрагивания, прочувствовать её губы.       Во рту ужасно пересохло, а из члена, завалившегося на живот, подтекал уже мутный преэякулянт. Руки бессильно разжались, и он ещё выше поднял поясницу.       Но этого больше не требовалось. Норт отодвинула его ближе к центру, стянула влажные трусы в сторону и устроилась между широко раскинутых подтянутых ног. В такой позиции Маркус выглядел наиболее беззащитным. Таким мягким, смешанным, доступным. И это, очевидно, его по-своему возбуждало. Норт, не отрывая от его лица взгляда, взяла член и направила внутрь своего горячего мягкого влагалища.       Она не испытывала нужды в том, чтобы в такие моменты использовать страпоны или фаллосы. Она вполне могла сама взять его, прямо так, двигаясь на нём волнами, имитируя характерные движения, как толчки. Она по прежнему держала его под коленями и «толкалась».       — Н… Норт… Резче…       — Хорошо.       Ненадолго Маркус уловил в её взгляде толику нежности, мягкости, и жадно, из-под застлавшего мутной поволокой возбуждения, он смотрел, как жена запрокидывала голову, смотрел на её острый подбородок и шею, двигающиеся под кожей ключицы.       Движения тазом стали слишком несдержанно резкими, иногда член случайно выходил, но Маркус его тут же направлял обратно внутрь.       Вся сосредоточенная холодность Норт отходила на второй план, и тут уже мог наконец Маркус взять ситуацию в свои руки. Подаваться бёдрами грубее, чтобы в конце концов понять, что они уже оба на пределе. И доводить её, как она любила. Часто, с нажимом, выбивая стоны, пока она с закрытыми глазами сводила от неги брови и на эти дорогие, короткие минуты отпускала себя.       Маркус готов поклясться, что за тридцать с лишним лет Норт ещё никто и никогда не видел такой, кроме него.       С глухим рычанием Норт закусила губу, дёрганно улыбнулась и высоко в нос заскулила. Ещё, нужно ещё.       — Громче, Маркус. — Её глаза злорадно блеснули.       Но он не мог, когда просили. Поджимал губы, и тогда Норт резко замедлялась или вовсе останавливалась, смотрела, как долго он так протянет, ощущая внутри неё пульсацию и подрагивающие мышцы, находясь без движения. А дальше следовали медленные толчки. Из-под груди жены по животу стекали капли пота. Она будто издевалась над ним. И Маркус каждый раз вёлся. Выгибался под ней, напряжённо часто сопел.       — Перестань, Пожалуйста…       — Давай, мы уже ведь близко. Верно? — Она предельно медленно качнулась над своим мужем, глядя сверху вниз.       Но Маркус супился сильнее, смущённый её прямотой. И в конце концов делал то, что ему говорили.       Стонал.       Норт на пороге оргазма сжалась, дёрганно остановилась и с удивлённо-истомным выражением замерла. Нижняя челюсть, содрогаясь, опустилась слегка. Она импульсивно задёргалась в мелких судорогах, непроизвольно сощурилась от удовольствия. И тут же член внутри под давлением следом в несколько фрикций выпустил сперму. Маркус выгнулся, зажмурился, затрепетал. Он выскользнул, и остатки попали ему на бёдра.       Норт не сразу сморгнула окатившие тело слабость и вибрации. Зрение расфокусировалось. Снизу муж смотрел на неё точно так же и сипло глубоко дышал. Его нежно погладили по сырой, веснушчатой щеке. Затем по высоко вздымающийся груди, всё так же отчасти покрытой, как и плечи, мелкими веснушками, по напряжённому рельефному животу.       Он совершенно не сопротивлялся и подставлялся, ощущая лёгкое царапанье ногтей. Он смотрел так, словно после этого должно быть что-то ещё, а Норт делала вид, как будто нет, и это его обижало.       — Ладно… Только дай выдохну, — опустила она голову, сдаваясь. — Какой хочешь? — Подушечки пальцев щекотно погладили под яйцами, опускаясь дальше.       Маркус опустил глаза. Подумал. Поджал уголки губ, реагируя.       — Нет… Лучше ты.       — Ладно, — Норт одобрительно усмехнулась и снова поползла вниз.       — Только не останавливайся, — попросил Маркус.       — Больше не буду, но...       И, встретившись взглядами, он смотрел, как к его анусу снова прижались языком, плотно и горячо. В этот раз без поблажек. Без остановки. И до конца.       — Стони, Маркус.       И в конце концов он делал, что ему говорили.       Стонал.