Не могу потому что люблю

      Честно, Слава и сам уже не вспомнит, когда именно его друг стал непохожим на самого себя. Алишер то и дело пропадал, работа стояла, а Мэрлоу лишь покорно ждал в надежде, что парень одумается и всё станет как раньше. Тщетно.       Наоборот, с каждым днем ситуация только ухудшалась, принимая мрачный и пугающий вид.       Слава, конечно, прекрасно осознавал что Морген вовсе не против выпить, в большинстве случаев даже слишком много. Знал и о его прошлом. Но никак не мог предполагать, что Тагирович однажды вернётся к подобному образу жизни. Ведь тот сам говорил о том, насколько это вредно и неправильно, упоминая, что этап пройден. Однако, при всей своей убедительности, что-то сломило Алишера, заставив вновь встать на этот скользкий путь.       Мэрлоу даже близко не знал, что стало этим «чем-то», и это пугало ещё больше.       Моргенштерн стал невыносимо агрессивным, много молчал, либо кричал, а в СМИ уже начинали появляться статьи о его «увлечениях». Слава пытался помочь, чем только мог, но в ответ получал лишь посыл в самые далёкие точки мира. Недавно Морген так и сказал ему, прямым текстом: «Отъебись, мне нет дела до твоих переживаний! Не лезь куда не просят!». И ещё тонну других, далеко не самых приятных слов.       Тогда Славе стало настолько больно, паршиво и до тошноты обидно, что он плакал в своей комнате больше часа. И самое главное, он никак не может помочь Алишеру. А ведь последний помогал ему не один десяток и даже не одну сотню раз.       Дело даже не в том, что Мэрлоу ему, как он считает, по гроб жизни обязан. Ситуация обстоит намного хуже.       Когда они только начали общаться, Слава почувствовал что-то странное. Он испытывал похожее очень давно, когда понял, что ему нравится одноклассница. Только это ощущение возникло как-то слишком быстро, с каждым днём росло, усиливалось и скрывать его становилось тяжелее.       До определённого времени всё складывалось на зависть прекрасно. Парни тесно общались, узнавали друг друга с разных сторон, постепенно открываясь. Хотя, открывался тут в большинстве своём Слава. Алишер же был донельзя доступен, нисколько не стесняясь показывать свою положительную и притягивающую сторону. Мэрлоу интуитивно ощущал, что тот предельно искренен и добр с ним. Чем парень заслужил такое расположение, он мог лишь догадываться.       С ним Слава мог быть собой. Не бояться говорить глупости, проявлять свою неуклюжесть, да хоть просто молчать. Рядом с Моргеном всё было как-то по-другому, но так комфортно, приятно и тепло, что, казалось, глупая влюблённость Мэрлоу выходила уже куда-то за рамки его собственного сознания.       Благодаря Алишеру пропал его дурацкий страх прикасаться к людям и взаимодействовать с ними теснее, чем на расстоянии трёх шагов. Потому что его хотелось касаться. Постоянно, не упуская возможности лишний раз обнять, прижавшись покрепче и, закрыв глаза, легонько задеть руку или любую другую часть тела, проходя мимо, а когда идёшь рядом, схватить за футболку, худи или рукав куртки, боясь потерять.       Куда же всё это делось? Где прежний Алишер?       Эти и ещё множество других вопросов не давали Славе спать по ночам. Да и вообще жить нормально тоже не дают, ибо все его мысли целиком и полностью заняты только этим.       В итоге, Мэрлоу решил платить Моргенштерну его же монетой. То есть, не разговаривать с ним, избегать, но не нарываться на конфликт. Кто знает, во что это может вылиться.       И, как ни странно, это правда сработало. Чуть больше, чем через неделю абсолютного молчания со стороны Славы, на студию явился Алишер. Даже в этот момент парень не горел желанием с ним общаться, ну или убеждал себя в этом.       — Слав, — обратился к нему Тагирович, подойдя ближе и усевшись на стуле.       Больше всего Мэрлоу сейчас хотелось сказать этому идиоту всё, что он о нём думает, впервые в жизни закричать и не контролировать себя. Но парень понимал, что сделает этим только хуже.       — Что? — сделав голос максимально спокойным, словно вовсе ничего не произошло, отвечает тот.       — Почему ты стал таким... — Алишер на пару секунд умолкает, обдумывая уже сказанное им, — равнодушным?       — Знаешь, у меня тоже есть ряд далеко не самых приятных и простых вопросов к тебе, но я всё же отвечу, — Слава в этот момент сильно удивляется собственной уверенности, а ещё больше тому, что она не наигранна. — Я никогда не был к тебе равнодушен, и нет надобности даже говорить, что тебе это прекрасно известно, — Мэрлоу поворачивается лицом к Моргену, выражая полную серьёзность. — А это безразличие и отстранённость просто способ добиться того, чтобы ты сам ко мне пришёл. Я предельно честен с тобой, надеюсь услышать от тебя то же самое.       — Что именно ты хочешь спросить? — конечно, Моргенштерн знает, но почему-то спрашивает.       — Сделаю вид, будто я этого не слышал. Во-первых, что ты принимаешь? — Слава смотрит прямо в красные глаза напротив, где видны лопнувшие вены.       — Принимал, — поправляет его Алишер. — Теперь ты, конечно же, хочешь знать, почему.       — Ты поразительно догадлив. Будь добр, объясни уж. Понимаешь, если б мне не было до тебя никакого дела, я не переживал бы. Но ведь это не так, — Мэрлоу позволяет себе минутную слабость, чувствуя в этом необходимость, в первую очередь, не для себя.       — Это сложно понять. Я ощущал, что на меня словно всё давит. В груди постоянно было ужасно противное чувство. С каждым днём всё это только усиливалось. Признаю, я поступил как полный долбоеб, когда вместо того, чтобы обратиться к врачу и попытаться узнать, что со мной, пошёл за этим, — Морген выдержал паузу, давая Славе переварить полученную информацию. — Только потом, спустя уже почти месяц, чёрт возьми, ебучий месяц, я понял, кем стал. Посмотрел в зеркало, человека там не увидел. Ты помнишь, я пропал окончательно почти на две недели? Я узнал, что со мной, и лечился, сегодня меня наконец отпустили.       — Согласен, поступил ты, мягко говоря, ужасно. Однако, я жутко устал от этого тона, — Слава опустил взгляд, переводя дух.       Моргенштерн решил больше ничего не говорить, да и сказать-то больше было нечего.       Сменив миллион поз на стуле, он всё же встаёт ходит взад вперёд минуты две.       — Теперь я могу сказать, что я абсолютно нормальный и адекватный.       — Я бы с этим поспорил, — перебивает его Мэрлоу.       — Ладно, у тебя есть все мотивы так думать. Но серьёзно, неужели тебе в кайф обижаться?       — А кто сказал, что я обижаюсь? — улыбается Слава, сменив свою сосредоточенность на более приятные эмоции.       — Вот и отлично. Иди сюда, — Алишер расставляет руки для объятий, и через пару секунд там оказывается счастливый Славик.       Как раньше, объятия выходят долгими и тёплыми, что делает обстановку ещё более расслабленной.       — Слушай, а ты вот прям реально переживал за меня? — неожиданно спрашивает Моргенштерн.       — Да, переживал. Потому что не могу я по другому, — Слава опять становится более серьёзным.       — А не можешь, потому что меня любишь? — Морген спрашивает таким тоном, как будто говорит подобное по пятьсот раз на дню, словно в этом нет ничего удивительного.       — Господи, да, именно поэтому в том числе! — выпаливает Славик, решив, что пытаться как-то отречься от этого уже нет смысла.       — Ну вот и прекрасно, — Алишер, на удивление, спокоен, хотя внутренне это далеко не так. — В первую очередь, потому что это взаимно.       Мэрлоу выпадает из этого мира окончательно.       То есть, вот так просто?       — Честно, мне хочется тебя убить.       — Ага, значит, я первым пришёл, всё рассказал, обнял, стою, ему тут в любви признаюсь, и меня убить надо. Я такого не ждал.       — А чего ты ждал?       — Ну как минимум этого, — Моргенштерн тянется к губам Славы, а тот и не сопротивляется, вопреки ожиданиям.       Поцелуй выходит лёгким, практически невесомым, но менее приятным он от этого не становится.       Никакой пошлости в этом поцелуе нет, только лишь чувства. Бесконечная любовь, не присущие Алишеру нежность и тепло, которые они дарят друг другу.