Любовь с запахом кофе

      Ночь постепенно приближалась, а Серёжа сидел на балконе и смотрел, как редкие снежинки опускаются спутанными хлопьями на стекло. Обычно парень веселиться с друзьями в такие вечера... Только сейчас художник сидел, поджав ноги, растягивая ткань одолженных у Феди брюк, разумеется, чтобы не измять свои, и любовался на город. Огромное количество странных и совершенно разных подушек на этом подобии дивана тоже делали своё дело, окружая Серёжу странным теплом и непривычной заботой.       Хозяин этого, с натяжкой сказать, дома гремел посудой на кухне, а художник никак не мог осознать, как же так получилось, что он до сих пор здесь, и уходить в ближайшее время от Павлова точно не намерен.       Запах из кухни тянулся божественный, и парень прикрыл глаза, позволяя аромату заполнить его изнутри, окутать приятным туманом. Да и думать о подобном не было никакого настроения.       Рядом приземлился бариста, передавая большую кружку горячего напитка в руки Серёжи. В такие минуты ему хотелось остановить время и замереть в этом моменте навсегда. Как они сидели в тишине, грея руки о кружки и прижимаясь друг к другу плечами. Как Федя, доставал откуда-то плед и закутывал их в тёплый кокон. Как нежно перебирал волосы Кривова свободной рукой, чертя лёгкими касаниями неизвестные фигуры у него на шее.       С корейцем всегда было так. Спокойно и тепло. Идеально. Он был другим. Особенным. Неповторимым. Возможно его таким видел Сергей, возможно так и было.       За четыре месяца этих странных отношений Кривов не узнал о Фёдоре ничего. Расспрашивать того было бесполезно, на все вопросы он, с мастерством уходил от ответа. Ничего о прошлом, нечего от том что он планирует на будущее, ничего о том, что у него в мыслях. Вообще.       Художник мечтал, что тот откроется, доверится, расскажет о своих невероятных приключениях. Он строил немыслимые теории заговора, предполагал безумнейшие вещи и просто умирал от любопытства, но друга не трогал. Самое главное, что он понял за эти недолгие потрясающие отношения, — Тед расскажет сам. Когда нибудь.       Он сам не заметил, как снова впал в раздумья, медленно попивая кофе и положив свою голову Феде на плечо. Тот тоже, казалось, витал где-то в мыслях с самого утра, а на лице то и дело появлялась странная решимость. В плохое Серёжа верить не хотел, точнее, ещё как верил, но мысли отчаянно отгонял до последнего. Да и что толку съедать себя переживаниями, если есть такие вещи, которые он изменить просто не в силах. — Серёж? Уже засыпаешь? — Павлов завозился под боком, отставляя в сторону пустые кружки и плотнее закутывая их обоих в плед.  — Просто задумался, ты же знаешь, со мной бывает.  — Угу, — только ответил кореец и нервно продолжил возиться и невольно стаскивать плед в свою сторону, видимо, решив исполнить задуманное целиком и полностью. — Я останусь здесь только в том случае, если ты прекратишь дёргаться. Верни мне плед! — Не толкайся, Милый, ты сейчас уронишь нас обоих.       Они ещё некоторое время переругивались, пока не приняли, наконец, удобные позы, переплетясь руками и ногами. Голова Серёжи примостилась, совершенно непонятным образом, у Фёдора на груди, а руки хозяйски облапали его задницу — идеально. — Я хотел тебе что-то рассказать сегодня… Выслушаешь? — спросил Тед. Теперь уже Кривов завозился, перемещая затёкшие конечности в более удобное положение. И откуда у него только такие глупые вопросы в голове берутся?  — Конечно, выслушаю, Федь.  — Знаешь… Я, может, и родился в потрясающем мире, но детство у меня протекало совершенно обычно. Обыденно даже, сказал бы. Кто мои родители и кем они были, я не знал, единственное, что смог выведать у строгих воспитательниц, — мои ближайшие родственники от меня отказались. Да и хер с ними, в самом деле.       Серёжа выслушал его тогда лишь потому, что не мог перестать смотреть в его глаза. И потому что этот момент настал… Фёдор рассказывал про своё детство, про друзей…       Мужчина замолчал, смотря куда-то в сторону и не шевелясь. Художник прижался к бариста чуть ближе, пытаясь отогнать печальные мысли и кляня себя всеми новоприобретёнными матными словами за глупое любопытство. -После не особо удачного восемнадцатилетия я принял решение что лучше было уйти. Сменить имя, подрабатывать, где придётся, перебраться в Москву. С кофе вышла просто невероятная история. Я мыл посуду уже заполночь в придорожной забегаловке и, чтобы окончательно не свалиться, осмелился, нарушая все правила, сварить себе какую-то бурду в турке. Разумеется, меня спалили и уволили. А через день наняли баристой в другую забегаловку, -Федя посмотрел на парня, — Серёжа? Ты что, умудрился уснуть?       Кривов не смел шевелиться, задержав дыхание и просто боясь, что новый вздох сотрёт оставшиеся небольшие толики сдержанности. В глазах щипало, а сердце пустилось в галоп ещё в начале рассказа, обеспечивая подрагивающими руками и совершенно нездоровым желанием выпрыгнуть из окна.       Фёдор Павлов был успешным парнем, стал им. С собственной небольшой кофейней, доброй улыбкой и глупым чувством юмора. Он был нежным любовником и нескончаемым романтиком, варил идеальный кофе и будил поцелуями с утра.       Глаза предательски слезились, а руки намертво вцепились в свитер Павлова. Навсегда. Даже если бариста и попытается когда-нибудь оторвать от него художника, ни черта у него не выйдет. Он просто не мог поднять вверх глаза. Да уж, Сергей был слишком впечатлительным.       Свитер постепенно намокал, Павлов рассказывал истории со своей работы, хлопья снега всё также падали и таяли на стекле. -Тише… Это же было в прошлом и т…- не успел договорить фразу Федя как его заткнули поцелуем.       Сладким, нежным и настойчивым. Серёжа как будто пытался забрать всю пережитую боль Феди себе, но и сам пытался полечиться. Фёдор покусывал губу друга, посасывал, Проникал языком в рот… Серёжа отстранился только когда почувствовал что воздуха чертовски мало.