Что творится в ее голове

В гребанном аду нет места сентиментальности и нежностям. Здесь каждый сам за себя, каждый преследует свои цели, и стоит поддаться чувствам ― тобой в лучшем случае воспользуются, в худшем пустят в расход как пушечное мясо. И надо быть глупцом, чтобы верить здесь в чудо. Но Мокси верит. Черт его знает (хотя черти на деле ничерта не сведуют) глупец ли он на самом деле или просто наивный дурак, но стоит ему увидеть Милли, и Мокси думает, что чудеса и правда случаются, раз эта чертовка с милейшей улыбкой стоит рядом и тянет к нему свои руки. Руки убийственные, жестокие, но когда касаются его волос, лица, щек ― невероятно нежные и мягкие, если, конечно, дело не доходит до игр. Но из ее пальцев Мокси принял бы и смерть. ― Милый, я жду, ― она улыбается всегда озорно, хитро, от нее веет нескончаемым светом и тянет жизнью. Смешно, если учесть, что родились они уже в загробном мире, но Мокси готов поклясться, что Милли своим жизнелюбием заткнет за пояс любого из мира смертных. В ее глазах ― искорки Ада, на ее губах ― сладкий грех. В ее голове… Мокси боится порой думать, что творится в голове Милли, боится настолько же, насколько восхищается и боготворит все, что она делает. ― Я здесь, ― шепчет он и сглатывает подступившую слюну, потому что Милли, его Милли, сидит на кровати и опускает скромно взгляд. Она прекрасна. Дьявольски прекрасна в своей наигранной невинности. В росчерках белья на коже и черном кружеве на теле. Мокси сглатывает снова и делает шаг вперед. Милли смотрит украдкой, но в ее глазах за общей скромностью горит жажда. ― Подойди ближе. Она зачаровывает. Ее убийственная ловкость отражается в плавных, почти кошачьих движениях, тягучих, гибких, неторопливых. Мокси как кролик перед хищником замирает от ее грации, от ловких пальцев, которые скользят по красной коже, расчерчивают ее, игриво касаются ключиц и опускаются к груди. ― Вот так… Он и сам не замечает, как оказывается совсем рядом. Зато видит Милли. Она следит за каждым движением, именно она здесь правит, именно в ее руках власть. И не то чтобы Мокси против. Ее руки, те самые, обманчиво нежные, опускаются на плечи с нажимом, с мимолетной силой, ведут к шее и цепляются за кадык. Милли игриво перебирает пальцами на его шее ― сожмет или нет?! ― другой рукой стягивает пиджак, а сама уже выше тянется, дышит размеренно и глубоко рядом со щекой и касается губами виска. ― Ти-ише, милый, ― шепчет успокаивающе она, а в следующий миг воздух выбивает из легких. Мокси понятия не имеет, как ей удается настолько выбивать у него землю из-под ног. Они спят далеко не в первый раз и, казалось бы, можно изучить все повадки, привыкнуть… Но невозможно привыкнуть, когда пальцы так сладко и сильно стискивают шею, что не вырвешься и при желании, когда ладонь накрывает пах, а Милли зарывается носом в светлые волосы и нежно трется о прядки с тихим и умилительным смехом. Она вся ― набор противоречий, жестокость и нежность в одном флаконе, безграничная любовь и расчетливый холод жестов. У Мокси в глазах темнеет, а воздух не попадает в легкие. В голове страшно шумит, но за этим шумом все прикосновения на собственном теле отзываются еще ярче, еще оглушительнее, еще слаще. Пиджак падает к ногам, как и рубашка, а эти самые ноги подгибаются. ― Ну же, Мокс, ― Милли хихикает, а воздух, наконец, наполняет легкие, и весь мир становится пронзительно четким. Она давит на плечи сильнее, и Мокси падает перед ней на колени, на скрипучий паркет, хватает жадно ртом воздух и чувствует, что на плечах уже не ладони, Милли давит копытцем и смотрит игриво с высоты кровати. Она невероятна. К ней хочется прикоснуться. К ней тянет. Мокси задыхается. Горло еще саднит, но сейчас воздух выбивает одним ее видом. Он целует поверх капроновых чулок с кружевом, касается ладонями ног и покрывает поцелуями каждый сантиметр. Выше, выше, к пышным бедрам, по внутренней стороне… Ее пальцы снисходительно гладят по волосам, перебирают светлые пряди и чуть щекочут у основания рогов так, что по телу сползает волна дрожи, а следом… ― Выше! Милли нетерпелива, когда дело касается удовольствия. Милли требовательна, от нее веет жаром, ее пальцы сжимают волосы и тянут резче к себе. Мокси тает от этой требовательности, жмет сильно ее бедра пальцами, ощутимо, горячо, а языком скользит у кружева белья и жадно дышит. Запах возбуждения насквозь пронизывает все естество, отзывается нестерпимой жаждой и тяжестью в паху, а Мокси уже касается поверх белья, целует ощутимо, дразняще, но не достаточно. Милли жмурится крепко и закидывает голову назад, дышит шумно в предвкушении, в то время как настойчиво тянет ближе к себе за волосы. Ей мало этих дразнилок, ей хочется в полной мере… ― Мо-о-окс! Ее сладкий голосок насквозь пропитан похотью и легкой хрипотцой. Мокси чуть сдвигает в сторону белье и жадно припадает губами, ласкает жену языком и в награду слышит довольный донельзя стон. За волосы тянут сильнее, несдержаннее и это тоже острой дрожью, это тоже возбуждением и нестерпимым желанием. Мокси не скупится на ласки не потому, что так надо или это часть игры. Ему нравится скользить языком и ощущать на нем терпкий привкус, ему нравится подтягивать ближе к себе за упругие ягодицы и чувствовать вес ног на плечах, чувствовать, как теряет Милли контроль и давит на спину пятками. А еще ему нравится тот сладкий момент, когда Милли вся подбирается, замирает в предчувствии, когда уже почти, еще немного… А следом она стонет громче, следом дрожит и двигает нетерпеливо бедрами, пока все естество выкручивает от удовольствия. Мокси смотрит с обожанием и дышит часто, через раз, облизывает губы, прежде чем подняться на ноги и словить кружащийся мир. На кровати он оказывается в два счета, мнет ладонями размякшее тело Милли, легко очерчивает грудь в красивом лифе, мягко касается щеки. Милли хихикает и жмурится, тянется доверчиво ближе и обхватывает за плечи, ощущая приятные волны по всему телу. Ей нравятся и эти ласки, она льнет к рукам Мокси, нежится и почти мурлычет от удовольствия. Вот только эта идиллия ― еще не конец. Мокси рывком падает спиной на кровать, когда такая податливая еще секунду назад Милли вдруг резко упирается ему в плечи и толкает вперед. Она улыбается очаровательно мило, облизывает губы и в одно движение избавляется от нижней части белья и седлает чужие бедра. Небольшая грудь за лифом, тонкая талия, пышные бедра, которыми сейчас так слаженно двигает Милли по кругу от не отпустившей до конца неги. Прикусывает губу и дразнится, проходясь всего в паре сантиметров от паха. Опаляет ее жаром и собственным возбуждением. Сказать, что Мокси ее хочет ― не сказать ничего, потому что это желание нестерпимое, невероятное, такое, что трясутся пальцы, когда он жмет ее за талию и пытается подтянуть ближе к себе. Милли довольно смеется и не дается, смотрит жадно на приоткрытый рот и сорванное к чертям дыхание, на поволоку желания в его глазах. ― Ну-ну, милый, не торопись, ― хихикает она и наклоняется ближе. Ее пальчики расчерчивают его грудь, выводят узоры и дразняще скользят у шеи. Мокси сглатывает, ждет подставы, но на сей раз вместо крепкой хватки на шею прилетает поцелуй, еще один, еще… Милли вся пылает, все горит, жар от нее ощутимый, когда она так близко, и Мокси водит бездумно по ее телу, хочет ощутить ее полностью, но пока довольствуется малым. Пока довольствуется дразнилками, потому что Милли тягуче и планомерно доводит, выгибается сильнее, невзначай касается его грудью и снова выпрямляется, чтобы на сей раз расстегнуть чертов лиф. ― Тебе это нравится, Мокс? Милли выпрямляется и смотрит до того невинно и мягко, хотя ее ладони на собственной груди, сжимают ее, мнут, сдирают с губ просящий и довольный стон. У Мокси внутри все сворачивается тугим жгутом от желания, особенно когда Милли снова просяще ведет бедрами и касается паха. Нарочно. Мокси роняет сдавленный выдох, хочет податься ближе, но в плечо снова предостерегающе упирается ладонь. ― Не торопись, ― лукаво повторяет Милли сквозь улыбку, но взгляд на сей раз предупреждающий, властный и хитрый. И она снова скользит по паху, снова выводит, на сей раз настойчивее, ярче и так до умопомрачения жарко. Мокси теряется окончательно. Он чувствует тепло и влагу ее тела, чувствует, как закипает сильнее все естество и как дерет сухостью глотку от частого дыхания. Вокруг запах возбуждения, на нем ― Милли с ее любопытным и жадным взглядом, на теле ― ее руки, до того умелые, что Мокси задыхается. Все желания циклятся только на ней, все мысли только о жарком удовольствии и невыносимом вожделении в крови. ― Вот молодец, ― смеется Милли и вдруг резко наклоняется вперед и целует. Мокси чувствует, как его руки притягивают к мягкой груди, чувствует жаркий и невыносимый от желания поцелуй, чувствует, как ладонь легко скользит по лицу. А следом все ощущения мешаются в страшную кашу. Воздуха снова не хватает ― и когда успела сдавить горло? ― собственная плоть одним неуловимым движением оказывается внутри, а Милли резко двигается навстречу и стонет прямо в губы. Это похоже на сумасшествие, когда все на пределе, через край и через грань, но Мокси ловит неподдельный кайф, даже несмотря на то, что перед глазами снова пляшут черные пятна. Милли задает темп, влажные хлопки смущают настолько же, насколько подстегивают, и в тот момент, когда ладонь исчезает с глотки, Мокси подается вперед и валит ее на кровать. Милли захлебывается стоном и тихим смехом и тянет ближе к себе ногами. Она собственноручно отдает власть ему, но даже сейчас, Мокси в этом уверен, он пляшет под ее дудку, под ее желания и мысли. Он вбивается резко, шепчет что-то неразборчиво милое и целует в щеку под тихий и довольный смех. И вздрагивает от цепких ногтей, расчерчивающих спину. Все это слишком. Милли выгибается сильно в спине, сжимает простыни в кулаке и надрывно, сладко стонет. Мокси чувствует ее дрожь всем своим естеством, в два размашистых рывка доходит до грани и срывается за нее сам, крепко зажмурившись и кусая в кровь губы. И в забытье опускается ниже, целует ей шею, ключицы, грудь, все до чего может дотянуться, мягко гладит по талии и чувствует легкие прикосновения в волосах. ― Ох, Милли… ― шепчет он и вслушивается в звонкий, чуть хриплый смех. Они еще долго лежат в обнимку, нежась и греясь друг о друга. Милли под боком что-то тихонько рассказывает, уложив на его плече голову, а ногу закинув ему на живот. Даже кончик острого хвоста задумчиво скользит по телу, пока не натыкается на его хвост и не переплетается с ним. Милли снова хихикает и трется носом о щеку. Мокси чувствует себя самым счастливым. Он засыпает спустя какое-то время, и Милли, чуть приподнявшись, накидывает на них обоих сверху одеяло, а после с задумчивой улыбкой смотрит на мужа. Она не знает, что творится у него в голове и чувствует себя наивной дурочкой, которая даже в Аду зачем-то продолжает верить в чудеса и счастье. Но, ― Милли жмется крепче, ― Мокси, несмотря ни на что, делает ее счастливой. И пока он рядом, Милли уверена, что даже здесь можно поверить в чудо.