new faith

Случалось ли в вашей жизни так, что единственный день западал в душу, накрепко и нагло переплетаясь с каждой клеткой тела, въедаясь ненасытно и без желания выпускать? Со мной случалось. Тогда мне было двадцать пять лет. Я помню восьмое августа одиннадцатого года в дотошных подробностях; помню, как проснулся в своём поместье и ни свет ни заря разгребал из-под носа сводки, где у границы заметили сохатого, кугуара или прочий завидный охотничий трофей; рапорты патрульных, объяснительные письма крепколобых прихожан с тем, что, мол, «не задался сезон, овцы всё дохлы, шерсти несут мало, с убоя идёт мяса едва-едва», не понимая, что овчину я всё равно отберу, пусть даже скотине станется быть на смертном одре. Это единственный «крестьянский» долг перед Церковью; их дань, которую я пожинаю. Фарфор и бронзу на столе, гребёнки и щётки разных родов, духи в гранённом стекле мне помнить не приходится – их я лицезрю и ныне. Туалет, завтрак, прочий быт… Но настоящий душный изнурительный день начался для меня с поездки на востроногом караковом мерине, торопящимся под остротой шенкелей, приходящихся по поджарому крупу – надо спешить. Мою голову украсила кожаная стетсонская шляпа, спасающая от зноя. Путь предстоял неблизкий, поэтому со мной пришлось прихватить подельников: старый егерь по имени Уилл, ещё один охотовед Марти и Лонни, обыкновенный стрелок. Все служили Отцу практически с самого основания нашей Церкви в округе и отличались выслугой лет и добросовестной работой на Врата Эдема, отчего заслужили возможность от случая к случаю бывать моими компаньонами. До места назначения добраться нам не удалось. Когда заветный юр с очертаниями огромного амбара замелькал перед глазами непозволительно близко и соблазняюще, на кожаной кобуре с двумя револьверами атональной трелью залилась рация. Связался Иаков, сообщив, что мне непременно нужно вернуться к Иосифу и получить «важнейшее в твоей богемной жизни» поручение. Я сменил частоту не отвечая, своеобразно посылая брата к чертям. Козёл. Гадая, что же Отец задумал в этот раз, я натянул вожжи покрепче и развернул жеребца в супротивную сторону, а своим спутникам наказал попытать удачу с вымоганием овец у поселенцев, к которым мы и направлялись. Три кряжистых мужика вполне смогут договориться с… Да с кем угодно, кто бы там ни был. С этой мыслью я погнал коня обратно к Фоллс Энду, а с перекрёстка его дорог легко вступил на ту, что доведёт до острова посреди округа Хоуп. Пару раз за свой долгий путь я останавливался, позволяя караковому ущипнуть дёрна, a себя ополаскивая водой из алюминиевой фляги с филигранной гравировкой сбоку. Воды Хенбейна были универсальны в своём применении: хочешь – напейся сполна, хочешь – омойся с ног до головы. Я бы отдал всё, чтобы сейчас окунуться в холодный ток рукава, укрываясь от жара полуденного солнца, опускающего свои косые лучи на землю. Увы, следующее крещение учреждено через день, поэтому серого берега реки, вымощенного студёным гравием, я не увижу ещё целых сорок восемь часов. У Иосифа меня давно ждали, и чуть ли не урвали со всеми конечностями, пока я накрепко подвязывал мерина замысловатым узлом и любовно хлопнул его по морде, не обделив вниманием уши. Меня вечно подталкивали под локоть и умоляли спешить, заверяя, что дело серьёзное и, как выразился один из солдат, «блаженное». Кое-какие подозрения на счёт загадочного события уже всплывали в мыслях, но всё ещё подавлялись обыкновенным страхом неизвестного. Не переходя порога, я мог расслышать беспокойный мужской шёпот, доселе мне незнакомый. Когда меня протолкнули в комнату, взору предстала картина: Иосиф с неким адептом, облачённым в халат, обсуждал что-то в тёмном углу помещения, являющимся по своей сути обыкновенной спальной комнатной. А в тусклом свете люстры на широкой кровати сидела она. Стеклянные глаза, спутанные волосы, кровоподтёки, гематомы и раны, тщательно перебинтованные и зафиксированные. Её слегка качало и вело, а руки изредка потряхивало – атаксия на фоне наркотического опьянения. Видимо, ей забодяжили хорошенькую дозу. Зрелище жуткое, однако Иосиф был отчего-то счастлив. – Она прошла тест. Сомнений не оставалось. Он заставил девчонку сигануть со своей статуи. Это обязательный ритуал для всех будущих сестёр. Я удивился тому, как это хрупкое создание смогло пережить падение со столь огромной высоты. – Она наша новая Вера. Сначала мне не верилось в эту формулировку хотя бы только потому, что я не успел отвыкнуть от старой «сирены» – та была здоровенной плечистой жердью с копной чёрных волос, нескладная, угловатая и грубая в общении. Ей, кажется, в своё время досталась Алчность на грудной клетке. Та Вера пробыла с нами довольно долго, стереотипом въелась в подкорку сознания и отказывалась как-либо оттуда исчезать. Но это ничуть не значит, что новая сестра мне не приглянулась, наоборот. Несмотря на испещрённое прорехами тело, неживой взгляд глаз, она неясным образом сохраняла в себе миловидность. Юную кровь видно сразу. Сколько ей было тогда? Семнадцать? – Вера, – Отец позвал её по новому имени, – теперь ты можешь отдохнуть. Девушка как-то неестественно свила стан и ухватилась за бока руками, словно ту парализовало. Судорожно, отрывочно выдохнула, подняв взгляд на Иосифа. А затем её вырубило. Подстреленной голубкой она упала в накрахмаленную простынь, сомкнув веки и расположив руки на перевязках, сжимая их и пытаясь сорвать. Не получится. Скополамин высосал все соки, и теперь даже палец поднять станется сизифовым трудом. Я знаю. Ни для кого не был секретом механизм работы «Дыхания Дьявола». Разве что для раболепных сектантов. – Ты присмотришь за ней, Иоанн. Пронаблюдаешь её сон. Сообщишь, если что-то произойдёт. Сначала мириться с задачей няньки мне не очень-то хотелось. Что, подумал я, меня отвлекли от объезда послушников только из-за девчонки? Но Иосиф, дело ясное, пререканий не принимал. Увёл из помещения под ручку врача, склонившись практически к самому уху, осведомляясь ещё о чём-то с напускной тревогой в голосе. Он и без профессиональных замечаний знал, что Вера оклемается. Все оклемались. Но последствия после этого были самые разные и непредсказуемые. Кто-то нёс шизоидный бред, слегка не укладывающийся в рамки агитационной программы Церкви; кого-то охватывала паранойя напополам с бредом, начинались глюки и появлялось пущее желание вмазаться. Самое печальное последствие игры с порошком – амнезия. Я занял свой сторожевой пост подле кровати, стащив с головы шляпу и располагая ту на коленях. Щёлкнул языком негромко, но преисполнено отчаянием о том, что караулить мне придётся долго – в лучшем случае. В худшем придётся ловить умалишённую по комнате, если в ней вдруг проснётся гиперактивность. Все шторы были плотно сомкнуты, а деревянные стены не украшало даже подобие какого-нибудь предмета интерьера. Невольно мои глаза добрались до новоиспечённой сестры. Я ещё раз пробежался по полотну из красных забинтованных подтёков и проникся настоящим уважением к Вере: пережить подобное удавалось немногим. Видать, она и правда… необычная, подумал я. Пока я размышлял, к ней, похоже, вернулась бойкость на пару с удачей, и она сорвала непрочный компресс на предплечье, бередя недавнюю рану. Пару секунд я наблюдал за этим заворожённо, словно ментально чувствуя, какое удовольствие ей приносит кратковременная боль в пелене дурмана скополамина. Я проникся ей не на шутку сам, позволяя Вере расковырять рану до такого, что она нашла в себе силы истошно вскрикнуть. На этом моменте я решил окончить подобное издевательство над травмированным телом. Поймал её запястье стремительно, отчего оно ещё несколько секунд трепыхалось в хвате моей ладони, точно пойманная птица. А затем ослабло и поникло. Пользуясь моментом, я уместил расслабленную десницу ей на грудь, а сам поправил повязку на противоположной руке. Вера неспешно сомкнула пальцы в попытке поймать мой локоть. Но я оказался проворнее, успев отторгнуть плечо. Она продолжала требовательно шевелить пальцами, отчаянно бороздя ими воздух. Мне стало её жаль. Ей было больно, боязно и одиноко. Поэтому я сжалился. Вернул свою ладонь обратно, вложив ту в её двигающуюся ручку. Она была непостижимо холодна – настолько, что мне захотелось кликнуть доктора. Пальцы шевелились ещё несколько мгновений, после чего сплелись с моими. Необходимость в медике отпала. Я знал, что ей стало спокойнее. И мне тоже.