Спасибо, Эльза

— Мне не 5 лет, серьёзно. Эй! Эмма Свон, шериф Сторибрука, Спасительница, дочь Прекрасного Принца и Белоснежки, мать Генри Миллса — величайте, как душе угодно — активно пыталась сопротивляться, не желая показывать свои рвущиеся на свободу слабости. Приглушённо вскрикнув от внезапного расставания с мягким креслом и обрушив праведный гнев на пирата, подхватившего её на руки, девушка не оставляла попыток вбить в голову всем окружающим одну простую истину: ей не требуется помощь. — Крюк! — не одна Эмма была недовольна сложившейся ситуацией: Дэвид явно не желал, чтобы его дочь находилась в объятиях Киллиана, который уверенным шагом направлялся к комнате на втором этаже. — Не вынуждай меня. Прогуляемся до твоего дома? — он давил на пирата, надеясь на его благоразумие и стараясь сдержать в себе желание познакомить свой кулак с его чересчур довольной физиономией. — Не сегодня, Ваше Величество, — усмехнувшись, ответил Джонс, поднимаясь по ступенькам, слыша голос Снежки, отговаривающей Дэвида от беспочвенных угроз, и чувствуя несмелое прикосновение холодных пальцев к своей шее. Короткая улыбка, и он в крохотной спальне Свон: двухместная кровать, заправленная наскоро, небольшой шкаф, плетёное кресло и тумбочка с парочкой фотографий на ней. Просто и со вкусом. Аккуратно уложив Эмму на постель, Крюк плотнее укутал женщину в одеяла, завернув её в рулетик. Он делал это слишком бережно, так непривычно для грубого и отчаянного пирата, литрами заливавшего в себя ром. Эмма смотрела на него и не могла осознать, что он нашёл в ней. Увидел в глазах знакомую самому потерянность? Узнал искалеченную с детства душу, так схожую с его собственной? И почему он продолжал бороться за неё, не делая ни шага назад? Почему решил пробить стену вокруг её хрупкого сердца? Всё чаще Свон ловила себя на мысли о том, что общество этого обаятельного (неужели?) мужчины, возраст которого давно перевалил лет за двести, с каждым днём становится всё приятнее для неё. Рядом с ним она чувствует себя непривычно тепло и спокойно, так по-особенному уютно. Может, вся эта сентиментальность в её мыслях была навеяна неслабым ударом о лёд и заточением в невыносимо холодной снежной ловушке, но женщина продолжала размышлять, наблюдая за дёргаными действиями Киллиана: тот не оставлял надежду найти в этих четырёх стенах ещё один плед. Свет, в котором ей было отказано до двадцати восьми лет, бескорыстно дарил капитан Джонс, вечно носивший свой чёрный тяжёлый сюртук. Мужественно расправлял плечи и не смел опускать их в её присутствии, бросал в её сторону очередные комплименты, равнодушной к которым оставаться с каждым днём становилось всё сложнее, и в знак приветствия легко касался её руки. Так невесомо, будто до неё дотрагивалась магия. Та самая, которая ярко-красной ниточкой скользила между ней и Генри, которая неразрывно связывала её родителей, которая не позволяла Реджине отпустить своего сына без боя, которая помогла Белль разглядеть за толстой маской чудовища человечность и доброе начало. И Спасительница вздрагивала, осознавая факт, заставляющий мурашки носиться по её телу: капитан Джонс чувствует к ней что-то. Что-то слишком сильное и давно забытое её сердцем. Но самое пугающее состояло не в этом: его чувства, такие понятные и прозрачные, такие простые и сложные одновременно, находили в глубине её души слишком сильный отклик. «Это то, чего я не должна была допускать», — ежедневно внушала себе Эмма, наблюдая за Киллианом, пока тот вместе с её родителями разбирался с очередным злодеем, пока сражался на мечах с Генри, пока так смешно пытался разобраться с мобильным телефоном, врученным ему для связи с ней. Пока беседовал с чайками на Весёлом Роджере, пока вечером, в тайне от всего Сторибрука, принимал с трудом снимаемую с неё броню в виде красной кожанки, намертво прицепившуюся к коже. Сидя на пристани, чувствуя порывистое дыхание ветра, обволакивающее её лицо, ощущая холод его крюка в своей небольшой ладони, внутри разливавшийся отчаянным теплом, Эмма Свон медленно, с опаской, приоткрывала Киллиану своё прошлое. Позволяла целовать себя так нежно и мягко, что сквозь поцелуй обязательно проскальзывала её улыбка, позволяла ему зарываться рукой в её волосы, пропускать светлые пряди через пальцы, а потом легко, будто боясь спугнуть, опускать их на её плечо. А затем заставляла себя убегать, вновь натягивая крепкую, неразрушимую броню. Заново внушала себе мысль, въевшуюся в подтравленное сознание брошенной девочки, которую считала необходимой: не смей подпускать людей близко к своему сердцу. Если ослушивалась себя же, шла против собственных установок, события могли выбрать два пути развития: Эмма либо получала очередной удар в спину в виде грубого предательства, либо… — Вы так любезны сегодня, Капитан. Но я совсем не нуждаюсь в помощи, — проговорила Свон, осознавая, что следует начать разговор, а не погружаться в собственные мысли. Она всё ещё слышала стук собственных зубов: озноб отступил, но мелкая дрожь, до сих пор пробивавшая её тело, не позволяла сделать ни одного спокойного вдоха. — Оу, ты заметила? Я польщён, — ответил Киллиан, пропуская вторую реплику мимо ушей, и опустился на кровать около её ног, водружая руку ей на колено. — Можешь даже не просить, лапочка, сегодня я не уйду, — вновь эта приподнятая бровь, от которой сносит крышу. Может, у неё поднимается температура после недавнего приключения? — Я и не сомневалась в тебе. Кстати, ты должен быть собой доволен, Крюк. Видя непонимание в глазах Джонса, она продолжила: — Ну смотри, у нас ещё не было ни одного свидания, а я уже в постели перед тобой. Как тебе такое? — слегка улыбаясь и после чихая, заставляя своего собеседника усмехнуться, спросила Свон. — Запомни, Эмма, — медленно растягивая имя женщины так, чтобы одна буковка плавно перетекала в другую, начал он, подвинувшись ближе к ней, — я не такой бесчестный. — Правда? И снова пауза. Вдруг его слишком проникновенный, серьёзный и прямой взгляд столкнулся со взглядом её серо-зелёных глаз, таким блёклым и слабым. — Да ладно, хватит. Как ты, родная? — и пропасть, усердно создаваемая в течение всей жизни между ней и всеми окружающими, начинала уменьшаться: её края с тяжёлым треском сдвигались друг к другу, и одинокая девочка, стоявшая над обрывом, становилась ближе ко всему миру, к нему. Это слово из шести букв, адресуемое ей только тогда, когда эти двое были наедине, заставляло кровь вновь приливать к щекам, а дыхание замирать. — Так, будто с полчаса пролежала в холодильнике. Укоризненный взгляд. — Ты не доволен ответом, да? Вздох. Его пальцы сжимают её ногу. Он волнуется за тебя, дурочка. — К чему это всё, Свон? — подвигаясь ещё ближе, спрашивает Крюк. Смотрит испытующе, плавно поглаживая её бедро. Она чувствует его тепло сквозь ткань одеял, и ей вдруг становится стыдно. Но он и представить не может, как этой сильной и храброй принцессе страшно. Страшно за него. Непривычно нежный и такой же обеспокоенный, привязавшийся к ней самым крепким из морских узлов, направляет взгляд своих прозрачных голубых глаз в самые глубокие пучины её души, к тайнам за семью печатями, которые она никому не решалась открывать. Никому, кроме него. Тогда зачем противится сейчас? — Почему ты возишься со мной? — У тебя новый способ, отвечаешь вопросом на вопрос? Фальшивая полуулыбка на её губах и учащённое дыхание. — Так почему? — Потому что ты чуть не замёрзла до смерти, Свон. Открою тайну: это первое событие в списке моих нежеланий. Слишком открытый перед ней. Его опущенные плечи, что она увидела впервые, уставший взгляд и слегка трясущаяся рука. Беспокоится всем своим искалеченным сердцем. — Я не об этом, — медленно проговаривает, а сердце начинает биться чаще. Куда быстрее? — Не заводи старую шарманку, Свон. Я не отстану от тебя. Тебе стоит запомнить это. — Тебе это не нужно, Киллиан, — называет его по имени, наверное, впервые. И это, кажется, их самый откровенный разговор. Без барьеров и крепостей вокруг мыслей, начистоту, выпуская на свободу голую правду. Рука на её бедре на мгновение останавливается. Сжимает ткань одеял, а веки опускаются, чтобы через секунду вновь показать ей взгляд его глаз, такой, каким (в этом она была уверена безоговорочно) на неё ещё никто не смотрел. — Я не хочу, чтобы ты умирал. Слишком откровенно для несгибаемой мисс Свон. — Что? Эмма чувствует, как вдруг начинают потеть её ладони, а ресницы опускаются, лишь бы прогнать начинающую скапливаться в глазах влагу. Она не хочет, опять и опять, не хочет быть уязвимой и слабой, не хочет показывать боль. Поворачивает голову в сторону тумбочки, смотря на снимок с Нилом: Нью-Йорк, яркий солнечный день, их жук жёлтого цвета и смех, ощутимый сквозь фоторамку. И любезно подброшенный воспоминаниями момент из прошлого: мокрая земля, запах сырости вокруг, шум леса и его голова на её коленях. Взгляд, остановившийся на небе. — Эмма. Ласковый голос. Голос, который хочется оставить в своих мыслях навечно, так, чтобы он никогда не покидал её. — Давай, посмотри на меня. Ты точно пират? Выполняет его просьбу, с усердием удерживая взгляд на его лице. — Даже не пытайся отталкивать меня. В гибели Бея нет твоей вины, прошу, запомни это. Наклоняется к её лицу, а она по-настоящему тонет в океане его глаз. Слишком смелая слезинка пробивается через её попытки удержать внутри себя слабость, и прочерчивает медленный путь по щеке. Такая безоружная перед ним. Он поднимает руку, останавливая ладонь в миллиметре от её лица, стирая большим пальцем солёную каплю. Слегка улыбается, когда в следующую секунду Эмма подаётся к его шершавой руке. Начинает медленно поглаживать её щёку, стараясь подарить ей спокойствие, в котором она так сильно нуждается. — Я никогда, никогда не перестану бороться за тебя. Слышишь, Свон? Ещё две крохотные капли на его ладони. — Я буду защищать тебя и твою семью всеми своими силами. И запомни раз и навсегда: я живучий. Его короткая улыбка и её приподнятые уголки губ. Большего ему и не нужно. — Можешь даже не мечтать, ты не отделаешься от меня. Я этого не допущу. Наклоняется к любимым губам, целуя осторожно и нежно. Его рука легко перебирает её волосы, а язык улавливает вкус слёз. Целует глубже, наслаждаясь мягкостью её губ и доверием к нему. Клянётся, что больше не позволит ей напрасно проливать слёзы. Не из-за него, не из-за кого-либо. Сделает всё, что для этого потребуется. Разрывает поцелуй, всё ещё рисуя непонятные узоры в её волосах: — Ты поняла меня? — Да. И в знак подтверждения своих слов она вновь тянется к его губам, первая, касаясь с трепетом и нежностью, целуя так, как целовала на улице напротив закусочной, сидя за одним из столиков. Опять улыбается сквозь поцелуй и чувствует, как Киллиан забирает её улыбку своим языком. Благодарность. — Тебе нужен отдых, не думаешь? — спрашивает Капитан, останавливаясь. — Я и так отдыхаю, неужели ты не заметил? — подобно ему отвечает Эмма, взамен получая его смешок. Ради таких моментов она готова дрожать от холода сколько угодно. — Я серьёзно, тебе следует поспать. Вечерок был адский, — он улыбается опять, зная, что в ответ на его сарказм она наигранно закатит глаза. — Так уж и быть, Капитан. Куда денешься ты? Проведешь ночь на этом дряблом кресле? — Почему бы и нет. Джонс встаёт с кровати, быстро стягивает с себя сюртук, отбрасывая знаменитый крюк на тумбочку и открывая вид на руки, всё ещё скрытые рукавами чёрной рубашки. А она смотрит, не отрывая взгляда. — Чертовски красив? Я знаю, Свон, — опять приподнимает бровь, и Эмма чувствует, как кровь потихоньку возвращается к её побледневшему лицу. — Совсем немного. Пират уже предпринимает попытки поудобнее усесться на кресле, держащемся на добром слове, когда слышит мягкое: — Киллиан. — М? Она делает вдох и продолжает: — Не мучай эту развалюху. Ложись со мной, быстрее согреюсь. Тишина. Его усмешка — это шутка какая-то? — Пожалуйста. Обыкновенная просьба в её сильном взгляде. Тут же послушно снимает ботинки, подходит к постели и вызволяет Эмму из плена многочисленных одеял. Ложится рядом с ней, вдыхая её неповторимый аромат. Она устраивается на его руке, дотрагиваясь своими пальчиками до резко обрывающейся кисти. Чувствует, как Киллиан еле ощутимо вздрагивает. — Извини, — хочет убрать руку, но пальцы останавливаются его ладонью, позволяя касаться ещё. Она вдруг осознаёт, что впервые видит его без крюка. Без брони, похожей на её собственную. — Всё в порядке. Поворачивается к его лицу, оставляя на губах целомудренный поцелуй. — Как думаешь, твой отец оставит меня в живых на утро? Она улыбается, а в её глазах он видит вновь появившуюся искру. — Не переживай, я не проболтаюсь. Спокойной ночи, Киллиан. С этими кристально чистыми чувствами при взгляде на него. — Спокойной ночи, Эмма. Поцелуй в лоб, крепкие трепетные объятия. Вновь запах её волос, улыбка на её губах и погружение в царство Морфея.

***

Лучи солнца бессовестно играют на лице капитана Крюка, заставляя того проснуться. Поворачивает голову, видя умиротворённое лицо Эммы. Та слегка посапывает, прижимаясь к его боку и сильнее обхватывая его руку своими ладошками. Он впервые видит её такой домашней, и от осознания этого по лицу расплывается улыбка. С огромным нежеланием и внутренней борьбой он выпутывается из её хватки, оставляет поцелуй на щеке, и, тихонько приоткрыв дверь, выскальзывает из комнаты. Неслышно спускается по ступеням, замечая за столом Эльзу, роющуюся в многочисленных бумагах: ощущение, что она не ложилась спать вовсе. — Доброе утро, — шёпотом здоровается с девушкой, выводя ту из задумчивости. — Ты спала сегодня? — Здравствуй, Крюк, — поднимает голову и своим уставшим взглядом обводит стопки бумаг. — Да, я проснулась недавно, решила сразу заняться поисками. Как Эмма себя чувствует? — неподдельная тревога во взгляде. Киллиан направляется к кухне и, прежде чем начать возиться с кофемашиной в попытках приготовить любимое какао Свон, отвечает, слегка улыбаясь: — С ней всё в порядке, можешь не беспокоиться. Крюк пытается воспроизвести в памяти каждую деталь вчерашних действий Генри. Всё ещё глупо и по-детски улыбается, вспоминая события прошедшего вечера, и вдруг останавливается, оборачиваясь к королеве Эренделла. — Да, Эльза. Спасибо за то, что нашла в себе силы разрушить ту стену. Да. Спасибо, Эльза.