***
Если господин Ниджи решил превратить жизнь Козетты в ад, то надо было признать, он был на верном пути. Теперь каждый раз, когда кто-то из слуг входил в кухню, Козетта вздрагивала и совсем чуть-чуть, почти незаметно втягивала голову в плечи, ожидая одних и тех же слов: — Шеф-повара зовут в тронный зал! Господин Ниджи, казалось, заставлял её прибегать каждый раз, когда вынужден был есть в одиночестве, без остальной королевской семьи. И каждый раз сценарий их встреч оставался неизменным: на подкашивающихся ногах Козетта приближалась к столу, стояла, не поднимая глаз от тарелки, пока господин Ниджи неторопливо наслаждался едой, а затем он отсылал Козетту обратно. Ни претензий, ни приказов, ни единого намёка на то, зачем это всё. Козетте хотелось знать, но она не могла заставить себя задать вопрос. Язык словно каменел, с трудом шевелился, когда Козетта оказывалась один на один с господином Ниджи. Она смирилась, почти свыклась с этими моментами, но легче всё равно не становилось. Двери кухни снова хлопнули, Козетта привычно обернулась через плечо, не прекращая замешивать тесто. — Шеф-повара зовут в башню господина Ниджи! — Зачем?.. — выдохнула Козетта. Почти беззвучно, так, чтобы никто не услышал вопроса, да и едва ли кто-то мог бы дать ответ — принцы не отчитываются перед слугами о причинах своих поступков. Просто вопрос, который зрел внутри всё это время, больше не мог прятаться, вырвался наружу тихим вздохом — максимум того, что Козетта могла себе сейчас позволить. Ведь ей в любом случае придётся идти. Она отмыла руки от теста тщательнее обычного, почистила щёткой под ногтями, дважды намылила и смыла пену, наблюдая за тем, как та собирается в раковине и уходит в темноту слива. Оттягивать момент было глупо, чем дольше господин Ниджи будет ждать, тем сильнее успеет разозлиться, но тревога отключала здравый смысл. Козетта тёрла руки полотенцем, пока кожа не покраснела. Ей не хотелось идти. В последний момент, прямо перед дверью в покои господина Ниджи, её накрыло запоздалое раскаяние за эту задержку — такая глупость, сама же вырыла себе могилу! Голова закружилась, накатила тошнота, и Козетте пришлось остановиться, ухватиться за дверной косяк, чтобы устоять на ногах. Ещё несколько секунд промедления уже вряд ли что-то решат, ситуация и так хуже некуда, так что лучше восстановить дыхание, овладеть собой. Входя внутрь, Козетта изо всех сил постаралась быть спокойной и расслабленной. — Чего так долго? — недовольно спросил господин Ниджи, и всё спокойствие выбило из Козетты, как пробку из бутылки шампанского. — Прошу прощения, я… я занималась тестом… надо было руки отмыть… — она словно со стороны слышала свой жалкий лепет, чувствовала, как нелепо звучит её голос. Всё ещё красные и опухшие руки вцепились в край фартука. Господин Ниджи ничего не сказал, Козетта даже не знала, смотрит ли он на неё — тёмные стёкла очков надёжно скрывали взгляд. Сама она старалась стоять прямо, глядеть перед собой, но непроизвольно опускала взгляд, начинала ссутуливаться, словно пытаясь спрятаться, занять в пространстве как можно меньше места, стать незаметной. Может, обойдётся, может, не обидят. Козетта пялилась в одну точку, не видела перед собой ничего кроме серых камней замка, только слышала звук шагов, когда господин Ниджи приблизился к ней. Волнение парализовало, не удавалось ни моргнуть, ни вдохнуть. — На, — сказал господин Ниджи. Движения давались медленно и с трудом, словно тело, как выпечка, покрылось хрустящей твёрдой коркой и приходилось её разламывать, чтобы шевельнуться. Козетта повернула голову, перевела взгляд, подняла руку навстречу протянутой руке господина Ниджи. Он что-то сжимал в кулаке и намеревался передать это ей, она понимала это какой-то частью сознания, не погружённой в панику. Похоже, её заторможенность раздражала, потому что господин Ниджи сам схватил её за руку, сунул в ладонь что-то. От этого прикосновения по телу Козетты прокатилась ледяная волна, кожа покрылась мурашками, волосы на затылке встали дыбом. Она вздрогнула, непроизвольно дёрнулась в сторону, но господин Ниджи тут же отступил на полшага назад, и паника не успела захлестнуть Козетту с головой. Она снова задышала — и только после этого поняла, что успела задержать дыхание. Чтобы не смотреть на господина Ниджи, она перевела взгляд на то, что держала в руке. Господин Ниджи дал ей пару резинок для волос. — У меня с причёской что-то? — Козетта попыталась вслепую пригладить волосы. Она сейчас была счастлива отвлечься на что-то, занять мозг чем угодно в надежде, что это позволит держать себя в руках. Сложно погружаться в пучины ужаса и причёсываться одновременно. — Нормально всё, — обрубил господин Ниджи. — Просто возьми, это тебе. Несколько секунд Козетта просто молчала, пытаясь разобраться в происходящем, и только потом спохватилась, склонила голову: — Спасибо..? — вышло как-то неуверенно. Наверное, потому что она так до конца и не понимала, что происходит. — Всё, можешь валить обратно на кухню, — господин Ниджи отвернулся, и Козетта опрометью бросилась прочь. Сердце колотилось где-то в горле, она пришла в себя уже на кухне и удивлённо огляделась по сторонам, не понимая, как здесь оказалась — ноги сами привели. В привычном шуме и гомоне, среди скворчащих сковородок и булькающих кастрюль ей сразу полегчало, задышалось свободнее. Козетта наклонилась над раковиной, плеснула в лицо прохладной водой. Тревога уходила прочь мягкими волнами, понемногу освобождала, отпускала, разжимала свою ледяную хватку. Козетта даже смогла, хоть и с трудом, неуверенно, растянуть губы в улыбке. Всё обошлось. Несмотря на то, что она задержалась, несмотря на то, что стояла столбом, раздражая господина Ниджи своей заторможенностью, всё обошлось. Всё в порядке. Она постаралась ни о чём не думать, сразу включилась в работу, раздавая указания и следя за приготовлением целого десятка блюд. Ничто так не отвлекает от душевных терзаний, как тяжёлый труд и необходимость контролировать всё и сразу, а у Козетты и того, и другого было в избытке. И только вечером, перед сном, приводя в порядок форму, она сунула руку в карман платья и наткнулась на две резинки для волос. Они были ярко-синие и по-дурацки блестючие, такие продаются по дешёвке на ярмарках и привлекают в основном маленьких девочек, которые любят все эти блёстки и кричащие цвета. Где и зачем их взял господин Ниджи, почему решил отдать Козетте? Она даже предположить не могла. Он сказал, что с её причёской всё нормально, не потребовал немедленно что-то сделать, просто отдал резинки ей, и всё… Это казалось слишком абсурдным. В этом не было никакого смысла. Впрочем, всем в королевстве было известно, что принцы — не то чтобы обычные люди. Дело даже не в силе, скорости, выносливости или непробиваемой коже, было что-то не так с их чувствами, нечеловеческими, неправильными. Может ли Козетта угадать, что творится в голове у того, чьи эмоции были стёрты ещё в утробе матери? Стоит ли ей вообще пытаться это делать? Она бездумно убрала резинки обратно в карман, расправила платье на вешалке и улеглась в постель. Свернулась клубком почти по-кошачьи, закрыла глаза, похвалила себя за ещё один день, когда она со всем справилась и была умницей, и постаралась как можно скорее уснуть.***
Когда несколько дней спустя её снова позвали в башню господина Ниджи, Козетта с удивлением поймала себя на мысли, что её страх притупился. Она по-прежнему волновалась, не знала, чего ожидать, но это больше был не всепоглощающий ужас, а скорее тревожное напряжение. Внутренности по-прежнему скручивало неприятным холодом, но руки больше не тряслись, ноги не подгибались. Ведь на самом деле, сколько господин Ниджи её ни звал, не происходило ничего ужасного. Он и пальцем её не тронул. Даже не отчитал ни за что. Козетта быстро шагала в сторону башни, и мысли в голове отбивались в такт стуку каблуков. Может быть, господин Ниджи хотел усыпить её бдительность, дождаться того момента, когда она расслабится, поверит в свою безопасность, и именно тогда нанести удар побольнее… Козетта могла бы предположить такой вариант, если бы на самом деле господин Ниджи стал так заморачиваться из-за прислуги. Кто ему Козетта, враг, что ли? К чему эти сложные планы, если можно просто взять и швырнуть в неё тарелкой, отвесить оплеуху, дать пинка? Вспышки раздражения принцев всегда ограничивались чем-то подобным, не предполагали каких-то сложных коварных планов. Никто из принцев Джермы не был добряком, но и изощрённо мучить прислугу бы не стал. Только один единственный раз господин Ниджи сорвался на Козетте, но тогда все были напряжены до предела, словно на пороховой бочке, того и гляди рванёт — вот и рвануло… Мысли о том дне снова воскресили улёгшийся было страх, но даже он показался каким-то тусклым, не таким сильным, как раньше. Козетта помнила, что случилось, но понемногу эти воспоминания блёкли, теряли краски, эмоции подменялись фактами: она помнила удары, помнила травмы, но за этим не стояло ощущений. Прошло уже достаточно времени, чтобы она могла думать об этом без слёз и дрожи. Козетта зашла в покои принца с гордо поднятой головой — в том числе и потому, что сам господин Ниджи стоял к ней спиной у окна, а значит, взглядом встретиться они никак не могли. Легко быть храброй, когда нет причины для волнения. — Вы что-то хотели, ваше высочество? — она смогла задать вопрос. Её голос почти не дрожал. Но стоило господину Ниджи обернуться к ней, как взгляд Козетты снова упёрся в пол. Она ничего не могла с собой поделать. Он приблизился, она слышала шаги, почувствовала, как колыхнулся воздух от чужого движения. Господин Ниджи стоял рядом и просто смотрел на неё — возможно, смотрел, она же на самом деле не знала наверняка. Тело одеревенело от напряжения. — На, — господин Ниджи опять протянул ей что-то. В этот раз не стал хватать за руки, а терпеливо дождался, пока Козетта сама найдёт силы перевести взгляд, поднять руку, протянуть ладонь и принять предмет — маленькую, но увесистую баночку вроде тех, в которых хранят всякую косметику или лекарственные мази. Хотя, судя по затейливому узору, скорее действительно косметика. Ребус усложнился ещё больше, стал почти нерешаемым, настолько сбил с толку, что Козетта всё-таки глянула на господина Ниджи — вопросительно, озадаченно. Язык опять запнулся, вопрос не прозвучал, но господин Ниджи его угадал и ответил: — Это какой-то там крем для рук. Козетта перевела взгляд на баночку в своей руке. — Я в прошлый раз полчаса дожидался, пока ты руки мыла, — голос господина Ниджи звучал раздражённо. — Я прошу прощения, — пролепетала Козетта. — Это… бывает, когда работаешь на кухне… Приходится отмывать, оттирать… Ещё ожоги, порезы… Она сама не знала, зачем говорила это всё, словно извинялась за состояние своих рук, которое никак не должно было беспокоить господина Ниджи. Неужели они выглядели настолько отвратительно, что ему пришлось что-то предпринять? — Эта хрень должна помочь, — господин Ниджи отошёл от неё, плюхнулся в кресло, и Козетта облегчённо выдохнула. Она всё ещё напрягалась и задерживала дыхание, когда господин Ниджи оказывался к ней слишком близко. Он вызывал в ней тревогу сам по себе, а своими поступками в последнее время ещё и сбивал с толку. — Всё, иди, — разрешил он. Козетта развернулась на каблуках, сделала два шага к двери, но её настиг оклик: — Эй, стой! — Да? — она обернулась, вжав голову в плечи. — Нет, ничего, — передумал господин Ниджи. — Вали. «Какой-то там крем для рук» вызвал зависть у других девушек. Козетта не разбиралась в косметике, но судя по реакции, ей досталось что-то действительно стоящее. Все наперебой восхищались и завидовали, а потом кто-то спросил: — Он же стоит так дорого, да ещё и искать надо! Где вы его достали? Или кто-то подарил?! Чтобы не начать думать о том, кто именно подарил, Козетта из встревоженной девчонки в одно мгновение превратилась в строгую шеф-повара, на чьих плечах держится кухня королевского замка. — Так, хватит разговоров. Возвращайтесь к работе! — скомандовала она, убирая свой подарок в стол. Она опять спряталась ото всех терзающих её мыслей в работу, выкинула из головы все вопросы, и господина Ниджи, и этот чудо-крем. Вспомнила обо всём только вечером, перед сном, когда умывалась и рассмотрела вблизи свои руки — не в таком уж и плохом состоянии, между прочим, очень даже аккуратные. Крем стоял на тумбочке рядом с кроватью, Козетта открыла баночку, зачерпнула пальцами немного — субстанция казалась лёгкой и воздушной, как морская пена, как взбитый белок, и моментально растворилась на коже, когда Козетта намазалась им. Что ж, по крайней мере, это было приятно. Уставшие за день руки словно погрузились в мягкое облако с лёгким, почти неуловимым цветочным ароматом. Это уж точно гораздо лучше, чем получать тычки и пинки за то, что чем-то раздражаешь королевскую семью, тут и думать было нечего. С мечтами о том, чтобы все проблемы всегда решались таким вот приятным, хоть и непонятным способом, Козетта и уснула.***
Козетта отчитывала бестолкового поварёнка за то, что он не залил картошку водой, и та потемнела — только продукт зря перевёл. Слишком занятая объяснениями, она и не заметила, как в кухню вбежала одна из служанок, сообщила: — Господин Ниджи вернулся! Приказал принести ему какой-нибудь еды, ужина дожидаться не будет! И сказал, чтобы еду принесла шеф-повар Козетта! — …что? — она всё прослушала, обернулась только на собственное имя. — Господин Ниджи приказал, чтобы вы принесли ему еды, — повторила информацию служанка. — Он вернулся голодным. Козетта бросила быстрый взгляд на висящие на стене часы: до ужина ещё не меньше двух часов, и если принц голоден, то надо что-то срочно сообразить из остатков обеда и того, что есть на кухне. — Нарежь ветчины. Ты — помой овощей и фруктов. Немного сыра. Лепёшки уже испекли? Отлично, и лепёшку, — она на ходу раздавала указания, продвигаясь к раковине. — Всё на поднос, и не забудьте приборы. А я сейчас… Она ополоснула руки, промокнула их полотенцем и придирчиво осмотрела. Чудо-крем в самом деле оказался настоящим чудом, кожа после него стала нежной и мягкой, а мелкие порезы затягивались буквально за одну ночь. Теперь Козетте не было стыдно предстать перед принцем. Поднос нагрузили тяжелее, чем она рассчитывала, так что замешкаться перед дверью в покои господина Ниджи у неё бы не получилось при всём желании — хотелось скорее добежать до стола и сгрузить на него свою ношу. Кажется, господин Ниджи даже хмыкнул над тем, как она грохнула поднос на стол и облегчённо выдохнула. — Простите, — поспешила извиниться Козетта. — Здесь всё очень просто, но обед уже прошёл, а приготовление ужина ещё в самом разгаре, мне пока нечем вас накормить. Я не рассчитывала, что вы можете вернуться так рано, поэтому… — Хватит тараторить, — бросил господин Ниджи, и она послушно заткнулась. Проигнорировав еду, он медленно обошёл Козетту кругом, внимательно разглядывая. Он не выглядел раздражённым или злым, но она всё равно напряглась, в горле пересохло, и Козетта с трудом сглотнула. — Чего не носишь те резинки? Вопрос застал Козетту врасплох, его она точно не ожидала. — Что? — от неожиданности переспросила она, хотя прекрасно расслышала и поняла вопрос. — Резинки, — повторил господин Ниджи. — Которые я тебе дал. Почему ты их не носишь? — Они не подходят к моей форме… Видите? — Козетта выудила из кармана дурацкие блестящие резинки, которые действительно нелепо смотрелись на фоне строгого бордового платья. Она понятия не имела, зачем продолжала носить их с собой, сначала просто забывала достать и убрать куда-нибудь, а затем привыкла к тому, что они попадаются под руки, и перекладывала их в карман чистого платья, собираясь с утра на кухню. Господин Ниджи плюхнулся на низкий диван, хлопнул ладонью рядом с собой и приказал: — Иди сюда. На негнущихся ногах Козетта приблизилась к нему. Поколебавшись несколько секунд, села рядом, на самый краешек. — Спиной повернись, — скомандовал господин Ниджи. Козетта выполнила приказ. Тревогу из её сердца вытеснило смятение. Она окончательно перестала понимать, что происходит, у неё не было ни единого предположения, что случится в следующий момент. Поступки господина Ниджи сбивали её с толку, заставляли сердце колотиться быстрее, но страх — нет, страха действительно не осталось. Только полный хаос в голове. Она не знала, чего ожидала: удара, прикосновения, грубых слов? Но господин Ниджи просто стянул с её волос обычные чёрные резинки, которыми она завязывала хвост, чтобы не мешался во время работы. Запустил пальцы в волосы, протянул по всей длине, разделяя на пряди. Козетту била мелкая дрожь. Господин Ниджи попытался собрать её волосы, выругался почти беззвучно себе под нос, потянул так, что стало больно, но Козетта даже не ойкнула. Так и сидела с прямой спиной, застывшая, боящаяся вздохнуть, пока господин Ниджи не закончил колдовать над её причёской, не заключил: — Сойдёт. Тогда Козетта задышала. Ей хотелось вскочить с дивана и как можно скорее убежать прочь, но она боялась уйти без приказа, и оставаться на месте тоже боялась. Всё окончательно запуталось, и речь шла не о волосах. — Ко всему они подходят, — постановил господин Ниджи. — Я и так не знал, чего тебе надо. Нормальные девушки украшения носят, всякие там серьги-колечки… — Украшения мешают работе на кухне, — с трудом выдавила Козетта. — Да и я просто их не люблю… — Или там косметика, — продолжал господин Ниджи. — У моей сестры её завались, все эти туши-помады, а ты ходишь, как бледная моль вечно. Пришлось этот крем брать. — Большое спасибо за него, — Козетта не знала, куда деть руки. Она всё ещё сидела спиной к господину Ниджи и не могла найти в себе сил обернуться. — Ты прям бесишь своей скучностью, — заключил господин Ниджи. — Простите, — Козетта опустила голову. — И извиняешься постоянно, — господин Ниджи поднялся с дивана, пружины тихо скрипнули. — Тебе это так легко? Извиняться? — В каком смысле? Господин Ниджи ушёл за стол, тарелка едва слышно проскрипела по подносу, когда он придвинул к себе еду. — Я вот никогда в жизни ни перед кем не извинялся, — зачем-то сообщил господин Ниджи Козетте. — Понятия не имею, как это делается. — Можно я пойду? — не выдержала она. — Пожалуйста. У меня ещё… много работы… Это было правдой лишь отчасти, ей просто хотелось как можно скорее оказаться за пределами этой комнаты, подальше от господина Ниджи. — Не будешь ждать, пока я доем? — уточнил он. — Ладно, вали, если хочешь. Я тебя не держу. — Спасибо, — пискнула Козетта. Она бежала на кухню со всех ног. Кажется, всё, что происходило с господином Ниджи в последнее время, наконец-то начинало обретать смысл, но объяснение казалось ей совершенно фантастическим, нереальным, нелепым. Не могли все эти поступки быть таким особо сложным извинением! Принцы не просят прощения у прислуги! Или что-то изменилось после случившегося в Тоттленде? Козетта провалялась в лазарете в беспамятстве слишком долго, чтобы увидеть хоть что-то собственными глазами, а многочисленные россказни и сплетни противоречили друг другу. Произошло слишком много всего, и господин Санджи вроде как спас своих родственников, а они потом спасли его в ответ — может, это расшевелило новые эмоции в бесчувственных принцах? Это была единственная версия, за которую Козетта отчаянно уцепилась, потому что иначе сошла бы с ума. И если всё так…***
Несколько дней Козетта ждала, когда её позовут в тронный зал или башню господина Ниджи, но этого никак не происходило. Она готовилась, она собиралась с духом, и, не дождавшись подходящего случая, она решилась на, возможно, самую главную глупость в своей жизни. Собрав всю свою храбрость в кулак, Козетта постучала в дверь башни. Речь, которую она мысленно репетировала снова и снова, застряла в глотке, когда господин Ниджи возник на пороге, загородил дверной проём. — Я хотела сказать… — голос сел, Козетта прокашлялась. — Я хотела вам сказать, что оценила ваши старания. Вы ведь хотели извиниться передо мной за тот… инцидент, верно? И поэтому делали мне подарки, и моя еда… Лучшая награда для повара — видеть, как с аппетитом съедают то, что он приготовил, ведь так? Я хотела сказать, что я принимаю ваши извинения. И простите, если что-то не так поняла! Она зажмурилась. Если сейчас окажется, что она действительно что-то поняла неправильно, то самым лучшим будет пойти и сразу утопиться, такого позора она просто не переживёт. — Заходи, — сказал господин Ниджи и ушёл внутрь. Козетта опасливо шагнула следом, прикрыла за собой дверь. Господин Ниджи стоял совсем рядом, и непонятно было, чего от него ждать. Козетта поймала себя на неожиданной мысли, что просто устала нервничать. Что бы дальше ни произошло, она уже готова была принять любой исход. Господин Ниджи опять удивил её: ни посмеялся над ней, ни нагрубил, ни ударил. Ни извинился каким-нибудь ещё неожиданным образом. Вместо всего этого снял свои очки. Глаза его показались Козетте уставшими. — Принимаешь мои извинения, значит, — повторил он её слова. — Но не прощаешь? Господин Ниджи посмотрел прямо на Козетту, и она завороженно смотрела в ответ, не в силах отвести взгляд. Она впервые видела его глаза, и в одно мгновение жестокий пугающий принц Джермы вдруг стал для неё человеком. — Я не знаю, — честно призналась она. — Это же не обида, это… Она захлебнулась словами, когда господин Ниджи поднял руку и дотронулся до её лица. Заправил за ухо выбившуюся прядь, пробежался пальцами по волосам. Странно, но дело было не в страхе. Теперь, видя его уставший взгляд, она совсем не боялась его, когда считала бездушным чудовищем. Это было совсем другое волнение. — Паршиво всё вышло, — подытожил господин Ниджи. — Вы вообще не должны просить у меня прощения, я же… — начала Козетта, но с каждым словом голос почему-то звучал всё тише и тише, и она совсем замолчала на полуфразе. — Да не простишь ты меня, я знаю. Господин Ниджи отвернулся, разорвал этот зрительный контакт, и Козетта кинулась вперёд схватила его за руку. Тут же отпустила, испуганно отшатнулась, не понимая, зачем это сделала и как решилась на такую наглость. Господин Ниджи тоже выглядел удивлённым, но не разозлённым. — Я сейчас, может быть, скажу страшную глупость, — затараторила Козетта, — но я совсем недавно поняла, что вы изменились. До того случая и после — вы два разных человека! Я не прощу того, кто избил меня, но теперь вы другой… — Прям разных? — нехорошо ухмыльнулся господин Ниджи, но Козетта твёрдо кивнула: — Да. Я не знаю точно, что случилось… Он вдруг резко схватил её за запястье, так что Козетта ойкнула от неожиданности и боли. — Я не боюсь! — с вызовом заявила она, отчаянно надеясь, что интуиция её не подводит. И откуда только взялась эта храбрость?! Господин Ниджи смотрел на неё удивлённо, словно тоже задавался этим вопросом. — Ла-а-адно, — протянул он. — Может, ты не так уж и не права. Козетта просияла. А господин Ниджи сделал то, что опять выбило её из колеи: поднял её руку к своему лицу и поцеловал запястье с внутренней стороны. — Чего не вырываешься? Не убегаешь? — с любопытством поинтересовался он. — Или без приказа боишься и шаг в сторону сделать, лучше потерпеть? — Не хочу, — тихо, почти шёпотом пробормотала Козетта. — Не хочу убегать… Кажется, сегодняшний вечер превратился в соревнование, кто кого сможет удивить сильнее. Они словно испытывали друг друга на прочность, каждую пару секунд меняясь ролями — чья теперь очередь контролировать ситуацию? Тихий ответ Козетты выбил господина Ниджи из колеи настолько, что он отпустил её руку. — Ваши подарки… нет, дело не в подарках, — поспешила уточнить она, — дело в том, что вы действительно старались! Это меня так тронуло… — она привстала на цыпочки и протянула руку, но в последний момент растеряла решительность, робко уточнила: — Можно? Господин Ниджи кивнул и наклонил голову, чтобы ей было удобнее. Козетта аккуратно сняла с него наушники — последний элемент бойца Джермы 66. Теперь господин Ниджи стал просто самим собой, без всего лишнего — даже если бы он стоял перед ней голым, эффект был бы не так силён… От последней мысли она неожиданно смутилась, почувствовала, что краснеет. Козетта отвела в сторону его чёлку, открывая лицо, вглядываясь в такие вроде бы знакомые, но совершенно новые черты. — Лучше бы ты сбежала, — неожиданно тоскливо сообщил ей господин Ниджи, а затем она почувствовала, как он обнимает её за талию. — Лучше бы я сбежала, — подтвердила Козетта и закрыла глаза. Сердце бешено стучало, каждое прикосновение отдавалось в теле дрожью — насколько сложно перепутать страх и волнение? Где вообще лежит граница между ними? Хотелось бы Козетте понимать, в какой момент она перестала бояться господина Ниджи и начала в него влюбляться — или так было с самого начала, или этот момент так и не наступил? Она понятия не имела, но сейчас, положив руки ему на грудь, она чувствовала, что его сердце колотится так же быстро, как её. Вряд ли господин Ниджи боялся Козетту. И в любом случае это ободряло. Было страшно и странно вот так целоваться с принцем, не зная, что будет дальше, и не желая этого знать. А ещё было волнительно и сладко. Если бы Козетте дали шанс переиграть этот вечер заново, она поступила бы в точности так же — ради этого момента, ради этого поцелуя, удивительно нежного, такого чудесного. Балансировать на цыпочках и тянуться было неудобно, так что, когда господин Ниджи потянул её к кровати, Козетта пошла. И помогла ему развязать тугой узел своего фартука, и расстегнула мелкие пуговицы его рубашки. Все мрачные мысли окончательно испарились, а те, что осталось, казались лёгкими и сладкими, как фруктовое пирожное. Она даже почти не смутилась, когда господин Ниджи стянул с неё форменное платье, расстегнул бюстгальтер. Она уже решила для себя всё — что не испугается, не отступит назад, будет с собой честной, — и теперь просто с удовольствием подставлялась под прикосновения, целовала господина Ниджи в ключицу, исследовала кончиками пальцев его тело, спускаясь всё ниже. Когда он одним движением усадил её себе на бёдра, Козетта охнула от неожиданности и тут же потёрлась промежностью о вставший член, который чувствовала даже сквозь ткань. — Не такая уж ты и бледная моль, — удивлённо пробормотал господин Ниджи, и Козетта зажмурилась от удовольствия, будто это был самый лучший комплимент в её жизни. Они не торопились и не слишком нежничали, словно делали это каждую ночь и сделают ещё много раз. Козетта любовалась опухшими от поцелуев губами господина Ниджи и целовала их снова и снова. Он придерживал её за талию, помогая подниматься и опускаться, задавая ритм, с которого они, правда, слишком быстро сбились, всё-таки сорвались и заспешили, потеряв контроль… А потом, когда всё закончилось, Козетта свернулась клубком под боком у господина Ниджи — не до утра, но хотя бы ненадолго, прийти в себя, насладиться моментом. — От тебя одни проблемы, — устало выдохнул господин Ниджи, и Козетте не надо было видеть его лицо, чтобы представить эту недовольную гримасу. Она слишком хорошо его знала. — Простите, — привычно откликнулась она. — Перестань постоянно извиняться, меня это бесит. — Про… как скажете. Господин Ниджи провёл пальцами вдоль её позвоночника, и Козетта зажмурилась от удовольствия. Этот жест был таким нежным… — И не мечтай особо, что я попрошу у тебя прощения, — господин Ниджи сгрёб её в объятия, прижал к себе. — Это отвратительно, у меня от одной мысли об этом язык отнимается. Это точно было самое искреннее, что Козетта слышала в своей жизни. Всё, чего ей хотелось — это услышать от господина Ниджи ещё что-нибудь настолько же откровенное; видеть эти проявления человечности снова и снова, каждый день. И судя по тому, как тесно он прижимал её к себе, шансы были, и совсем не призрачные. Козетта улыбнулась, потёрлась щекой о его грудь, шепнула: — Я знаю. Мне тоже часто бывает страшно.