Гитарист

Эта осень выдалась дождливой и промозглой. Листья на деревьях еще пылали золотом и багрянцем, но солнца не было видно за массивными свинцовыми тучами, и Ваня шел по улице вникуда, просто гуляя по центру большого города. Москва жила, несмотря ни на что. Пальцы мерзли, потому что перчаток у Вани не было, и он усердно прятал их в рукава и карманы, чтобы те совсем не посинели. Нужно было ехать домой, заниматься, ведь он поступил в МГУ на биологический не совсем честно, ему накинули баллы за то, что он потерял родителей. Приходилось вкалывать, чтобы доказать, что он может, что он достоин учиться в таком престижном вузе. Но сегодня Ваня гулял. Он шел от Библиотеки имени Ленина через Большой Каменный мост к Болотной площади, чтобы потом пройтись по Лаврушенскому переулку мимо Третьяковской галереи, в которую он когда-нибудь обязательно сходит, но не сейчас, и пройдя проулками вышел к метро. Там стоял высокий парень с несуразной короткой прической и пел под гитару. У него под ногами лежал чехол, в котором уже скопилось какое-то количество денег. — Рождество наступило, — пел этот очень даже симпатичный, здоровенный парень, — в подвале темно. Сколько душ погубило напротив окно… Ваня не знал этой песни, но пел парень очень красиво, хотя он не представлял, как пальцы у него не мерзли. Да и сам он, ведь на нем была только косуха, накинутая на футболку. — Здесь контуженные звезды новый жгут Вифлеем, — продолжал парень, и Ваня заслушался, даже подошел поближе, рассматривая его лицо с очень эффектной бородкой. — На пеленки березы, руки-ноги не всем… Ваня стоял и слушал, как самозабвенно поет этот какой-то нереальный парень, который не боится холода. А вот самому Ване было очень холодно, всего десять градусов, а он в легкой куртке и без перчаток и шарфа. Но голос пленил его, и Ваня стоял и слушал, но он был такой не один, другие люди тоже останавливались, кто-то кидал в раскрытый чехол деньги, и Ваня тоже кинул сотню, хотя для него это были жутко большие деньги. Но для этого гитариста было не жалко. Как и не жалко было промерзнуть до костей, только бы слушать его. И Ваня стоял и слушал, пока не промерз до костей. Дома он отпивался горячим чаем с малиновым вареньем, которое ему презентовала соседка, уже давно обещающая переписать на Ваню обе свои комнаты, но пока дело не двигалось с мертвой точки, а Ваня просто радовался, что у него такая хорошая соседка-бабулька, которая часто подкармливала его, голодного студента. Забираясь в кровать под ватное одеяло в теплой пижаме и пушистых носках, Ваня вспоминал того уличного гитариста, песни которого запали ему в душу. Но нужно было думать не о том, а об учебе. Так Ваня и думал, когда снова не встретил у того же метро этого же парня. — Вечером на нас находит грусть порой, порой…— пел он, а погода стояла не просто промозглая, а для Вани так совсем дубак. Всего-то пять градусов. Этот сентябрь был очень холодным. В этот раз у него не нашлось денег, чтобы порадовать этого красавца с гитарой, но Ваня решил во что бы то ни стало помочь парню. Он послушал, сколько мог, пока пальцы на руках и ногах в легких кроссовках не задеревенели, и он поспешил спуститься в метро, дуя на замерзшие руки. Сколько Ваня ни смотрел на этого парня, он не мог понять, как тому не холодно: кроссовки, джинсы, футболка и косуха, вот и вся его одежда. Даже перчаток не было, хоть и с обрезанными пальцами. Ваня еще не раз приходил послушать неизвестного гитариста и, кажется, влюблялся в него, хотя ничего о нем не знал. Дни шли за днями, Ваня погрузился в учебу, забыв обо всем остальном, редко появляясь у того метро, рядом с которым играл гитарист. А Гитарист пропал, и Ваня решил, что для него стало слишком холодно, потому что октябрь был еще злее сентября. В этом году зима наступала осени на пятки, подгоняя подругу отдать ей пьедестал. Поэтому первый снег выпал уже в середине октября, и Ваня пошел привычным маршрутом прогуляться по центру Москвы, надеясь, что встретит Гитариста, хотя и понимал, что это почти невозможно. Как в такую погоду можно стоять и играть на гитаре? Это же все пальцы в кровь можно разбить. Жалея Гитариста, Ваня подспудно хотел с ним встретиться, хотел увидеть его, еще раз полюбоваться и послушать, как тот поет. И встретил. Гитарист стоял на том же месте, что и всегда, на беспорядочно торчащие отрастающие волосы ложились редкие снежинки, таяли, делая волосы влажными. А он стоял и играл, все в той же косухе, играл и пел так самозабвенно, словно вокруг был жаркий июнь, а не снежный октябрь. Ваня смотрел на него, не в силах оторвать взгляд. Этот парень словно завораживал его, притягивал, словно магнитом. — Расплескалась синева, расплескалась, — запел Гитарист, — по тельняшкам разлилась, по беретам… Ваня стоял, слушал, как он пел, совершенно не чувствуя холода. А потом, допев, стал собираться. Уже давно стемнело и становилось все холоднее. Гитарист сгреб деньги с чехла, сложил, сунул в карман, рассовал по другим карманам мелочь и засунул гитару в чехол. И тут Ваня решился. Он понял, что давно хочет с этим парнем познакомиться. И решился. — Привет, — Ваня подошел поближе, не зная, как начать разговор. Может, у этого парня было, где остановиться, может, он своим предложение вообще оскорбит его, но Ваня решился. — Хочу позвать тебя на чай к себе в гости. Как он решился на подобное, Ваня не знал, но ему очень хотелось согреть этого большого чувака с красивыми зелеными глазами и очень аккуратно выбритой бородой. — У тебя вписаться на пару дней можно будет? — сразу спросил Гитарист, но по непонимающему лицу Вани пояснил. — Остаться дня на два, можно? — Да, — тут же согласился Ваня, хотя даже не представлял, что будет итогом этой авантюры. — Только я в коммуналке живу. — Нормально, — кивнул Гитарист и протянул Ване руку, — Майский. — Ваня, — представился он и пожал протянутую ладонь, та была просто ледяной. — Поехали? — Поехали, — согласился Майский, закинув гитару на плечо. — У тебя пожрать-то есть что? — Не особо, — признался Ваня, потому что даже стипендия отличника не особо спасала. — Значит, в магазин заедем, — заключил Майский. — Ты студент? — Ага, биофак МГУ, — ответил Ваня, не представляя, о чем говорить с Майским, но тот легко сам находил темы. И внезапно даже собирался его накормить. Ну что, неплохой обмен. — Второй курс. — Молодец, — Майский улыбался так задорно, что не улыбнуться ему в ответ было просто невозможно. — Поехали, ты замерз весь. — А ты — нет? — удивился Ваня и наблюдательности Майского и странной заботе. — Нормально, — отмахнулся Майский. Они спустились в метро и поехали к Ване. В шумном вагоне они молчали, но Майский смотрел только на Ваню, а тот на него. И Ване казалось, что они просто созданы друг для друга, словно между ними промелькнула искра, но Ваня не надеялся ни на что. Мало ли что у Майского за проблемы, раз он попросил у него остаться на пару дней, как раз были выходные. Импонировало то, что он еще и накормить его хочет. В общем, Ваня был почти счастлив от происходящего, хотя знал Майского не дольше пяти минут. Они действительно зашли в магазин, Майский накупил еды, даже не спрашивая, что есть у Вани, и они пошли к нему домой. Поднялись на третий этаж старенькой пятиэтажки, и Ваня сразу проводил Майского в свою комнату, попросив не шуметь, Ольга Михайловна уже спала. Она вообще рано ложилась и рано вставала, о чем Ваня Майского и предупредил. А еще Ваня задумался, как же зовут его гостя, потому что Майский походило на прозвище. С другой стороны, а какая ему разница? Разобрав пакет с едой, Майский вызвался готовить, а Ваня уселся на кухне на общую табуретку и просто показывал, что можно брать, а что нельзя. Готовил Майский сам, назвав блюдо псевдоризотто, а к нему жарил покупные котлеты. — Значит, ты — студент, — Майский повернулся, чтобы посмотреть на Ваню. — И как оно? — А ты не учился ни на кого? — спросил Ваня. Что вопрос может быть бестактным, он даже не подумал. — Не довелось, — пожал плечами Майский. — Хотел стать музыкантом, но сначала армия, где мне повредили руку, и теперь я не могу сыграть некоторых вещей, так что какой из меня музыкант. Так, проваландался по стройкам пару лет, а потом пошел добровольцем в Чечню. Больше-то я ничего не умею, как служить. — Ты на гитаре классно играешь, — сказал Ваня, удивляясь, какого человека занесло к нему. Про войну Ваня только слышал. К строевой службе он был не годен по здоровью, поэтому ему повезло учиться там, где он хотел и на кого. — Спасибо, — кривовато улыбнулся Майский. — Готово через двадцать минут будет. Душ принять пустишь? — Да, конечно, — Ваня показал Майскому ванную комнату, и тот, вытащив из своего рюкзака какие-то вещи, скрылся за дверью, вылезя ровно через десять минут. Свежий, в чистой одежде и даже улыбающийся. Они сидели на кухне в тишине. Ваня не знал, о чем говорить, а Майский, похоже, просто наслаждался тишиной и спокойствием. — Ты по субботам учишься? — спросил Майский. — Нет, у меня два выходных, — ответил Ваня. — Тебе что-нибудь по дому помочь надо? — спросил Майский. — Не люблю быть неблагодарным гостем, а тут целых два дня. — Ты меня кормишь, — улыбнулся Ваня. — Этого вполне достаточно. Но я учту твои желания. И оба негромко рассмеялись. — Может, Ольге Михайловне что-то нужно, — сказал Ваня. — Родственников у нее нет, так что… Не знаю, она мне ничего не говорила сегодня. — Соседка твоя? — уточнил Майский. — Ага. Еда приготовилась, Ваня помог Майскому разложить все по тарелкам, и они ушли есть в комнату, которая была вроде и чистая, но то тут, то там лежали всякие компьютерные запчасти. Майский вскинул бровь, отмечая эту особенность комнаты Вани, но ничего не сказал. В комнате стоял большой диван прямо напротив компьютерного стола, и Ваня включил комп. — Ты какие фильмы любишь? — спросил он у Майского. — Разные, — ответил тот, — а у тебя что, их много? — Да, достаточно. У меня локалка, там фильмов вагон. А телевизора у меня нет, — ответил Ваня. — И хорошо, что нет, — обрадовался Майский, — там только говно всякое крутят и народ дурят. Ваня включил какой-то фильм, просто чтобы шел фоном, и они за едой и просмотром болтали о всякой фигне. Майский рассказывал военные байки, в меру смешные и в меру нелепые, Ваня — смешное из преподавательской мудрости. Рядом с Майским было тепло и здорово. Ване казалось, что они уже давно живут вместе, хотя он знал своего Гитариста всего-то несколько часов. Но это не мешало Ване быть почти счастливым. Почти, потому что Майский вряд ли смотрит на мальчиков вроде Вани. Он попытался представить себя рядом с Майский, и взгрустнулось, потому что какая-нибудь девица смотрелась бы с ним лучше. — Мне на коврике прилечь? — рассмеялся Майский. — Нет, сейчас раскладушку с балкона принесу, — И Ваня полез за раскладушкой на балкон. Хорошо, тот был застекленным. Почти вторая комната. — Давай я сам достану, — предложил Майский, и Ваня не стал этому препятствовать. Пока Майский приручал раскладушку, Ваня нашел еще подушку и одеяло и выдал их Майскому. — А у тебя есть планы на завтра? — спросил Ваня, когда оба уже улеглись, погасив свет. — Думал еще поиграть съездить, — ответил из темноты Майский. — Вечером. — Холодно же, — Ваня поежился под своим одеялом. — Нормально, — отмахнулся Майский. — Слушай, а Майский — это прозвище? — все же решился на вопрос Ваня. — Серега меня зовут, — ответил Майский. — А так это не прозвище, а фамилия. Привык в армии. Там по имени никто почти не зовет. Вот и хожу полжизни Майским. — Спокойной ночи, Серега, — улыбнулся в темноту Ваня. — Спокойной, Вань, — тоже улыбнулся Майский и закрыл глаза. Утро для Вани началось поздно, но с приятного запаха чего-то жарящегося на кухне. Он было подумал, что Ольга Михайловна жарит свои фирменные блинчики, чтобы накормить Ваню, но вспомнил про Майского и пошел его искать, хотя далеко ходить не пришлось. Майский обнаружился на кухне и о чем-то говорил с Ольгой Михайловной, которая активно поддерживала беседу и даже посмеивалась. — Доброе утро, — Ваня вошел в кухню и увидел, что его соседка сидит на табурете, а Майский жарит что-то на сковороде. — Доброе, Ванечка, — широко улыбнулся Ольга Михайловна. — Какой замечательный у тебя друг. Уже и диван мне починил и сырники вот жарит. А то у меня творог пропадал, а я сырники особо делать не умею, ты же знаешь. — Доброе, Вань, — Майский поприветствовал его поднятой рукой с зажатой в ней лопаткой. — Сереженька и в магазин уже сходил с моим списком, так что тебе не надо, — продолжала нахваливать Майского его соседка. — Отдыхай сегодня. — Спасибо, Ольга Михайловна, — кивнул ей Ваня и пошел умываться. Когда Ваня вернулся на кухню, там на столе уже стояла половина чайного сервиза Ольги Михайловны, сметана и варенье в креманках, и Ваня понял, что ждут только его. Быстро переодевшись из спального в домашнее, он притащил третью табуретку и сел за стол. Ольга Михайловна рассказывала Майскому историю своей жизни, нашла, как говорится, свободные уши, потому что у Вани просто не было времени ее послушать, всегда он куда-то спешил. А тут Майский появился, который оказался очень учтив и вообще великолепен в общении со старушкой. Ваня посмотел на него и странное ощущение зародилось в груди, словно Майский всегда был здесь. Вот так вот сидел за чашкой чая с Ольгой Михайловной и ждал его к завтраку. Утро, а вообще-то давно день, оказалось очень странным. Ваня смотрел, и ему казалось, что он жил так всю жизнь. Что Серега Майский был в его жизни всегда, а не подобранным на улице незнакомым парнем. За завтраком больше говорил Майский, веселил Ольгу Михайловной и Ваню. Он казался Ване таким теплым, словно летнее солнышко, выглянувшее в промозглую осень. — А тебе, Сережа, есть, где жить? — вдруг спросила Ольга Михайловна — А что? Так похоже, что я скиталец? — спросил Майский. — Глаза у тебя грустные, словно ты бездомный, — честно ответила Ольга Михайловна. — Ты смотри, у меня комната пустая стоит, а ты бы в ней поселился. Платить только коммунальные платежи, да мне помогать иной раз. — Можно мне подумать? — очень серьезно спросил Майский. — Думай, конечно. Думай, сколько хочешь, — Ольга Михайловна улыбнулась. — Ладно, мальчики, пойду я отдыхать, да у вас и без меня дел, небось, полно. Спасибо за сырники, Сережа. — Да не за что, Ольга Михайловна, — улыбнулся Майский. Они с Ваней молча прибрали на кухне, и скрылись в его комнате. — Хорошая у тебя соседка, — Майский плюхнулся на диван, а Ваня уселся рядом. Иррационально хотелось быть ближе к Майскому, прижаться к его сильному плечу, но Ваня понимал, что это просто случайный знакомый, тем более, может еще и по репе дать за подобные поползновения, все-таки бывший десантник, да и в Чечне служил. Но Ваня надеялся, что Майский будет рядом, что согласится на предложение Ольги Михайловны. А что у него работы нет, так найдет. Это было не важно, важно было вот так вот сидеть рядом. — Да, Ольга Михайловна классная, — согласился Ваня. Ведь действительно, они никогда не ссорились с ней, уважая друг друга, Ваня соседом был тихим и приветливым, не привык он устраивать у себя ни гулянок, даже гостей водил крайне редко. Да и не интересовалась она ими, этими гостями. А Майский был словно магнит, к нему тянуло, хотелось, чтобы он был рядом, и Ваня с замиранием сердца ждал, согласится он жить с ними или нет. — Знаешь, я, наверное, приму приглашение Ольги Михайловны, — сказал Майский. — Мне и правда жить негде. Мать и трое детей от второго мужа живут в однушке в спальном районе, мне там места нет. А мотаться по знакомым я устал уже. Ты же не против? — Нет, что ты, — обрадовался Ваня такому повороту событий. — Я только за. У меня даже комплект ключей завалялся от входной двери. — Спасибо, Ваня, — вдруг сказал Майский, потрепав его по колену, от чего по телу Вани прокатился жар. — Да не за что, — опешил Ваня. — Есть за что, — очень серьезно сказал Майский. — Ты помогаешь мне начать нормальную жизнь. А это дорогого стоит. — У тебя денег-то пока хватит? — спросил Ваня, уже решивший, что если Майскому понадобится, он ему даст, у Вани было кое-что в заначке. Он просто не хотел, чтобы Майский стоял на уже легком морозце по несколько часов, чтобы заработать на жизнь. — Все нормально, — сказал Майский. — Об этом не волнуйся. Поеду вечером, наиграю. — Холодно же, — сказал Ваня, желая позаботиться о Майском. Это было странно, заботиться за всю жизнь он хотел только о сестре, которая сейчас тусовалась неизвестно где, и Ваня ничего не мог сделать для нее. А вот для Майского мог. И пытался сделать. — Нормально, — отмахнулся Майский. — Я привычный. Ты не против, если я поиграю тут у тебя? — Нет, конечно, играй. Ольге Михайловне тоже мешать, я думаю, не будет, — ответил Ваня. Майский заиграл что-то до боли знакомое, но Ваня не мог понять, что это, пока он тихо не запел. — Моё солнце горит на стыке ветров, в границе семи холмов, — голос Майского завораживал, и Ваня никак не мог сосредоточиться на словах в учебнике, он просто слушал и слушал. — Моё небо дождем опрокинули в ночь тени "Пяти углов". Ваня заслушался и не заметил, когда песня закончилась. Он посмотрел на Майского, который только ухмыльнулся. — Похоже, я тебе мешаю, — с улыбкой сказал он. — Так что музицирование подождет до вечера. Занимайся. Майский перебрался к ним со всеми своими немногочисленным пожитками через неделю. Долго договаривался о чем-то с Ольгой Михайловной, они даже подписали состряпанный между собой договор, в котором значилось, что Майский не претендует на эту жилплощадь, на чем он сам настоял. И теперь Ваню по утрам ждали вкусные завтраки, потому что Майский взялся кормить его сам. Ваня не понимал, когда он спит, потому что ложился он сильно позже Вани, а вставал раньше. Всегда улыбался ему, когда кормил. И Ване от этого было так тепло и хорошо, и даже не нужно было никаких отношений, просто быть рядом с Майским. Да и Серега, скорее всего, был совершенно гетеросексуален, но как же Ване хотелось обнять его, прижаться всем своим худеньким тельцем к этому монолиту, но Ваня откровенно боялся. — Ванька, ты жрать готов? — крикнул Майский из кухни, и Ваня оторвался от своих учебников, чтобы помочь притащить тарелки. Майский всегда возвращался так, чтобы приготовить Ване поесть, потому что тот и кулинаром был неважным, да еще учеба отнимала безумно много сил. И Майский словно каждый раз благодарил его этими ужинами и завтраками за то, что помог хотя бы не скитаться по друзьям-товарищам, а иметь свой уголок. Хотя Ваня считал, что это он Ольгу Михайловну благодарить должен был, ведь именно она разрешила ему занять свою пустующую комнату. Чтобы есть вместе с Ваней у него, как тот настоял, Майский даже притащил откуда-то небольшой стеклянный журнальный столик, который занял свое место у дивана. — Пить будешь? — спросил Майский, когда они притащили в комнату всю еду, договорившись, что вкладываются оба. — Даже не знаю, — растерялся Ваня, до этого он не видел, чтобы Майский пил, да и предложений от него таких не поступало. — А что? — Водку, — удивился Майский. — Мне перепало на аске, у мужика денег не было, он мне бутылку презентовал. — Ну давай, — Ваня не был большим фанатом выпивки, но и не обходил стороной, иногда участвуя в попойках в общаге, однако меру знал. Майский вышел и вернулся с двумя кружками и поллитровой бутылкой Абсолюта. — Рюмок я у тебя не нашел, а у Михалны просить не хочу, — сказал Майский, водрузив на стол свою ношу. — Ну, давай, что ли, хоть и запоздало, но за знакомство. — Давай, — согласился Ваня. Они налили, выпили, закусывая ужином. Потом они выпили за Ваню, который изменил жизнь Майского с полного пиздеца до нормального состояния. Третий тост подняли за Ольгу Михайловну, мировую женщину, и Ваня почувствовал, как в голове зашумело. Это было даже приятно, хотя Ваня и не очень любил состояние опьянения, но сейчас оно было так к месту, таким казалось правильным, и Майский был такой правильный, сидя с ним рядом, такой желанный, что Ваня не удержался и положил руку ему на колено, чуть погладив, и заглянул в глаза. — Сереж, — Ваня замер, не зная, чего хотел сказать, не в силах убрать руку с теплого колена Майского. — Да? — спросил Майский чуть хрипловато. — Ты только не бей меня, — попросил Ваня и, пока водка наполняла храбростью, подался к Майскому и коснулся губами его губ. Того, что произошло дальше, Ваня никак не мог ожидать, но Майский затянул его к себе на колени, и поцеловал в ответ. Жадно, жарко, прижал к себе, с силой проведя обеими руками по спине. И Ваня поплыл. Майский гладил его, обнимал своими сильными руками, прижимая к себе, и целовал-целовал-целовал, пока не кончился воздух в легких. Но, оторвавшись от губ, не спешил выпускать из объятий, и Ваня положил голову ему на плечо, теребя отрастающие волосы. Он был взбудоражен, возбужден и растерян, жался к Майскому, который не спешил размыкать объятия, только потерся щекой о ванин лоб и смешно фыркнул. Ваня тихо хихикнул, погладил Майского по щеке ладонью аккуратно, несмело, а тот прижал его ладонь своей, а потом поцеловал в ее центр. — Я думал, ты меня убьешь, — признался Ваня, не отлипая от плеча Майского. — Скорее трахну, если ты захочешь, — усмехнулся Майский. — Захочу, — уверенно сказал Ваня. — Очень захочу. Но не сегодня. — Конечно не сегодня, — Майский улыбнулся, но Ваня не мог этого видеть, но почувствовал. Это было невероятно. Не просто найти человека, который понравился, а вот так вляпаться, думая, что безответно, а на самом деле вполне себе ответно. Ваня помнил свою первую большую любовь, одноклассник под конец школы, видный парень, даже красивый, и как Ваня в него влюбился, но тогда он мог только смотреть, а вот с Майским решился, и не зря. Пьянка как-то сама собой сошла на нет, Ване больше не за чем было пить, а Майский один пить не стал, и, быстро прибрав со стола, они устроились в обнимку на разложенном диване смотреть какой-то фильм. Ване было все равно, что показывали на экране, он почти сразу повернулся к Майскому, уткнувшись носом ему в шею, и заснул под приятные поглаживания. — Ванька, — сквозь сон услышал Ваня, — Вань, выпусти. Не сразу сообразив, чего от него хотят, Ваня нежился в теплых объятиях и даже улыбался, не желая просыпаться, таким классным был сон. Но кто-то от него чего-то хотел, и Ване пришлось вынырнуть из сна, чтобы в первый момент офигеть от того, что Майский лежит рядом, а потом на него обрушился вчерашний вечер, вызывая улыбку уже не сном, а явью. — Ты чего? — не понял Ваня. — Слезь с меня и спи дальше, — усмехнулся Майский. — Не уходи, — заканючил Ваня. — Малыш, не могу, Михалне надо помочь, — Майский поцеловал Ваню в лоб, тот вздохнул, сполз с Майского, выпуская его, а сам продолжил спать. Слишком хорошо ему было. — Возвращайся скорее, — попросил Ваня и снова отключился. Окончательно он проснулся ближе к полудню, потянулся, сладко улыбаясь воспоминанию о вчерашнем вечере. Странно, они почти ничего друг другу не сказали, а Ваня уже чувствовал, что они вместе, теперь вместе. Раздался стук в дверь. — Ванька, кончай дрыхнуть, — услышал Ваня голос Майского. — Подъем. — Заходи, чего орешь, — буркнул Ваня. Майский зашел, неся в руках тарелку, над которой поднимался пар, и поставил ее на столик. — Опять весь режим по пизде, да? — нежно спросил Майский, уставший будить Ваню утром в институт и пытающийся хоть как-то держать его в рамках. — Ух ты, завтрак в постель, — обрадовался Ваня. — Спасибо. И потянулся к Майскому, который, словно услышал его мысли, накрыл его губы своими в коротком нежном поцелуе. — Умываться, жрать, а потом что хочешь делай, — распорядился Майский. — Мне подготовиться надо, — Ваня решил, что сначала завтрак, а потом умывание. — А у тебя какие планы? — Сегодня теплее, поиграю съезжу, — пожал плечами Майский. — Деньги-то нужны. — Серег, на улице дубак, я бы по доброй воле туда не пошел, — оторвался от еды Ваня. — А ты, блин, свитер себе купи, в одной легкой водолазке и косухе ходишь. — Спасибо за заботу, — усмехнулся Майский. — А свитер куплю, наверное. Только весна уже скоро, зачем он мне? — На следующую зиму. Я уже не говорю, что тебе бы куртку нормальную, а не этого кожаного монстра, — продолжал Ваня. — Нет, я все понимаю, но мне на тебя смотреть холодно. — Вань, сейчас февраль, скоро март и ни свитер, ни куртка мне будут уже не нужны, — спокойно сказал Майский. — А еще я собираюсь на работу устроиться. — Да, здорово, — Ваня оторвался от тарелки. — А на какую? — Не знаю, в силовые структуры куда-нибудь, — пожал плечами Майский. — Я ж только воевать и на гитаре играть умею. — Ты еще готовишь офигенно, — с набитым ртом сказал Ваня. — Только вот в силовых структурах стреляют. — Ну а что сделаешь? — Майский был очень серьезен. — Не могу же я всю жизнь побираться с гитарой да сидеть на твоей шее. Я взрослый мужик, Вань, пора уже что-то решать. — Ты переедешь? — спросил Ваня, надеясь, что это не прозвучало жалобно. — Если только на твой диван, — рассмеялся Майский, и серьезности как не бывало, он уже улыбался Ване, а Ваня ему. — Я уговорил Михалну новый шкаф купить, а то ее уже на ладан дышит. Завтра привезут. Поможешь собрать? — Запросто, — Ваня опустошил тарелку. — Спасибо тебе большое. И за завтрак, и просто. — Иди сюда, — Майский поманил Ваню к себе, похлопав по колену. Тот не заставил себя ждать, оседлал Майского, обнимая за шею, улыбался, и Майский улыбался в ответ. — Вань, — Майский положил ладони на его талию, — я очень хочу, чтобы мы были вместе. Но ты понимаешь, что это возможно только в пределах квартиры? Ты уверен, что ты хочешь таких отношений? — Хочу, — Ваня обнял лицо Майского ладонями, заглядывая в глаза. — Очень хочу. Только у меня еще не было никогда отношений. Никаких. — Ты мой хороший, — Майский прижал Ваню к себе, с силой проведя ладонями по спине. — Умывайся уже иди. А потом, пока ты не выучишь свое, что ты там учишь, я даже знать не хочу, это не для плоских умов, будешь сидеть и учить. А я пока съезжу, поиграю. Тебе что-нибудь купить? — Не уезжай, — попросил Ваня. — Я хочу закутаться в тебя как в плед и читать свое все, о чем ты даже слышать не хочешь. Побудь со мной, пожалуйста. — Хорошо, — Майский вздохнул, прижав Ваню к себе сильнее, — сегодня никуда не поеду. Ваня еще посидел в жарких объятиях Майского, а потом ускакал в ванную. Стоя под душем, он думал о том, как ему повезло, что этот невероятный мужик теперь не просто его сосед, теперь он — его. Ване всегда нравились такие: большие, сильные, превосходящие его по всем параметрам, кроме разве что ума. Но Майский не был дураком, это Ваня чувствовал, тот был хватким мужиком, цепким и умным. Ваня был уверен, что Майский мог не только бегать с автоматом наперевес, но как его переубедить, что он способен на большее, Ваня не знал. Да и, наверное, рановато было еще насаждать свое мнение, ведь они только-только определились с тем, что будут вместе. Да, только дома, да, Ваня не сможет рассказать своим друзьям, что у него появился офигенный парень, да, никаких прогулок за ручку по парку, но все это было не важно, Ваня хотел для себя счастья, и ему было плевать, что он не сможет никому о нем рассказать. Задумавшись о сексе с Майским, по телу Вани пробегали мурашки предвкушения, хотя он и понимал, что до секса им еще далеко. Ваня вообще был девственником. Не сложилось у него ни с одной девчонкой, а с парнями и подавно. Вот и получилось, что в почти двадцать лет Ваня был невинен аки младенец и собирался подарить свою скромную невинность Майскому, как только они решат, что готовы. — Споешь мне? — Ваня вошел в комнату, вытирая волосы полотенцем. — Ты охренительно поешь. — Спою, но позже, — пообещал Майский. — Иди сюда. Он притянул Ваню к себе за бедра, вжался в плоский живот лицом, касаясь его губами, и Ваня вспыхнул сразу весь, словно сушняк полыхнул, и одновременно хотелось длить это прикосновение и отстраниться, потому что дальше будет только жарче. А Майский словно чувствовал ванины переживания, не выпускал его, а короткими поцелуями стал спускаться ниже, оттягивая ванины домашние шорты, выпуская на волю уже почти вставший член. — Сереж… — застонал Ваня, — ты уверен? — Более чем, — мурлыкнул Майский, беря член Вани в руку. Он лизнул головку, и Ваня вцепился ему в волосы пальцами, не зная, чего больше хочет: продолжения или чтобы Майский прекратил, потому что это было невыносимо. Но Майский и не думал отступать, он ласкал ванин член, то играя языком с головкой, то беря его в рот почти весь, и Ваня плыл-плыл-плыл, не в силах что-либо сделать. Он тихо стонал, вцепляясь в волосы Майского, стараясь не толкаться в такой желанный рот, но получалось плохо. Ваня кончил в рот Майского, и осел, прижавшись к нему, а он натянул на Ваню шорты и затащил к себе а колени. — Сладкий, — шепнул Ваня, поцеловав Майского, чувствуя свой вкус. — Мой. — Твой, — согласился Майский. — Только твой. Ваня прижался к нему, обнимая за шею, теребил волосы, пытаясь прийти в себя после минета. Ему, конечно, не с чем было сравнивать, но Ваня почему-то был уверен, что круче Майского не сосет никто. Он запоздало подумал, что неплохо бы ответить, но, честно сказать, Ване было страшно. Он боялся налажать, сделать что-нибудь не так, поэтому просто обнимал Майского, спрятав лицо у него на плече. — Ты собирался что-то там учить, — напомнил Майский, гладя Ваню по спине. — Или уже передумал? — Нет, надо учить, — тихо выдохнул Ваня. — В понедельник зачет. — Тогда взял, встал и пошел учить, — скомандовал Майский, не спеша сгонять Ваню со своих коленей. — И сделай это сам, потому что я тебя не отпущу. Не смогу. — Я предлагаю совместить приятное с полезным, — Ваня все же встал, порылся на столе с кучей книг и тетрадей, выуживая нужную. — Я могу тебе предложить книжку почитать, кстати. Ты же читать умеешь? — Я устав читал, — усмехнулся Майский. — Книжку, думаю, осилю. А что за книжка? — Ник Перумов, фэнтезятина, — Ваня взял со стола книгу. — Держи. Майский устроился на диване, а Ваня уселся, облокотившись на него, и оба углубились в чтение. Ваня пытался всматриваться в буквы лекции, но получалось плохо. Он слушал дыхание Майского, чувствовал, как вздымается его грудная клетка, и не мог сосредоточиться ни на чем другом. — Сереж, я так не могу, — Ваня отложил конспект и развернулся всем корпусом к Майскому. — У меня буквы расплываются. — Тогда я пошел готовить обед, может чего Михалне помогу, — решил Майский, откладывая книгу. — А ты занимайся. — Не уходи, — попросил Ваня, погладив его по груди. — Вань, я тебе мешаю, — Майский стал непривычно серьезен. — Так что я пойду займусь делами, а ты учи. Все, солнышко, разговор окончен. Майский поднялся, поцеловал Ваню и ушел, оставляя его наедине с конспектами. И Ваня остался, вгрызаясь в гранит науки, но мысли все были о Майском, с ним, хотя тот был всего-то на кухне. Сейчас, получив себе то, о чем Ваня мог только мечтать, он никак не мог отойти, все боялся проснуться, боялся, что Майский растворится в предрассветной дымке, словно его и не было. А ведь Ваня вляпался, еще как вляпался в этого невероятного мужика, влюбился так, что теперь дышать без него не мог. Очень боялся это показать, боялся быть навязчивым, но ничего не мог с собой поделать. В итоге, отбросив конспект, он пошел к Майскому, которой кашеварил на кухне. Подошел, обнял со спины, прижался щекой промеж лопаток и замер. — И вот что мне с тобой делать, а? — задал Майский по всему риторический вопрос. — Холить и лелеять? — прыснул со смеху Ваня. — Я тебя и так холю и лелею, — рассмеялся Майский, разворачиваясь в объятиях Вани. — Я тоже хочу быть с тобой каждую минуту, — он обхватил ладонями лицо Вани, — хочу обнимать тебя, целовать, хочу заниматься с тобой любовью, но не в ущерб всему остальному, Вань. Так что возьми себя в руки и иди читай свои лекции. Я закончу и приду к тебе. Майский едва коснулся губ Вани своими и выпустил из рук, шлепнув по зданице, придавая ускорения в нужную сторону, и Ваня вернулся к себе в комнату, взялся за лекции, которые на самом деле ему были интересны, и погрузился в них полностью, забыв про тактильный голод, про Майского на кухне, про его губы на своем члене. Смог отрешиться, поэтому когда Майский пришел с чашкой чая для него, Ваня только голову приподнял, улыбнулся и снова углубился в написанное в учебнике. Майский же устроился, как и до этого, с книжкой, и Ваня тут же облокотился на него. Ване было хорошо и спокойно, у него был целый мужик, с которым можно было спать в обнимку, целоваться, проводить время, и Ваня был счастлив этой тихой идиллией своего дома, где даже Ольга Михайловна не мешала. И, Ваня был уверен, она даже не догадывалась об изменившейся природе их с Майским отношений. Да и зачем было так волновать старушку. Несколько дней прошли как в тумане. Ваня наслаждался Майским, погряз в нем, словно в пучине, не в силах заставить себя думать о чем-то другом, но Майский был непреклонен, он гнал Ваню в институт, заставлял учиться, и Ваня был благодарен ему за это, потому что сам малодушно хотел быть только с ним, ничего не делать, ни о чем не думать. Просто раствориться в его объятиях, и чтобы мир кончился, остались только они двое. Ваня не представлял, как умудрился так влюбиться, но он любил, и душа пела. Он был весь для Майского, весь открыт и доступен, но тот был словно рыцарь в сияющих доспехах и не брал щедро предложенного Ваней. — Солнышко, — тихо сказал он как-то вечером, когда укладывались спать, и Ваня словно нарывался на секс, — успокойся. Дай мне привыкнуть к тому, что ты у меня есть. Не могу я просто так брать и трахать. — Прости, — потупился Ваня, которому казалось до этого, что Майский его просто не хочет. — Просто… у меня до тебя никого не было, и я не знаю, как.. Ваня совсем стушевался, а Майский, прижал его к себе, поцеловав, и дунул в растрепанные волосы. — Все нормально, — заверил он. — Просто дай нам немного времени. — Хорошо, — Ваня устроил голову у Майского на плече, обнимая руками и ногами. — Как скажешь. Он верил Майскому во всем. В том, когда тот говорил, что все хорошо, когда заставлял учиться, когда говорил, что все сделает сам. Верил, потому что хотел. Потому что иначе было нельзя. Но Ваня чувстовал, что скоро что-то изменится. Майский проходил отбор в какую-то супербоевую часть, о которой не говорил ни словом, ни полсловом. Просто возвращался измотанный, принимал душ, падал к нему на диван, притягивал к себе и просто дышал ему в затылок, приходя в себя. И говорил всякие нежные глупости, от которых у Вани вспыхивали от смущения даже уши. Однажды Майский вернулся раньше обычного, подхватил Ваню, который уже в коридоре решил на него запрыгнуть, сразу же отнес в комнату, жадно целуя. — Я люблю тебя, солнышко, — жарко выдохнул Майский в губы Вани. Тот не поверил своим ушам, сильнее вжимаясь в Майского, отчего-то чувствуя, что ничего хорошего это признание не принесет. Аж глаза защипало от ненужных сейчас слез. Но Майский был, как всегда, настойчиво-нежным, и Ваня поплыл, как тогда, от первого поцелуя, позволяя Майскому все, что тот хотел. Потому что любил его, но боялся сказать об этом вслух. Боялся, что эти слова просто упадут на пол, разбиваясь о что-то неведомое, но уже плохое. Что-то, что отнимет у него Майского. — Да, — только и сказал Ваня. — Да, Сережа. Это была чудесная ночь. Майский хорошо знал, что делать. Он гладил Ваню, целовал по спине, спускаясь от шеи все ниже и ниже, а Ваня мог только тяжело дышать и подрагивать от каждого прикосновения губ. А когда Майский уверенным движением раздвинул его ягодицы и коснулся сжатых мышц, Ваня чуть не закричал от неожиданности, вцепляясь в подушку. Задышал тяжело. Он знал, что должно было произойти дальше, но все равно не ожидал, не знал, что это может быть так приятно, когда язык Майского проходился по сжатым мышцам. Было немного стыдно, но от этого еще больше хотелось продолжения. Ваня замер, оставляя на откуп Майскому все, что произойдет дальше. Нет, он не собирался быть холодной колодой, но было немного страшно и безумно хорошо. Он просто не представлял, как вести себя. Но Майский все делал за двоих. Всегда знал, как нужно, как правильно. И сейчас знал. Пальцы, смазанные чем-то скользким и пахнущим клубникой, вошли нежно, аккуратно, проникли в разлизанную задницу, и Ваня прикусил подушку, так это проникновение было странно и приятно. Майский нашел заветную точку, словно всю жизнь изучал анатомию, а не убивал людей. Ваня не знал, как правильно, не знал, что надо делать, но Майский знал за них обоих. Он вел свою игру с ваниным телом, нажимая на самые заветные точки, словно точно знал, да нет, не словно, Майский точно знал, как Ване сделать хорошо, поэтому член, прижавшийся крупной горячей головкой к его анусу, Ваня воспринял легко, почувствовал давление, легкая словно боль, но нет, было только хорошо. Каждое движение Майского отдавалось где-то за грудиной, Ваня чувствовал этот нарастающий пожар, который бил по всем нервным окончаниям, закусил подушку, чтобы не заорать от удовольствия, чувствуя каждый толчок в свое тело. Майский навалился на него, прижал собой к дивану, обхватил руками, полностью обездвиживая, погребая под собой. Ваня почувствовал, как его рот накрыла ладонь, когда он только-только собирался заорать от наслаждения, сжимая внутри себя член Майского, такой желанный, такой офигенно чувствующийся сейчас. — Тшшш, — шепнул на ухо ему Майский, когда Ваню затрясло под ним от переживаемого оргазма. Такого яркого, что это было невыносимо. — Не кричи, солнышко. — Я люблю тебя, — тихо сказал Ваня, целуя ладонь Майского. Тот скатился рядом, прижался к Ване всем телом, оглаживая по бокам, Ваня устроил голову у него на плече, прижимаясь к нему всей спиной и задницей, и тихо выдохнул. Это было невероятно. Выматывающе верно, правильно до последнего прикосновения, и Ваня обернулся к Майскому, перевернулся, чтобы прижаться к нему. — Солнышко мое, — тихо сказал Майский, целуя Ваню. А потом Майский пропал. Его взяли в спецназ ГРУ, и он не знал, когда у него появится время, чтобы приехать к Ване. Ваня страдал, он привык спать не один как-то сразу, и сейчас, оставшись в одиночестве, старался с головой уйти в учебу, только не выть в подушку от нехватки Майского, который старался ему звонить хоть раз в день. Поздним вечером, когда Ване по-хорошему уже пора было спать. Но не спали оба. Так шли месяцы, когда Майский появлялся всего пару раз в месяц, когда его отпускала его новая семья из кучи мужиков, тех еще головорезов. Ваня ждал этого дня, забивал на учебу, только бы быть с Майским весь день, нежиться в его объятиях, ничего не говоря, просто находясь рядом. — Здравствуй, солнышко, — обнял Ваню Майский. — Я так скучал. — Люблю тебя, — тихо ответил Ваня, обнимая Майского, зарываясь носом ему в плечо. — Опять не жрал нормально? — усмехнулся Майский, точно зная, что не жрал. — Давай я тебя накормлю? — Давай, — согласился Ваня. Ему было все равно, лишь бы Майский был рядом. Быстрый, но вкусный ужин — и вот они уже на диване Вани, срывающие друг с друга одежду. — Трахни меня, солнышко, — срывающимся шепотом попросил Майский, и Ваня задохнулся, не ожидая подобной просьбы. Словно они виделись в последний раз. Словно все, что будет дальше, будет уже не с ними, но он не мог отказать Майскому, да и попробовать сверху хотелось. Это было невероятно. Смена ролей повысила градус происходящего, Ваня был аккуратен и нежен, как мог, Майский гнулся под его руками, стонал едва слышно, чтобы не разбудить соседку, позволял Ване все, что тот хочет. Они любили друг друга до самого утра, игнорируя все вокруг, но Майскому нужно было возвращаться в ненавистную Ване контору, которая отбирала у него любимого. — Вань, я уезжаю, — тихо сказал Майский. — Не могу сказать, куда и на сколько. Просто знай, что я люблю тебя. Всегда буду любить. — Мое “не уезжай” не поможет? — горько спросил Ваня, точно зная ответ. И Майский не ответил. Только поцеловал Ваню и, не давая себе больше ни секунды, встал и пошел одеваться. — Прости, — тихо сказал Майский, наклонившись к Ване, но тот отвернулся, и Майский не стал настаивать. — Я должен вернуться через месяц. — Я дождусь, — пообещал Ваня, не в силах даже повернуться к Майскому, потому что не хотел показывать свои слезы. Когда прошел месяц, Ваня ждал Майского с нетерпением, но тот не объявился. Ольга Михайловна справлялась о нем, но Ваня ничего не знал. Теперь он снова сам стал помогать свой соседке, как до знакомства с Майским. Ваня не знал, куда тот устроился работать, просто знал про секретную военизированную организацию, большего его Сережа не сказал. Когда прошло два месяца, Ваня выл в подушку, захлебываясь слезами, но продолжал ходить в институт, делать то, что нужно было делать каждый день, а потом так и повелось. Прошто три месяца, потом четыре, но Майского не было, а он даже не представлял, куда может обратиться, ведь они были друг другу никем для всего остального мира. В какой-то момент слезы кончились, стало пусто и стыло. Ваня поднимался каждое утро словно зомби, шел в институт, учился на отлично, потому что больше делать ему было нечего, возвращался домой, чтобы, выучив лекции почти назубок, рухнуть на диван, забываясь тревожным сном. Через год он перестал ждать. Больше просто не мог выносить это ожидание, в котором каждый звук казался поворачиваемым в замке ключом. Ольга Михайловна умерла, завещав обе комнаты Ване, она тоже чувствовала, что Майский не вернется, поэтому не стала ничего ему оставлять, хотя поначалу и хотела. Став обладателем всех трех комнат в бывшей уже коммуналке, Ваня решил продать ее, чтобы купить квартиру может и меньше, но в новострое. Только никак не мог отделаться от того, что вот сейчас откроется дверь и в нее войдет Майский, подхватит его на руки и утащит на диван. От этих мыслей было так плохо, что Ваня решил продать квартиру как можно скорее. Но нужно было сначала что-то сделать с вещами соседки и Майского. Зайдя в его комнату он взял в руки висевшую на стене гитару, на которой тот часто играл Ване баллады, перебирая пальцами струны. Чуть не разрыдавшись, Ваня положил гитару в кофр и отнес к себе. Остальное можно было продавать. Шло время, общество потихоньку привыкало к геям, и Ване уже проще было бы найти себе пару, но он ждал Майского, ведь тот обещал вернуться. Он ждал год, два, три, не в силах больше никого впустить в свою жизнь, а потом умерла сестра. Они и так редко виделись, она всегда пропадала где-то, говорила даже, что вышла замуж, но ни свадьбы, ни даже маленького торжества для свои не было, а потом Ваня узнал, что она мертва. Передоз. Если бы он мог, он бы убивал, потому что последний дорогой ему человек ушел из жизни. Он бы, может быть, удавился сам, но он продолжал ждать Майского. А потом случилась тюрьма, где ждать отчего-то было легче. Как только охранники узнали, какой он полезный кадр, жить стало даже хорошо. Он никому не говорил, что несколько лет назад у него был Сережа, лучший человек на свете, которого только можно было представить. И Ваня жил памятью о нем и о сестре. А потом пришла Рогозина. Галина Николаевна всегда трепетно относилась к своему студенту, и сейчас, забирая его из тюрьмы, вела себя скорее как мать, чем как будущий начальник. Но Ване этого всего было не надо, вытащила — и хорошо. Он сбежал при первой же возможности, но совесть, паскуда такая, не дала ему убежать далеко. Он вернулся в своем репертуаре, снова удивив Рогозину. Теперь у него была интересная работа, казалось, он был для нее просто создан, и Ваня занялся этим новым делом. Он больше не ждал никого, он пытался жить. Похоронить Майского было бы проще, чем вот так вот ждать шесть лет, и Ваня решил, что больше он уже не может. А потом услышал голос. До боли знакомый голос, и вышел посмотреть, потому что не мог поверить. В коридоре рядом с Рогозиной стоял Майский. Только теперь с длинным хвостом. Он улыбался своей невероятной улыбкой, что-то говорил, но Ваня не слышал, что. Ваня не верил своим глаза. — Сережа! — крикнул он, боясь и в то же время желая ошибиться, но ноги уже несли его вперед, — Сереженька! Ваня не понял, как оказался в объятиях Майского, как запрыгнул на него, обхватывая ногами за талию, а руками за шею. Впился поцелуем в губы, и плевать было на всех и вся. Он, почти перестав ждать, дождался. А Майский вжал его в себя, жадно целуя в ответ. — Солнышко мое, — тихо шепнул Майский, но Ваня услышал. — Похоже, вы знакомы, — ничуть не удивившись, обронила Рогозина. — Тогда все восторги после. У нас дело. — У нас дело, — повторил за ней Ваня, улыбаясь Майскому. Он дождался.