Об осколках и сломанных розах

— Ну нельзя же постоянно винить меня за одно и то же. Обвини один разок — и давай спокойно жить дальше, — улыбнулся Паша, подключая к своему очарованию взгляд чеширского кота. Это было бы забавно, если бы не было так инфантильно. Букет цветов, самоуверенная ухмылка — в этом весь он. Он играет, играет самого себя, законченного мажора, предпочитающего серьезности поведение, к которому все вокруг уже давно привыкли. В том числе и он сам. Даша медленно выдохнула, прикрыв глаза. Желание забыть все, что случилось, и дать ему шанс, было сильным, но его манера поведения, эта развязность и распущенность, сводили на нет любые позитивные эмоции. Черт возьми, она ведь знала, что на самом деле он далеко не такой! Она слышала его голос, когда он говорил о своей погибшей семье, она видела его глаза, когда ему раз за разом не удавалось добиться от нее ни поцелуя, ни прикосновения. Она знала, на что он способен, но манера поведения, от которой он так упрямо не желал отказываться, напрочь затмевала все, что было важного в их взаимоотношениях. — Я не хочу с тобой разговаривать, — тихо произнесла она, отворачиваясь, чтобы уйти, но он быстро коснулся ее руки — мягко, видимо, чтобы не получить по лицу с ноги, но тем не менее в стремлении остановить. — Мадемуазель, ну как так, — очаровательно улыбнулся он, состроив виноватое лицо и протягивая ей букет белых роз уже во второй раз — в первый раз она едва сдержалась, чтобы не взять его и не зарядить им ему по лицу. — Ты только представь, что вот так сейчас взяла и отшила меня, а потом окажется, что это была наша последняя встреча, а? Упаду с крыши, попаду под колеса или утону в ванной, что тогда? — насмешливый — снова, как и всегда, — тон словно свидетельствовал, что она поступает правильно: молчит, не вступает в спор, не дает возможности втянуть себя в долгий разговор. — Даш, ведь можно умереть, не успев и моргнуть, так что… так что хлопай ресницами, подмигивай и шли мне воздушные поцелуи, ведь вся наша жизнь — это затянувшийся флирт со смертью. Он протянул ей букет в третий раз. Она в третий раз это проигнорировала. — Это самый откровенный фарс, который я когда-либо видела, — фыркнула она, стараясь сдержать неуместную улыбку, и это удалось, потому что сейчас было не время и не место, чтобы вести себя как глупая влюбленная девчонка, которая забывает обиды, стоит ее избраннику лишь произнести красивую речь. — А Оскар? — возмущенно переспросил он, нахмурив брови, что в сочетании с хитрой улыбкой выглядело так, будто он говорит с ребенком. — Ну, кроме Оскара, — кивнула она, согласившись, а потом мигом вернула себе серьезное выражение. — Павел Ар… — Только не начинай опять свое «Аркадьевич», пожалуйста, я ничем подобным не заслужил высшую меру наказания, — моментально перебил ее тот, говоря так громко и быстро, что у нее даже при огромном желании не осталось бы времени, чтобы его перебить. Зато было время оглянуться по сторонам: это для него подобные заигрывания с горничными в холле отеля не отражаются на репутации, а у нее могут быть проблемы в коллективе, если кто-то посчитает, что их отношения напрямую сказываются на работе. А они ой как сказываются. Чего стоило одно только назначение ее руководителем горничных, которое, к счастью, было отменено быстрее, чем ей успели бы объявить бойкот. — …я согласен, что заслужил строгий взгляд, но не «Аркадьевич» же, это перебор! — продолжал возмущаться Паша, — и вообще, ну да, да, я не удержался и немного пофлиртовал с той… как ее… Свет… нет, Леной… Видишь, я даже не помню, как ее зовут! Даш… — Это глупо, — Даша покачала головой, скрестив руки на груди. Как он не мог понять, ей было бы достаточно, если бы он просто признал свою вину, и они закрыли бы эту тему навсегда, но подобное поведение свидетельствовало как минимум о крайней степени инфантильности. — Нет, почему все говорят про глупость? А как же другие мои отрицательные качества: саркастичность, язвительность, глумливость, упрямство и чертовское обаяние? — мурлыкнул Паша, решив, видимо, что если она все еще не ушла, то это можно расценивать как прощение, и подошел к ближе, притянув ее к себе за талию. Даша ответила совершенно холодным взглядом, глядя исключительно в глаза. Ей хотелось вести себя вовсе не так, но допусти она подобное один раз — и это будет продолжаться регулярно, так что в какой-то момент она даже поблагодарила собственную выдержку, потому что, в конце концов, еще никогда за ней не ухаживал красивый богатый серб, встречающий ее по утрам с огромным букетом роз. Выдержка определенно была преимуществом. — Сначала попробуй повзрослеть, — выпутавшись из его объятий, она отошла на шаг обратно, чтобы вернуть прежнюю дистанцию, а заодно снова осмотреться. Все вокруг продолжало свою работу в привычном режиме, и особо никто на них не пялился, так что была еще пара минут, чтобы поговорить, а потом пойти работать, потому что иначе ей грозил серьезный штраф за опоздание. Конечно, стоило пожаловаться Павлу Аркадьевичу — и он оштрафует того, кто оштрафовал ее, почему-то промелькнуло в голове, но глупая мысль растворилась так же быстро, как и появилась. — Если ты будешь злиться на меня каждый раз, когда я делаю глупость, мне придется прекратить делать глупости, — серьезным тоном предупредил Паша, мгновенно превращаясь в того самого «взрослого», о котором она говорила, так что Даше понадобилось даже несколько секунд, чтобы уловить, что теперь насмешка была уже не в его поведении, а в словах, и это ничуть не меняло ситуацию. — Решил поиздеваться? — Почему сразу поиздеваться? Сарказм для тебя — иностранный язык, да? — улыбнулся он, а потом наконец бросил на ближайшую скамью букет, который до этого держал в руках и который никто упрямо не собирался от него принимать. — Даш, послушай, — голос стал ниже, а сам он чуть склонился к ней, чтобы разговор приобрел интимный окрас, — где-то глубоко во мне живет очень приличный мужчина, только я никак не могу его раскопать. Поможешь? — его полуулыбка и пристальный, прищуренный взгляд, вопреки боевому характеру девушки, с некоторых пор были ее слабостью, но, к счастью, не настолько, чтобы потерять голову в считанные секунды. Даша устало прикрыла глаза, в очередной раз мысленно принимая собственное поражение, но все же предприняла последнюю попытку дать ему понять, что то, что он делает, ей не нравится. — Пусть себе живет, я тут при чем? — она не ждала ответа на этот вопрос, поэтому сразу продолжила. — Я в курсе, что ты умеешь вести красивые речи, — и тут же была перебита самодовольной вставкой: — Да, это правда, искусство говорить — это моё, — усмехнулся тот, но увидев грозный взгляд, тут же поднял руки вверх в защитном жесте, давая понять, что подчиняется и молчит, и натянул на лицо маску серьезности. — Но поступки всегда говорят больше, чем слова, Паш. А по твоим поступкам я вижу, что я для тебя только очередное завоевание. Может быть, немножко более упрямое, чем другие, но все-таки. Запомни, пожалуйста, на будущее, что я не одна из тех девушек, с которыми можно заигрывать, чтобы скоротать время, потому что… — Да знаю я! — не выдержал Паша, который за это время с притворно-серьезного успел превратиться если не в серьезного по-настоящему, то по крайней мере во вполне адекватного, и теперь не собирался дальше слушать все, что она говорила. — Я знаю, что ты не одна из тех, с кем можно заигрывать. Есть те, с кем вообще никогда нельзя заигрывать, чтобы потом не случилось то, что… случилось. Это как эпидемия… невозможно пригубить из заражённого чумой бокала и не заразиться. — Напомнить про фарс? — усмехнулась Даша, на которую эти слова произвели бы впечатление, если бы она до этого не знала, что он влюблен в нее по-настоящему. Она знала, видела, чувствовала, но тем не менее не могла позволить ему общаться с собой так же, как он делал это со всеми окружающими: инфантильно, не вникая, не обдумывая смысл собственных слов. — Даш… — улыбнулся он на выдохе, уже протягивая руки, чтобы обнять ее, и не успела она принять или отвергнуть его объятия, как оглушительный звон бьющегося стекла эхом раскатился по всему огромному холлу. Мгновение. Шум. Громкая сирена экстренной кнопки. Чей-то пронзительный высокий крик. — Остались на местах все, живо! Ни с места, я сказал, — суровый бас одного из нескольких десятков мужчин, появившихся в холле словно из ниоткуда, заставил прокатиться по телу крупную дрожь. Тяжело и шумно дыша, Даша, застыв на месте, насчитала около двадцати человек в одинаковых масках. Судя по их обмундированию и имеющемуся оружию, вступать в рукопашное сражение было бы не особо успешной затеей, так что она только наблюдала, пытаясь понять, почему все так мгновенно изменилось. Стоило лишь раздаться эту предупреждению — и Паша, до этого стоящий напротив нее, моментально развернулся лицом к ниоткуда появившимся захватчикам, оставляя Дашу строго позади себя. — И вам доброе утро, — кивнул он, и почему-то в его речи сейчас сербский акцент был заметен намного сильнее, чем обычно. Нервничает, догадалась она, но решила, что сейчас не лучшее время для высказывания собственных догадок, так что все еще оставалась в стороне. — Что вам нужно? Если заселиться в наш отель, то поверьте все, мы пошли бы вам навстречу и без пистолетов… — Молчать, — рявкнул тот же мужчина, который до этого приказал всем оставаться на местах. По всей видимости, он руководил и остальными, и теперь разговаривать нужно было только с ним. — Ты кто? — Ты выстрелишь, если я скажу, что я хозяин отеля? — улыбнулся Павел, однако натянутость этой улыбки Даша чувствовала даже не видя его лица. Еще бы: ситуация не располагала к спокойным задушевным беседам, даже несмотря на то, что пока что стрелять, кажется, никто не планировал. — Саш, время, — тихо напомнил кто-то из толпы, и главный из них, не повернувшись к говорящему, обратился к Павлу, жестом показывая группе прибывших с ним людей, что они могут приступать. К чему именно, пока не было понятно. — Павел Аркадьевич, стало быть, — произнес он, как только, начав выполнять приказ, его люди переместились кто в сторону ресторана, кто — к лестницам, а кто в подсобные помещения. — Три месяца назад мой руководитель оставил в вашем отеле крайне ценную вещь. Пришла пора найти и вернуть ее. Если все будет в порядке, никто не пострадает. — Сейчас приедет полиция! — вклинилась Даша, и ее раздраженный выкрик заставил Пашу обернуться с максимально серьезным лицом, на которое он только был способен, и процедить сквозь зубы, тихо, чтобы услышала только она: «Не высовывайся». — Милая леди, — хмыкнул мужчина в маске, кажется, отнюдь не разозлившись от такого проявления несдержанности, — полиция не приезжает сюда раньше, чем через десять минут после вызова. Моим людям понадобится восемь на всю проверку. — Даже если так, — упорно продолжала Даша, которую сам факт нахождения в отеле каких-то идиотов в черных масках раздражал, словно это был по меньшей мере ее собственный отель, — вы не сможете отсюда выйти. — А вы поможете нам, — кивнул тот, и судя по интонации, он улыбался, от чего сделалось не только страшно, но еще и противно. — Заложники, знаете такое старое доброе слово? Она заметила, как сильно у Паши напряглась спина. Волновался он за отель, за себя или за нее — не было понятно, да это не было и важно в создавшейся ситуации. Надо же, двадцать первый век, новейшая система охраны, а так банально — пистолеты, разбитые окна, запуганный портье и, видимо, вырубленные охранники. — А если у вас ничего не получится?! — Избавимся. — От чего?! — никак не унималась Даша, хотя после следующего ответа притихла. — От вас. Так что в ваших интересах нам помочь. Внутри все похолодело. Да, это было неожиданно, но смотря фильмы про террористов, она и подумать не могла, что в реальности это происходит точно так же: маски, оружие и заложники. А еще — разговоры с главным из них, причем в кино они всегда звучали так философски и даже романтично, и всегда поднимается тема любви, что казалось, будто этот человек, который держит в руках пистолет и мудро рассуждает о жизни, вовсе и не собирается никого убивать, ни сейчас, ни потом, да и вообще на это не способен. Сейчас было видно: способен. И он, и вся остальная его команда, из которой в какой-то момент, помимо главного, в холле остались только двое, а остальные постепенно разбрелись по этажам. Еще через пять минут на улице отчетливо послышались полицейские сирены. Даша даже удивилась тому, насколько они громкие, пока не вспомнила, что стеклянные двери и огромные окна были разбиты, и теперь от улицы их практически ничего не отделяло. — Надо что-то делать, — прошептала она то ли Паше, то ли самой себе, потому что время уплывало, а ничего не происходило, и если так продолжится и дальше, то переговоры с полицией затянутся на неопределенный срок. И делать нужно, пока не вернулась основная команда. Минуты за две. — Стой и не двигайся, — предостерегающе и с опасением в голове так же, как и в прошлый раз, прошептал Паша, обернувшись к ней. Да, сейчас он был таким, как она хотела: серьезным, собранным, вдумчивым, но черт возьми, это совершенно не то, что она имела в виду! Решение пришло в один момент само собой. Такое простое, глупое, как из фильмов, совершенно инфантильное, под стать Паше, но не ей, но оно пришло, и судя по всеобщему бездействию и утекающему времени, это был единственный возможный вариант. — Саша?.. — произнесла она вопросительно, затем еще раз — растерянно, привлекая тем самым к себе внимание. — Саш… Александр?.. Мужчина прищуренно взглянул на нее, переводя на нее же и дуло собственного пистолета. — Ты что, не узнал меня? — с растерянной улыбкой она вышагнула из-за спины Паши, который резким рывком отправил ее обратно, но она только выпутала руки из его хватки. — Отстань, я его знаю! Да отстань ты, сказала! Яростно вырвавшись, она тем самым подошла еще на несколько шагов к захватчику, полностью завладевая его вниманием. Она смотрела с легкой неуверенной улыбкой, придвигаясь все ближе, и даже протянула к мужчине раскрытые пустые руки, чтобы показать, что не собирается ни нападать на него с оружием, которого у нее и не было, ни делать что-либо еще. — Саш, ты как до такой жизни-то докатился? Помнишь, как раньше было? — произносила Даша, все приближаясь на шаг, и в какой-то момент почувствовала на себе пристальные взгляды не только его помощников, но и практически всех людей, которые так или иначе не могли под прицелом пистолета покинуть этот холл. — Отошла от меня, — предупреждающе рыкнул мужчина, который, по всей видимости, упорно не узнавал в случайной девушке какую-то старую знакомую, но та не отступила ни на шаг, только сделала вид, что ей очень неприятны его слова. — Ты же когда-то со мной… ты не помнишь? Ну это же я! Господи, Саш, как ты изменился… — причитала она полушепотом, подходя все ближе, пока не коснулась его плеча. Легко, без всяческого намека на применение силы, а скопившиеся в уголках глаз слезы должны были дать понять, что ничего дурного она не планирует. — Девушка… — Что? — тут же перебила Даша, поднимая на него взгляд, который выражал не то боль, не то обиду, — девушка? А раньше ты ко мне совершенно по-другому обращался. Ну ты что, совсем не помнишь, что ли?! Ну? — она встряхнула его за плечо, на что помощники тут же отреагировали, подойдя ближе, но мужчина, как-то странно вздохнув, жестом показал им, что волноваться не о чем, и они могут отойти обратно, что те и сделали, опуская пистолеты дулами вниз. — Я не совсем понимаю, что мне нужно помнить, но если у вас есть желание, мы можем обсудить это позже, — произнес он строго, однако в голосе чувствовалась растерянность. Даша просто не могла не воспользоваться этим моментом. Она вернулась за спину Паши, схватив букет, который так от него и не приняла, и под его пристально-испепеляющий взгляд вернулась обратно к мужчине, к которому обращалась как к Александру. — Позже?! Я тебя столько лет ждала, я… я вот это вот, — она помахала огромным букетом прямо у него перед глазами, — из-за тебя не приняла, отказала такому мужчине! Потому что искать тебя собиралась, думала, ты помнишь и любишь! Столько лет прошло, я и знать не знала, где тебя найти, а ты мне — позже?! Мужчина явно был растерян. Более того, судя по тому, что она могла видеть в его глазах сквозь маску, он был даже взволнован и решительно не понимал, что можно ей на это ответить. Оставалось две минуты. Она выдержала паузу в несколько секунд, обернувшись в сторону Паши и взглянув на него так странно, словно он должен был что-то понять, но что именно, сказать не могла. — Я могу хотя бы… — сдавленно прошептала она, все еще не скрывая собственных слез, — хотя бы рассчитывать на поцелуй? О том, что ты меня забыл, я уже поняла, но… поцелуй… — уловив движение сзади в их сторону, — Паша не мог не отреагировать на эту фразу, — она на миг замерла, потому что несвоевременная потасовка могла поставить под удар других невольных зрителей, но Павел как будто почувствовал это и не стал нападать ни на одного из них, хотя это бы лучше всего его охарактеризовало. — Я не понимаю, что… — пробормотал мужчина, к которому Даша уже медленно тянулась рукой, чтобы аккуратно, практически нежно взяться за край маски на его шее, а затем потянуть ее вверх. — У нас ведь есть минута, прежде чем вернутся твои ищейки, — прошептала она ему практически в губы, одной рукой все еще стягивая маску, а другой, несмотря на то, что держала букет, — проводя по его предплечью вверх, к плечу, так, чтобы это выглядело как мимолетная ласка. Так странно, глупо, так неправдоподобно. У нее был один-единственный шанс из ста, что ей поверят, и один из миллиона, что Паша не разнесет отель к чертям после ее поступка, однако и то, и другое, сработало, и теперь дело оставалось за малым. — Как я тебя учила! — резко выкрикнув это, она в один момент оставила маску на глазах мужчины, давая себе фору в несколько секунд. Счет пошел на мгновения: резко заехать с ноги тому, кто стоит дальше всех, выбить пистолет из его руки, вернуться к своему «любимому», ударить в живот, заставляя согнуться, заломить руку назад, лишая возможности стянуть с себя маску, затем швырнуть все еще остававшийся в ее руках букет в лицо третьему, который находился ближе всех к Паше. Пока она лишала главного из них оружия, бесцеремонно выхватив пистолет из его рук, Паша, которому дважды повторять не пришлось, уже успел вырубить с ноги того, кто не успел сориентироваться из-за прилетевших в лицо роз. Дальше — проще. Заламывая руки тому, кто всем управлял и укладывая его на пол, они вместе с нескрываемой гордостью за своих сотрудников успели заметить, как двух других уже держали остальные зрители, по воле рока оставшиеся в холле в этот момент. Оставалось последнее. Даша сняла рацию с пояса мужчины, который еще ворочался, но уже не так сильно, потому что ее колено, прижимающее к полу его шею, было значимым аргументом, чтобы не дергаться. Она передала рацию Паше, тот взял ее без лишних вопросов, и произнес несколько фраз, нажимая на кнопку для связи. — Отбой. Все стоим на местах до приказа. Огонь не открывать, — причем подражание голосу захватчика было вполне достойно того, чтобы как минимум номинировать его на уже упомянутый Оскар. Полиция, арест. Михаил Джекович, беседующий о случившемся с представителями закона. Тихие женские всхлипы в стороне. Пол, усыпанный осколками стекла. Даша сидела на полу, прислонившись спиной к колонне и закрыв глаза, стараясь успокоить дыхание. Слезы катились сами собой — она знала, это последствие стресса, — и она даже не вытирала их, но когда вернулся Паша, до последнего удерживавший одного из захватчиков, прежде чем тот был передан полиции, глаза пришлось открыть. — Никогда так больше не делай. Слышишь меня? — он говорил очень серьезно, а взгляд его, со смесью страха и злости, ничуть не был похож на тот, который был всего пятнадцать минут назад. И акцент, чудовищно слышимый акцент, выдающий с головой и его эмоции, и внутреннее состояние. — Все нормально, — улыбнулась Даша сквозь слезы, что заставило ее заплакать еще сильнее, но не стерло улыбку с лица. Если это называется слезами радости, то это слишком жестокая ситуация, чтобы испытать подобное, а если просто последствие пережитого — то это пройдет. — Не нормально. Не нормально! — выкрикнул он, а затем опустился перед ней на пол, буквально взяв ее обеими ладонями за шею, вынуждая смотреть в его глаза. — Я успел представить себе, как я всю оставшуюся жизнь прихожу к твоей могиле и там рассказываю, как люблю тебя и как скучаю. И там же вспоминаю, как ты не верила в эти слова, когда еще была жива! — он практически кричал, глядя на нее неотрывно, пристально, словно взглядом можно было завербовать и заставить никогда больше не принимать участие ни в чем опасном. Буквально тряся ее за шею, он хотел то ли услышать от нее обещание, то ли — чтобы она успокоилась, то ли чего-то еще, совершенно другого, но не смог бы объяснить, чего именно. — Поступки всегда говорят больше, чем слова, — прошептала она в ответ, глядя на него сквозь пелену слез, но при этом продолжая счастливо улыбаться. Она имела в виду, что он поступил правильно, понял ее быстро и действовал так четко, как было нужно. А еще что он закрыл ее собой при малейшей опасности, безо всяких колебаний. — Даша… — буквально процедил он сквозь зубы, но она обняла его за спину, одновременно и притягивая к себе, и прижимаясь так сильно, как только могла. Она знала, что пачкает тушью его рубашку, и когда он придет в себя, то обязательно скажет что-нибудь язвительное по этому поводу, но сейчас, на эти несколько секунд, хотелось полностью раствориться в нем, не слыша и не видя ничего, что происходило вокруг. Да, банально, но они только что были на волосок от гибели, а это достаточный повод для проявления эмоций. — Я люблю тебя, — шептала она, касаясь мокрыми от слез губами рубашки на его груди, — я просто тебя люблю… Прости меня, что я так себя вела, я не считаю, что ты мажор и что тебе нужно взрослеть… Ты взрослый, и я люблю тебя… — бормотала она, не будучи даже уверенной, что он ее слышит, но это и не было важно. Чувствуя его поглаживания по спине и тяжелое дыхание, она понимала, что действительно ценна для него. И сейчас он пытался просто совладать с эмоциями. Когда дышать обоим стало проще, а голова уже не кружилась от пережитого, Даша медленно отстранилась от него, ровно настолько, чтобы что-то сказать, но не успела: ее ждал совершенно серьезный взгляд. — Не знал, что ты такая хорошая актриса. И имя его запомнила, и расплакалась в нужный момент, и поцеловать была готова. — Что?.. — переспросила она, нахмурившись, понимая, что у нее и в мыслях не было, что ее можно будет ревновать к тому мужчине. Он был противен ей с самого начала, и Паша не мог этого не заметить, однако его серьезный взгляд, который за несколько секунд заставил по ее телу пробежать мелкую дрожь, явно требовал ответа. — Я… ты что, серьезно? — Вообще-то нет. Но ты требовала, чтобы я оставался серьезным, даже когда шучу. Вот, пожалуйста, — он указал жестом на свое лицо, давая понять, что вот, мол, образец строгости, и Даше даже потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что это его очередная дурацкая шутка. — Идиот, — улыбнулась она уголком губ, а потом, видя, что выражение его лица упорно не желает меняться, закатила глаза и признала свое поражение. — Хорошо, разрешаю тебе быть веселым! Улыбка внезапно вернулась, причем такая, словно она никуда и не исчезала, но глаза все еще оставались серьезными. И ее это насторожило. — Ну ты, конечно, нашла что швырнуть в него, — засмеялся Паша, указывая кивком головы на валяющийся букет роз, часть из которых теперь была сломана, а еще одна часть — перепачкана и порезана осколками, которые валялись на полу. — Что увидела, то и швырнула, — фыркнула она, после чего удивленно пронаблюдала, как он оставил ее, чтобы подойти к букету, поднял его и даже принес обратно. Даша едва удержала смех, когда поняла, что сейчас он попытается подарить ей его в четвертый раз, чтобы, так сказать, добро не пропадало даром даже после приведения его в непотребное состояние. Однако как только он начал говорить, веселье и несвойственное ей настроение подурачиться, видимо, обусловленное всплеском гормонов после случившегося, пропало само собой. — Даша, — позвал он, взяв ее руку в свою ладонь и на мгновение невесомо коснувшись ее губами, — когда ты сейчас подвергала себя опасности, я понял, что не хочу тебя потерять. Ни сейчас, ни потом, никогда. Я нашел тебя, и с тех пор во время каждой нашей встречи у меня такое чувство, будто я… наконец пришел домой. Эти слова больно резанули сердце, потому что она знала, что именно это значит для него: давний рассказ о его погибшей во время войны семье и разрушенном доме она помнила практически дословно, хоть он предназначался и не ей. Эти слова должны были значить — и значили! — больше, чем мог бы подумать кто-либо, кто видел их со стороны. — Я прошу тебя, останься со мной навсегда, — держа эти сломанные испачканные цветы, раскрасневшийся, со спутанными волосами, он был настолько искренним, насколько не мог быть ни один человек на этой планете. Вот для чего действительно нужна была смелость: вовсе не для того, чтобы нападать на вооруженных бандитов с навыками в карате как единственным оружием в арсенале, а для подобной искренности, одновременно и ранящей, и обезоруживающей, и возлагающей огромную ответственность на них обоих. — Выходи за меня замуж, — произнес он, и мир вокруг перестал иметь какое-либо значение. Это говорил именно он, без напускного веселья, несерьезности или чего-то еще, что обычно составляло его образ мажора, зато со всей искренностью, на которую был способен. — Обещаю, если не скажешь «нет», я сейчас же заменю этот веник на новый, — улыбнулся он, и Даша засмеялась в ответ, прикрывая рот руками от переизбытка эмоций. — Прямо сейчас — не сможешь, тебе еще допрос предстоит. — Мне все равно, — его шепот в очередной раз доказывал, что обвиняя его в несерьезности намерений, она тысячу раз ошибалась, и теперь, в это мгновение, у нее действительно были все шансы на счастливую жизнь, оставалось только принять решение, которое — каким бы оно ни было, — в корне изменит всю ее судьбу. — Я устала тебе отказывать, — одними губами прошептала она, прикрывая глаза, чтобы прийти в себя, а потом снова вгляделась в его лицо, рассматривая каждую морщинку вокруг глаз и понимая, что сейчас этот мужчина — только ее, без остатка, без оглядки на прошлое, и даже если счастье продлится недолго, это стоило того, чтобы это самое счастье себе позволить. — Согласна? — Да. Когда она опомнилась, он уже подхватил ее на руки и целовал так долго, как им позволяло дыхание, самозабвенно и неспешно, словно никого вокруг в этот момент просто не существовало, и даже обращение оперуполномоченного кого-то там пронеслось на периферии сознания и точно так же растворилось, когда он закружил ее на своих руках. Ни страха, ни тревоги, ни опасений — не было ничего, даже касательно того, что если он ее уронит, она приземлится спиной на острые осколки. Где-то в голове крутилась мысль о том, что очень жаль, что мы начинаем действительно ценить любимых и доверять им лишь после того, как видели, что будет, если мы внезапно их потеряем. От его рубашки пахло тем самым одеколоном, который она однажды увидела в его номере на полке и не удержалась, чтобы не открутить крышку и понюхать, потому что этот запах, который она не встречала нигде до этого, ассоциировался тогда только с Павлом Аркадьевичем, а сейчас — только с ее любимым мужчиной. Прижимаясь к нему настолько близко, чтобы ощущать это еще сильнее, Даша понимала, что счастливее, чем в этот момент, она не будет. Даже если они еще сто раз поругаются. Даже если их семейная жизнь не будет похожа на сказку. Даже если в конце концов окажется, что им не суждено быть вместе. Счастливее, чем сейчас, когда единственный важный мужчина в ее жизни кружил ее на руках, несмотря ни на осколки под ногами, ни на целую толпу сотрудников полиции, ни даже на то, что розы, которые она так и не выпустила из рук, совершенно закрывали ему весь обзор, она уже не будет. Это было одновременно и сумасшествием, и хорошо обдуманным, взвешенным поступком. К чему это приведет в дальнейшем, предугадать было нельзя, да и не хотелось, потому что единственное, что было важно в данный момент, — просто быть счастливыми.