Не оставляй свой ужин без присмотра, если не хочешь его лишиться

— Скучно, — хрипло сказал Такасуги над самым ухом. — Поспи, — предложил Кацура, не оборачиваясь. Он, например, не отказался бы и с удовольствием проспал бы до обеда, но спать, когда Такасуги «бесшумно» расхаживал по комнате и вполголоса ругался, было решительно невозможно. — Не хочу. — Тогда погуляй во дворе. — Там холодно. Кацура только вздохнул и плотнее закутался в одеяло. Холодно было не только на улице: в комнате, несмотря на то, что им выделили жаровню, легко можно было превратиться в ледышку. По крайней мере, так казалось выходцам из Чошу. Особенно простудившимся выходцам из Чошу. — Напиши стихотворение. — У него кончались идеи. — Написал для Маки-чан, для Изуми-чан, для Кейко-чан… — мерный голос Такасуги действовал усыпляюще, и Кацура почувствовал, что его вновь клонит в сон. И когда только друг успел, он же всего несколько недель в Киото?.. — Для Мибуро,— донесся до него. — Ты вообще слушаешь? — Да, конечно, Шинсаку-кун, ты сказал: «Для Мибуро», – пробормотал Кацура. И, разом проснувшись, сел. — Что? Для Мибуро? Такасуги ухмыльнулся. — Я проверял, слушаешь ты или нет. Кацура покачал головой, но ничего не стал говорить. Это все болезнь, напомнил он себе. Просто кто-то, будучи болен, все время хотел спать, а кто-то становился раздражительным и невыносимым, и с этим следовало смириться, тем более что место – Ниши Хонганджи – к смирению располагало. Такасуги сердито шмыгнул носом, а Кацура чихнул, прикрывшись рукавом. Они представляли собой довольно печальное зрелище: взъерошенные, со слезящимися глазами и лихорадочным румянцем на щеках, то и дело чихающие — и очень недовольные жизнью. А во всем были виноваты Мибуро! Компании их офицеров очень некстати приглянулся чайный домик, где приятно проводили вечер Кацура и Такасуги. Одна из девушек предупредила их в последний момент, и пришлось прыгать из окна второго этажа на узкую полосу земли между стеной и каналом. Такасуги, поскользнувшись, свалился в воду, Кацура бросился его вытаскивать, а Химуре повезло больше всех: он, оставленный сторожить их и защищать при необходимости, избежал встречи с ледяной водой. Когда Кацура и Такасуги, протрезвевшие и клацающие зубами, выбрались из канала, стало ясно, что нужно искать помощь, иначе свергать сёгуна и спасать Японию будет некому. Кацура весьма кстати вспомнил про Ниши Хонганджи: его монахи поддерживали Ишин Шиши и не отказали бы в приюте троим замерзшим мятежникам. Он плохо запомнил дорогу к храму: только пронизывающий холод, разгорающийся в груди жар и прыгающие перед глазами дома, и – совсем уже смутно – ворота Ниши Хонганджи. Химура говорил, он провел в беспамятстве два дня. Кацура ему верил: когда он очнулся, был слаб как котенок и жалел только об одном: что зачем-то пришел в себя. Однако после этого он пошел на поправку и сейчас, по прошествии нескольких дней, чувствовал себя вполне сносно: пожалуй, он мог бы даже пройтись в город. Недалеко и недолго. Такасуги тоже полегчало: травы монахов творили чудеса. — А где Химура? — спросил Кацура. – Ушел спросить насчет обеда. О, а вот и он, — заметил Такасуги, увидев, как открылась дверь. Химура, поклонившись, вошел в комнату, опустился на татами и поставил на пол поднос. На нем стояло пять чашек: две — с уже знакомым Кацуре горьким травяным сбором, который предписал пить занимавшийся их лечением монах, и три — с морковкой. — Опять! — простонал Такасуги. Самураю не пристало жаловаться на тяготы судьбы, но его можно было понять: морковка была на обед и на завтрак. На ужин, для разнообразия, — дайкон. Ишин Шиши, вынужденные скрываться, были неприхотливы, однако, как выяснилось, не настолько неприхотливы. — Отец говорил, выздоравливающим нужно хорошо питаться, — грустно произнес Кацура, подцепляя палочками кружок моркови. Химура тяжело вздохнул и последовал его примеру. — Ваду-сенсея нужно слушать! — с энтузиазмом согласился Такасуги, с отвращением разглядывая содержимое своей чашки. Затем он оживился: — Мы могли бы отправить Химуру купить… например, онигири. Или манджу. Химура, ты же хочешь манджу? Судя по загоревшимся глазам, Химура очень хотел. — Если только у тебя есть деньги, — сказал Кацура. — Я бросил почти все, что у меня было, в ящик для пожертвований: настоятель в разговоре со мной заметил, что у них крыша в главном зале прохудилась. Я почувствовал, что мы должны отблагодарить монахов за их заботы. — Вот это новость! — опешил Такасуги. — Когда это было? — Вчера вечером, когда я вышел подышать свежим воздухом, — ответил Кацура. — А что? — А то, что утром он завел точно такой же разговор со мной! — И? – спросил Кацура, уже догадываясь, каким будет ответ. — И я тоже пожертвовал все, что у меня было, — уныло ответил Такасуги. Химура кашлянул, привлекая их внимание. – Кацура-сан, Такасуги-сан… два дня назад настоятель остановил меня во дворе и справился о вашем самочувствии. И посетовал, что ночи холодные, приходится ставить больше жаровен, особенно для больных, а уголь нынче так дорог… Я почувствовал, что мы слишком обязаны им, и… Химура мог не договаривать: было ясно, что последовало дальше. Морковку ели в тягостном молчании. — Нет, так дело не пойдет! — решительно сказал Такасуги, отставив наполовину пустую чашку. — Если мы не можем купить еду, значит, ее надо приготовить! — Ты умеешь готовить? — удивился Кацура. Химура был по обыкновению молчалив, но Кацура заметил, что этот вопрос занимал и его. — Что там уметь, — отмахнулся Такасуги. — Я собираюсь готовить чошу-набэ: просто берешь все, что найдется, бросаешь в горшок и ждешь. Отличный способ избавляться от ненужных продуктов. Кацура никогда не слышал о чошу-набэ, хотя родился в Чошу. — Для того, чтобы избавиться от ненужных продуктов, нужно сначала купить ненужные продукты, а у нас денег нет, — возразил он. Такасуги смутился, но ненадолго. — Можно поймать какую-нибудь рыбу в Камогаве. Наживки только нет… — Как нет, а морковка? — Кацура кивнул на его чашку. Азарт Такасуги передался и ему. А может, дело было в бурчащем от голода животе. — Не уверен, что существует настолько неприхотливая рыба, — усомнился Такасуги, но, в конце концов, выбора у них не было. — Химура, ты умеешь ловить рыбу? Отлично! Я видел во дворе какие-то кусты, из них и сагэо можно сделать удочку. Только гляди, чтобы монахи не заметили. Я посмотрю, не найдется ли еще чего-нибудь подходящего для нас, а ты, Когоро-кун, попроси у монахов горшок: я знаю, ты любого заговорить можешь. Горшок Кацура раздобыл быстро: монах, к которому он обратился, был готов отдать хоть десять горшков, лишь бы Кацура оставил его в покое. Пока монах доставал посудину из шкафа, Кацура успел вытащить небольшую дайконину из груды, лежавшей в углу: похоже, ужин и сегодня не должен был отличаться разнообразием. Он успел спрятать дайконину под косодэ за секунду до того, как монах обернулся и протянул ему большой горшок. Возвращаясь со своей ношей к зданию, где располагалась отведенная им комната, Кацура заметил растущие из нижней части опорного столба грибы. Тоже пригодятся, решил он и сорвал их. Его товарищей еще не было. Долго ждать, впрочем, не пришлось: скрипнула, отодвигаясь, дверь, и Такасуги, помахивая ухваченной за крыло дохлой вороной, вошел в дверь. — Что это? Только не говори, что собираешься это есть! – возмутился Кацура. — Да ладно, она свежая! — возразил Такасуги. – Она упала мне прямо под ноги. Наверное, замерзла в воздухе — вон какая заледеневшая. — Врешь же! — не поверил Кацура. – Признайся, ты нашел ее где-нибудь под забором. – Ну, может, и под забором, — не стал спорить Такасуги. — Но ты же видишь, она не пахнет, значит, все нормально. А это еще что за поганки? Когоро-кун, ты что, решил нас отравить? — И это говорит мне человек, предлагающий съесть дохлую ворону?! Это съедобные грибы. Такасуги покосился на грибы с подозрением, но сказать ничего не успел: вернулся Химура. Без рыбы, но с десятком мелких раков. — Ничего, — утешил смущенного неудачей Химуру Кацура, — зато мы выяснили, что настолько неприхотливой рыбы не бывает. Горшок наполнили водой и поставили на жаровню. Такасуги побросал в него раков, затем грибы целиком. Дайкон не влез, и его пришлось порубить крупными кусками. Кацура сомневался, что так и нужно, но что он знал о чошу-набэ? Такасуги уверял, что так будет вкуснее. У Химуры нашлось сморщенное яблоко в рукаве, и его тоже пустили в дело. Бросить в горшок ворону Кацура все-таки не позволил. — Ну вот, — сказал Такасуги, удовлетворенно глядя на побулькивающее чошу-набэ. — Осталось подождать часик-другой, и у нас будет прекрасный ужин. Его настроение значительно улучшилось, он даже принялся напевать, усевшись неподалеку от жаровни. Кацура, которого снова клонило в сон, улегся на футон и завернулся в одеяло. Его разбудил чей-то встревоженный голос: — Господа самураи! Кацура встрепенулся. На пороге стоял юноша в одеждах послушника, лицо его было бледным и встревоженным. Такасуги встал, пытаясь загородить собой горшок с чошу-набэ, но послушника интересовал не он. — Здесь господа из Шинсенгуми! — сообщил послушник громким шепотом. — Меня послали предупредить… они не должны войти в это здание, но господин настоятель все-таки велел вас спрятать, если это произойдет. Мы скажем, что тут живут паломники. Прошу вас, сюда… За одной из стен оказалась потайная комната. Крошечная: только-только встать троим. — Я скажу, когда можно будет выйти, — прошептал послушник, прежде чем задвинуть дверь. Стало темно. Кацура не видел своих товарищей, только слышал хриплое дыхание Такасуги: тот все-таки был еще нездоров. Откуда-то со двора донеслись неясные голоса: кто-то разговаривал неподалеку. Он приложил ухо к стене и прислушался. — … видели идущими сюда, — разобрал он и вздрогнул, узнав голос: это был Хиджиката. Ответ настоятеля расслышать не удалось. — Это очень хитрые и подлые люди, — сказал Хиджиката. — Я допускаю, что они могли проникнуть сюда тайно или обманом, но уверяю вас, они здесь. Мы с удовольствием избавим вас от этих преступников, господин настоятель! Послушайте, а чем это воня… пахнет? Кацура, увлеченный чужим разговором, только сейчас понял, что уже некоторое время ощущает какой-то тошнотворный запах. Ворона, которую Такасуги исхитрился-таки подбросить в горшок, была не свежая, а замороженная! — Шинсаку!!! — Я же не знал! Можно подумать, Кацура его не предупреждал! Но сейчас было не до споров: следовало избавиться от ули… вороны. — Они сейчас с той стороны здания, которая выходит на главные ворота, — он прикрыл глаза, представляя план храмовой территории. — Чтобы добраться сюда, им придется обойти здание… Шинсаку-кун, бери свою ворону! Горшок спрячем здесь. За мной! Его план заключался в том, чтобы выбраться на крышу из окна комнаты напротив: оттуда Мибуро их не увидят. Такасуги, закрыв нос рукавом, за край крыла вытащил ворону из кипящего варева, и Химура, обернув ладони хаори, снял горшок с жаровни и на вытянутых руках перенес его в потайную комнату. Пригнувшись, чтобы стоящие внизу Мибуро не заметили тени в окне, они выбрались из комнаты и скрылись в соседней. Вовремя: в коридоре как раз послышались шаги. — Уверяю вас, здесь никого нет, кроме нескольких паломников с Эзо, — говорил настоятель. — Они собиралась отправиться в Эдо сегодня, но задержались из-за непогоды. — Мне кажется, господин настоятель, один из ваших паломников уже отправился в путешествие в место более далекое, чем Эдо, — мрачно ответил Хиджиката. Его можно было понять: аромат чошу-набэ уже успел распространиться, похоже, по всему храмовому комплексу. — Теперь на крышу, — шепотом велел Кацура и торопливо распахнул окно, спасаясь от вони, испускаемой вороной, скорбно болтающейся в руке Такасуги. Помогая друг другу, они выбрались на крышу и распластались на ней. Холод пронизывал до костей, и Кацура запоздало подумал, что лезть сюда в их состоянии было не очень хорошей идеей. Ветер сносил все звуки, и он не мог понять, ушли ли Хиджиката и настоятель или нет. Так они не узнают, когда можно будет слезть с этой проклятой крыши! Такасуги, должно быть, подумал о том же и пополз на противоположную сторону, чтобы иметь возможность видеть ворота. Кацура последовал за ним. Осторожно выглянув из-за края, они увидели внизу нескольких человек. Голубых хаори на них не было, на Кацура узнал двоих: — Окита Соджи и Сайто Хаджиме. — Почему они не в форме? — удивился Такасуги. — Наверное, делают вид, что не на службе, — предположил Кацура. — Чтобы никто не предупредил монахов заранее о том, что они идут сюда. Ветер стих, и Такасуги оживился: — Кажется, у меня есть идея. Кацура встревожился. — Что ты собираешься дел… Но Такасуги уже действовал. Ворона, раскинув крылья, спланировала с крыши — прямо на голову ничего не подозревающего Сайто. Сверкнула сталь, и ворона, разрубленная на две неравные части, упала к ногам Сайто. Мибуро дружно задрали головы и схватились за мечи, опасаясь, должно быть, дождя из тухлых птиц. — Вот гад! — с чувством произнес Такасуги. Кацура зажал ему рот ладонью и заставил податься назад, чтобы их не увидели с земли. — А вот и источник этого отвратительного запаха! — донесся до них радостный голос настоятеля. — Ваши паломники устроили на крыше склад дохлых птиц? — мрачно поинтересовался Хиджиката. — Что вы, как можно! Наши паломники — прекрасные, благочестивые люди! — с нажим сказал настоятель. — Подобная мысль просто не могла бы прийти им в голову! «Паломники», собиравшиеся спрятать главный ингредиент неудавшегося чошу-набэ именно на крыше, смущенно переглянулись. — Должно быть, мертвую птицу сдуло ветром, — продолжил настоятель. Если он смотрел на Хиджикату такими же честными глазами, как на Кацуру, рассказывая ему о прохудившейся крыше, Кацура мог даже посочувствовать замкому Мибуро: как можно возразить человеку с таким взглядом? — Ну что ж, — Хиджиката, судя по голосу, был недоволен, но ему не к чему было придраться. — Похоже, тот, кто сообщил, что видел, будто эти смутьяны шли сюда, действительно ошибся. Прошу простить за беспокойство. Когда Ишин Шиши, спустившись с крыши, вернулись к себе, их поджидал сюрприз: в стене, отделявшей основную комнату от потайной, кто-то проделал дыру. Из дыры, азартно подергиваясь, торчал поросячий хвост — и доносилось приглушенное чавканье. — Мое чошу-набэ! — взревел Такасуги и, ухватив свинью за хвост, попытался оттащить ее. Свинья воинственно хрюкала и упиралась, но Такасуги был сильнее. Выдернув свинью из дыры, как дайкон из грядки, он ухватил ее за бока и продемонстрировал свою добычу Кацуре и Химуре. — Это же свинка Мибуро! — удивился Кацура. — Говорят, Окита Соджи всюду таскает ее с собой. — Нет, — ответил Такасуги, едва удерживая брыкающегося поросенка, — это наш будущий ужин! В Нагасаки я пробовал гайджинское блюдо бифушитексу, вам понравится. Это вкусно и полезно: я слышал, гайджины такие большие, потому что едят мясо. — Если мы будем есть мясо, тоже вырастем? — неожиданно подал голос Химура. — Такасуги-сан, давайте съедим это… бифушитексу! Кацура удивился: обычно Химура держался молчаливой тенью и редко заговаривал, если к нему не обращались, и такой энтузиазм был ему несвойственен. — Непременно съедим, — заверил Такасуги. — Только выйдем во двор, бифушитексу нужно жарить. — Надеюсь, вы не собираетесь совершить грех, пролив кровь этого создания в храме, Такасуги-сан? Все трое, вздрогнув от неожиданности, обернулись. Настоятель, стоящий на пороге комнаты, смотрел на них с таким укором, что Кацуре и Химуре немедленно стало стыдно. Даже Такасуги слегка замешкался, и этим тут же воспользовалась свинья: гневно хрюкнув, она брыкнула задними ногами. Такасуги сдавленно охнул и схватился за живот, выпустив добычу. Свинья скакнула вперед, боднула монаха под колени, сбив его с ног, и была такова. — Знаете, — сказал Такасуги, глядя на настоятеля очень честными глазами, — я пошутил. Я всего лишь собирался вынести это вредное животное, проделавшее вам дыру в стене, за ворота. Мибуро не стоило приносить сюда эту невоспитанную свинью, правда, Когоро-кун? Монах посмотрел на него таким взглядом, словно хотел вышвырнуть из храма немедленно, но придраться было не к чему: Такасуги умел делать невинное лицо не хуже него. Настоятель, прихрамывая, шел по двору, мрачно думая о том, что в последнее время стал непозволительно подвержен земным страстям, и с этим нужно бы что-нибудь сделать. Размышления прервал дружный стон, донесшийся из освещенной комнаты на втором этаже: — Опять дайкон!!! Настоятель тут же повеселел и довольно улыбнулся: все шло по плану. Еще день-другой — и опасные гости, которым он предпочитал помогать на расстоянии, сами сбегут из храма.