The Doors — Hello, I Love You
Вообще-то, Лэнс не собирался больше влюбляться. Никогда в жизни. Хватило придурка, который бросил его месяц назад, и придурка, который был до того, и придурка, который ещё раньше ушёл от него к его же бывшему, тоже, кстати, придурку. Достаточно, ясно? У Лэнса и поважнее дела есть, чем влюбляться хрен знает в кого, а потом собирать осколки своего бедного сердечка, как какой-нибудь чайник. Никакого клея не хватит. …но зачем клей, когда есть карамель? У его Адониса сильные руки и самая сладкая на свете работа — он делает конфеты, стоя в сверкающей витрине кондитерского магазина. С тротуара Лэнс видит только подбритый затылок и трогательно связанные бантиком лямки фартука, а потом Адонис оборачивается — светлая чёлка падает на густые брови, — и Лэнсу кажется, что на секунду они встречаются взглядами. На деле Лэнс встречается только с очередным примером своей патологической невезучести. Втрескаться в парня из витрины магазина — можно было ещё глупее придумать? Он натягивает капюшон до самого носа и сваливает в темноту осенней улицы, где нет никаких магазинов, никаких конфет и никаких роскошных мужиков, сминающих своими лапищами целые пласты разноцветного сахара. В ежевечернем выпуске воображаемого порношоу «Проказник Макклейн» Адонис называет его «моя карамелька».***
Адониса зовут Широ, это Лэнс узнаёт с бейджа, пока бесстыдно пялится на него через начищенное стекло. Неясно, зачем ему эта информация, он ведь даже конфеты не любит. Конфеты, может, и нет, но ему определённо нравится, как вздуваются мышцы на широких плечах, пока Широ растягивает кусок мягкой карамели на вбитом в стену крюке. Эта хрень наверняка весит целую тонну. Боже, какой он сильный. — Ничего страшного, — говорит Лэнс «Проказник» Макклейн в ежевечернем выпуске воображаемого порношоу. — Всего лишь парень из витрины магазина. Он с тем же успехом мог бы быть манекеном, ха-ха! Хорошо костюмчик сидит! — Неплохо, — синтетическим басом соглашается Широ, входя в студию. Лэнс приглашает его присесть рядом. — В конце концов, — продолжает Лэнс с голливудской улыбкой, — мы даже никогда не встретимся в реальной жизни! — Совершенно точно, — соглашается Широ и жестом того ловеласа из бабулиного любимого сериала опрокидывает Лэнса на диванчик. Публика рукоплещет, а у рук Лэнса есть занятие поважнее.***
Всё, чего Лэнс хочет, — быть карамелью. Родиться на свет сахаром, пройти долгий путь с тростниковой плантации до кондитерской, высыпаться в чан и стать единым с синим красителем. Растечься по столу, загустеть, стать податливым и липким, и пусть Широ острыми ножницами отрезает от него по куску. Пусть шлёпает и мнёт его на подогретом столе своими большими ладонями, время от времени макая их в воду, пусть продавливает его между пальцами, затянутыми в чёрные перчатки, и снова сминает и скручивает, растягивает и раскатывает, подмешивая в него крошечные блестящие крупицы. Пусть нарезает на тонкие прозрачные ломтики и бросает в хрустящие целлофановые пакеты, чтобы две хорошенькие помощницы перевязали их лентами и отнесли на кассу, откуда Лэнса заберут совершенно безразличные ему случайные люди и растворят его в извечном ничто, где нет этой сладкой муки, и страха быть снова отвергнутым тоже нет. «Да я не в порядке», — думает Лэнс, а Широ, насвистывая, берётся за следующий пласт карамели — зелёный, и добавляет в него немного красного и чёрного. Наверное, сделает арбузные дольки. Выругавшись, Лэнс заставляет себя уйти. Может, ему просто надо поесть сладкого. — Как вы думаете, похоже ли такое поведение на одержимость? — Глупости какие-то. — Сегодня у Широ фартук на голое тело, а голос совсем другой, низкий и грубый, как пристало такому здоровяку. — Самая обыкновенная симпатия. — Вы что-то хотите показать? — спрашивает Лэнс, вместо микрофона поднося к его губам огромный клубничный чупа-чупс. — Пожалуй. — Широ берётся за край фартука. У него между ног огромный красно-белый леденец, и впервые в жизни Лэнсу настолько сильно хочется конфету.***
На кассе ещё осталось немного тех синих штук. — Отличный выбор! — подмигивает симпатичный кассир. Симпатичный, но не настолько, чтобы Лэнс захотел подмигнуть в ответ. Его интересует широкая спина у витрины, куда покупателям вход запрещён. — Широ делает самые вкусные конфеты, точно вам говорю! Есть ещё с вишнёвым вкусом, они послаще, хотите попробовать? — Нет, — хмуро отвечает Лэнс. — Я не люблю послаще. — Это точно не сладко? — Будет горчить, — обещает Широ, властно опуская руку ему на затылок. Лэнсу хватило бы и этого, но он хочет попробовать всё. Обвести языком каждый изгиб леденца-гиганта и получить свою горячую и совершенно не сладкую награду. И ещё немного бонусов в виде предварительных ласк. У леденцов вкус мохито. Лэнс ненавидит мохито, но достаточно вспомнить руки Широ, чтобы прикончить весь пакетик.***
Однажды помешательство закончится. Однажды Лэнс проснётся без настойчивого желания сделать после работы крюк в четыре квартала, чтобы снова залипнуть на яркую витрину. Однажды наступит не сегодня. Листья осыпались, на смену мягкому солнечному сентябрю пришёл сырой холодный октябрь, у Лэнса мёрзнут ноги и нос красный, как у Санты, но он стоит на полупустом тротуаре и смотрит, как Широ делает конфетки-клубнички. Прищипывает каждой кончик и кокетливо загибает зелёный хвостик. Он, похоже, любит свою работу, — а Лэнс, похоже, любит его сильнее, чем следовало бы любить незнакомого человека. И то, что мысленно Лэнс давно поведал ему все свои радости и невзгоды, дела не меняет. Возьмись за ум, Макклейн, — говорит себе Лэнс — и не двигается с места. Широ вытирает руки о мокрое полотенце и куда-то выходит. Мрачно глядя на конфетки-клубнички, Лэнс на все лады обзывает себя дураком. — Привет. — Вкрадчивый голос над ухом заставляет его вздрогнуть. — Возьми. Настоящий Широ в футе от него выглядит ещё больше, чем в витрине. Лэнс панически смотрит ему в лицо, потом на протянутый леденец-сердечко, и делает первое, что приходит ему в голову. Удирает. Ежевечерний выпуск порношоу «Проказник Макклейн» по техническим причинам переносится на неопределённый срок.***
Неделю Лэнс обходит кондитерскую стороной. На большее его выдержки не хватает. В вечерней темноте он крадётся по тротуару как вор и смотрит с другой стороны дороги, поверх блестящих под дождём крыш автомобилей. В руках Широ из аморфной массы рождается очередное волшебство. Розовое сливается с фиолетовым и белым и, осыпанное золотым блеском, отправляется к витрине. Наверняка под названием «Мечта единорога» или вроде того, и тот общительный парень на кассе с неизменной улыбкой впаривает его творения сладкоежкам всех возрастов. Укладывая на стол новую порцию карамели, Широ бросает взгляд на тротуар за витриной и будто бы печально вздыхает. — У их любви не было надежды, — вещает Лэнс Макклейн, развалившись на жёлтом диванчике в своей воображаемой студии, — но карамель склеила их вместе! На этот раз Широ появляется в зале без фартука и даже без леденца между ног. Довольно конфет-клубничек у него на сосках. — Лэнс Макклейн дурачок, конечно, — говорит он этим своим нежным обволакивающим голосом, и теперь Лэнс не может представить никакого другого, — почему он от меня убежал? Я хотел дать ему попробовать свой леденец. Может, сводить на свидание. Мы определённо нравимся друг другу! Ложь, от первого до последнего слова ложь, но Лэнсу Макклейну не нужна правда — только стать карамелью в его руках.***
Вечер в конце октября кажется особенным — может, потому что плеер подбросил любимую песню The Doors, может, потому что завтра Лэнс уезжает в долгую командировку, а может, потому что ему особенно одиноко, и при мысли о холодной постели начинает знобить. Он вернётся через месяц, когда город украсят к Рождеству, а кондитер его мечты, возможно, уедет навестить родственников или вовсе уволится. И Лэнс никогда больше не увидит, как воздушные нити карамели тянутся вслед за его длинными пальцами. Поддавшись порыву, он достаёт телефон и прикладывает экраном к витрине. «Hello, I love you», — играет в наушниках. Он не увидит, — успокаивает себя Лэнс. — Он слишком занят. Словно почувствовав его взгляд, Широ оборачивается и застывает, глядя Лэнсу в лицо. Красный карамельный жгут тает в его пальцах. — Hello, I love you, — беззвучно подпевает Лэнс, и Широ переводит взгляд на экран телефона. Серые глаза округляются — а дальше Лэнс смотреть не готов. Бросив телефон в карман, он уходит, беззаботно насвистывая. В груди болит, по щекам опять текут эти дурацкие слёзы, и всей карамели в мире не хватит, чтобы склеить его бедное глупенькое сердечко.***
Командировку продлевают дважды, и домой Лэнс возвращается только в середине декабря. Как он и думал, вместо Широ в витрине какой-то дрищ — творит совсем другое волшебство, не хуже прежнего, быть может, но сегодня вечером Лэнс особенно равнодушен к сладкому. Всё равно бы ничего не получилось, — заверяет он самого себя. Между ним и его несбывшимися мечтами течёт река заиндевевших машин, а за спиной мерцает увешанная гирляндами ёлка. — Куда приятнее мечтать о том, чего не было. — Я думал, уже не придёшь, — звучит над ухом вкрадчивый голос, и Лэнс боится повернуться и понять, что это просто шутка его разыгравшегося воображения. Его разыгравшееся воображение передаёт ему свой наушник и встаёт рядом, точно так же сложив руки на груди. Взгляд серых глаз, обращённый на витрину кондитерского магазина через дорогу, слишком сентиментален, чтобы Лэнс мог его придумать. — Hello, I love you, — играет в правом ухе, и губы Широ так восхитительно складываются в звуке «о», что Лэнс просто обязан увидеть это ещё раз. Много раз. Может, он и ненавидит сладкое, но теперь ничто в мире не помешает ему стать карамелью.27.03.2020