Сказка о Прародительнице

Так всегда происходит. Один человек заменяет другого, невежество играет в чехарду с просвещением, а истории ― самые правдивые и невероятные ― обрастают множеством лживых подробностей. Да так сильно, что непонятно потом, что правда, а что вымысел. Остается полагаться только на людскую память и записи, но и те лгут. Ибо все истории ― версии одного сказителя, с которым соглашаются разные слушатели. В их маленькой комнате темно и слегка сыро. Слышно, как дождь барабанит по крыше. В дальнем углу капает вода. Этот звук стал привычным и родным, как и завывание ветра в многочисленных щелях, ― Гриша слишком увлечен жизнью подполья, чтобы тратить время на ремонт. И Дина его не упрекает. Она сама с удовольствием пошла бы с мужем на собрание единомышленников, но Зик еще слишком мал, чтобы ночевать одному. Три годика всего, темноты боится. ― Мама, ― Зик завозился в кроватке и открыл глаза. ― Мама, а что ты читаешь? ― Это? Это ничего. Спи, милый, ― Дина вздрогнула и постаралась как можно скорее убрать несколько старых страниц. Сморщенные, пожелтевшие от времени, они прилипали к пальцам и никак не хотели прятаться под передником. Дина делала это неосознанно. Страх, впитанный с молоком матери, был настолько силен, что женщина не сразу вспомнила, что перед ней собственный сын, а не солдат из числа марлийцев. Сердце билось где-то в области висков, а единственная свеча, освещающая спальню, трепетала от сбившегося дыхания. Прошло больше минуты, прежде чем Дина Фриц смогла выдохнуть и вернуть себе самообладание. Голос ее все еще дрожал. ― Спи-спи. Папа скоро придет. ― Он опять гуляет? ― Зик потер кулачком глаз, зевнул. ― А когда вернется? ― Скоро. Ты спи, ― повторила Дина и, сделав движение резче, чем нужно было, выронила страницу из старой книги. Поморщилась: эти записи были слишком ценными, чтобы так ими разбрасываться. Трое верных элдийцев рисковали жизнями, доставляя их потомку Имир, а она тут на пол листы роняет! ― Что за тетя? ― Зик перегнулся через перила и стал тыкать пальцем в картинку на полу. Десять фигур было на ней ― две красивые женщины и восемь сильных мужчин. И стояли они вокруг самой высокой и статной девы, преклонив колено, улыбались, боготворили. ― Это великая Имир и ее дети, ― слова сорвались с губ легко, и на этот раз Дина не испугалась. Вместе со словами пришло непонятное спокойствие и понимание, что так и должно быть. Зик, ее сын и также потомок Богини, должен знать, кем была великая Прародительница. Но как донести маленькому ребенку истину о величайшей женщине в истории Элдии? Как рассказать, что на его пути будет столько несправедливости и обмана, и только вера в Имир поможет справиться со всеми трудностями? Дина вспомнила себя в возрасте Зика: мать пела ей религиозные мотивы с первых дней жизни. И это было прекрасно. Дина чувствовала единение с Богиней с момента, когда впервые себя запомнила. Здесь же, в гетто Либерио, под постоянным надзором марлийской полиции и родителей Гриши Дина не смела даже напеть несколько канонов. А это ведь так важно для элдийца королевской крови. Но для трехлетнего малыша правды может оказаться слишком много. А вот если преподнести как сказку… ...Давным давно, когда даже твоего прадедушки не было на этом свете, жила девочка. Совершенно обычная, беззлобная и смышленая. Жила она одна, в месте, что зовётся сейчас Раем. Это остров на другом конце мира. Место, где нет ни боли, ни несправедливости. Но жила она одна, потому что пришел мор и забрал всех родных девочки вместе с ветром. Имир ходила по Раю и искала хоть кого-то, с кем можно было поговорить. Плакала, звала. Но никто не отвечал, потому что ветер забрал все голоса. Когда луна родилась в девятый раз, девочка не выдержала: упала на землю и, не помня себя от горя, стала мять землю. Она плакала, и слезы ее падали на глину, не давая им высохнуть на солнце. И так Имир горько плакала от боли и одиночества, что сама земля решила ее пожалеть. Приняла облик носатого старца из глины и дала ему свою волю. ― Чего ты плачешь? ― спросил старец, и это были первые слова, которые девочка услышала за девять лун. ― Все мои друзья и родные мертвы, а я почему-то жива. Как же мне не плакать? Улыбнулся старец и взял Имир за руку. Погрузил ее пальцы в глину, шепнул пару слов ― и та ожила. Зашевелилась, забилась, как пичужка в силках, а потом стала настоящей плотью. ― Вот тебе друг. И вот тебе призвание, ― старец щелкнул пальцами и растворился в воздухе, будто его никогда и не было. Но не видела этого Имир. А если бы и увидела, то не запомнила, потому что была поглощена новой игрой: ее руки сами лепили человеческих созданий, наделяли их волей, давали право на желания. Один за другим появлялись на свет слепленные Имир люди. Те, кто смотрели на солнце, становились мужчинами, а те, кто был слеплен под лунным светом, ― женщинами. Двадцать лет не могла Имир оторваться от своего занятия. Руки ее сами погружались в волшебную глину, перемешивали ее с золотым песком и умело придумывали новые формы. Уже созданные люди наблюдали за этим чудом, дивились и приносили дары ― мясо и фрукты ― для своей создательницы. Но Имир будто не видела их. Ушла в работу и только изредка поднимала голову, чтобы капли дождя могли попасть ей рот. Люди ее, сами прозвавшие себя элдийцами ― ибо негоже народу не иметь названия ― защищали великую Имир, выстроили вокруг нее первый храм из непробиваемых алмазов и камня и продолжили жить в мире и согласии. Каждый вечер они возносили молитвы, прося, чтобы великая Имир никогда их не покинула и продолжала бы и дальше лепить новых элдийцев. Так было бы и поныне, если бы однажды Имир не вылепила одного человека. Обычный это был человек: ни высокий, ни низкий, телом чист, да духом благороден. Самый обычный, потому что не было в те времена других. Но взглянула на него Имир и поняла, что нет у нее больше тяги лепить элдийцев. Хотелось ей ― уже женщине взрослой и статной ― быть только с ним. Рассмеялась Имир смехом звонким и поцеловала мужчину, и стал он ее мужем. Вместе правили они Раем: прокладывали дороги, орошали пустыни, строили города. Все вокруг восхваляли и почитали Имир, а если и появлялись недруги, то элдийцы оборачивались монстрами и стирали несогласных с лица земли. Кровь их омывала землю, даря ей плодородие, а элдийцам ― процветание. Сама Имир тоже процветала. Родила сына, как обычная женщина, и взяла на воспитание еще восьмерых детей, чьих родителей когда-то слепила из глины. И не было для нее различий, где свое дитя, а где приемное. Все жители Рая были для Имир родными, всех она учила и оберегала одинаково, но все заканчивается. И когда время взяло свое, Богиня ушла с миром, завещав потомкам хранить элдийцев и знания до ее возвращения. Дверь скрипнула, и в комнату вошел Гриша. Прошел вдоль стенки, чтобы не закрывать собой свет, сел на краешек кровати и стал слушать. Заговорил только когда Дина закончила рассказ. ― Лгунья, ― Гриша обнял Дину со спины, и та вздрогнула всем телом. Совсем рядом Зик посапывал в своей кроватке. Дина не помнила, когда он заснул, но была уверена, что он не запомнил ни единого слова из истории. Может это и к лучшему. ― Ты прав… Зик слишком мал, чтобы знать, как все было. Он неправильно поймет, ― прошептала она. Света мерцающей свечи было достаточно, чтобы Гриша мог видеть, как подрагивают ее губы. ― Это все ложь. … Не сама умерла Имир, и нет у нее могильного камня. И не сама она решила передать свои знания и умения детям. Сын ее, тот что был ее плотью и кровью и уже носил имя Фриц, возгордился. Захотел он забрать себе силу Прародительницы, что затосковала о своем муже, отдавшем ветру душу. Слабой сделалась Имир от горя, неспособной разить врагов, да лепить элдийцев из земли. Не нужна она стала Фрицу. И подговорил он своих братьев и сестру, и в один вечер напоили они старую мать сонным снадобьем. Заснула Имир вечным сном, а старший брат сел и стал думать, как силу Богини себе забрать. Думал-думал, а потом позвал родных своих ― тех, с кем грех величайший разделил ― и предложил испить кровь матери. Три дня и три ночи пили они кровь. Менялись и не видели того. Кто ростом к небесам тянулся, кто шерстью обрастал как зверь недобрый, а кто и вовсе кожу сбросил и дымился как растревоженный злой дух. Три дня пили, а, когда выпили последнюю каплю, посмотрели друг на друга и не узнали. Забыли они, что в сговоре были страшном и какой грех совершили. Рассорились. Завыла земля, заплакала, когда братья и сестра драться начали, а вместе с ними весь элдийский народ. Кровью весь Рай умылся. И так бы и дрались дети Имир, но громыхнуло небо, и явилась к ним Прародительница. Явилась и молвила: ― За то, что совершили вы, надобно платить. И плата будет не с вас, а с каждого потомка, кто вашу кровь выпьет. Срок его силы ― тринадцать лет, а жизнь ― вечная мука, пока я не вернусь в этот мир. Да будет так. И Имир, мертвая, но все еще любящая детей, развернулась и ушла вглубь своего Рая. И не видел ее больше никто. Таков правдивый конец сказки, но ни Дина, ни Гриша его не знали. Понимали только, что в книжке точно что-то недосказано. Заснули. И только во сне увидели, как все было на самом деле. А на утро забыли, ибо так захотела Имир Фриц.