И звёзды навеки упокоят нас...

Это был первый раз на памяти Кайла, когда за штурвалом звездолета сидел его сын, а не он сам. Не то чтобы он не доверял Джулиану – тот в конце-концов в свое время спас его от хааков (дважды), да и как можно не полагаться на собственного сына? Просто с тех самых пор, как полуживого и едва дышавшего Бреннана-младшего вместе с известным боронским ученым (который считался без вести пропавшим) подобрали в одной из нынешних заново освоенных земных колоний, тогда еще кишевших миллионами ксенонов, у Кайла словно что-то щелкнуло внутри – он чуть не потерял сына. Щелкнуло и накрепко засело, как застрявшая в механизме шестеренка, которую уже никакими гаечными ключами не вытащишь. И это был первый раз, когда Кайл только радовался этому обстоятельству. Он помнил, что как только пограничный контроль сообщил ему об этом, он пролил горячий кофе себе на штаны – и даже не заметил. А когда несся к сыну на дальние рубежи, пока за его жизнь боролись врачи лучшей клиники Эриды – твердо решил для себя, что Джулиан больше не покинет Солнечную систему. Возможно, именно тогда он впервые и осознал факт своего отцовства – когда сыну почти стукнуло двадцать пять, и он едва не погиб в центральных ксенонских секторах (Бала Ги что-то лепетал о древнем сооружении машин, но в тот миг Бреннана это волновало меньше всего). Мда, Нину бы определенно «гордилась» им... Сын… Даже теперь, после стольких лет, это слово все еще звучало для него дико. Впрочем, на свой счет иллюзий Бреннан-старший не питал никаких – он был дерьмовым отцом. Да что там, он был никаким отцом, словно забыв о существовании собственного же отпрыска! Если быть честным, он вообще порой часто удивлялся, на кой черт сын вообще поперся спасать его задницу. Несколько раз. Может, быть сожранным хааками было не такой уж плохой альтернативой…? Или он просто опять хочет сбежать от ответственности. «Скорее всего второе» – мрачно подумал Кайл, сидя за спиной Джулиана и молча уставившись на усыпанный звездами космос в лобовом стекле корабля. Он всегда сбегал – от ответственности, от брака, от приличной работы, от серьезной жизни, да и просто от самого себя. Потому что «приличная работа» почти всегда была синонимом «рутины», а отношения требовали работы над собой и кучи других сложных вещей. Ответственность же была тем, что он отказывался брать на себя чисто из принципа. Из-за этого ушла Аннабель, из-за этого ушла Нину. А космос… В космосе только ты да корабль – и бесконечная Вселенная, которой не нужно от тебя ничего, в отличие от назойливых и надоедливых окружающих. Даже когда сын сказал, что остается в Содружестве, Кайл согласился с его решением, пытаясь убедить себя, что Джулиану будет гораздо лучше в привычной обстановке, среди которой он вырос. Но в глубине души он знал, что лжет в первую очередь самому себе; лицо Бреннана-младшего говорило красноречивее всяких слов – он скучал по отцу. Не просто скучал, а жаждал его внимания, ведь всю жизнь считал его мертвым. И прояви Кайл хоть чуть-чуть больше настойчивости – он непременно отправился бы с ним на Землю. Но Кайл не проявил – вновь трусливо сбежал, как всегда и делал. Да так, что сыну потребовалось чуть не отдать концы на территории машин, чтобы отец, наконец, обратил на него внимание. И этого единственного раза Бреннану-старшему хватило с лихвой. Джулиан восстанавливался почти месяц – и хотя нервное перенапряжение и авитаминоз можно было устранить всего за пару дней при помощи современной наномедицины, последствия длительных скитаний по ксенонским секторам даром не проходили. Теперь Джулиан приобрел клаустрофобию и патологическую неприязнь к любого рода питательным батончикам, а Кайл решил, наконец, попытаться стать этому почти взрослому мужчине тем, кем должен был быть, вообще-то, с самого начала – отцом. С тех самых пор пределов Солнечной системы они не покидали – дипломатическую работу, которая и до того казалась Кайлу бессмысленной, он бросил сразу же после обнаружения Альдрина, когда невозможность примирения аргонцев и землян стала очевидной – не только из-за паранойи его соотечественников, но и из-за того, что сам Аргон как-то не сильно желал мириться. Так что свободного времени у него резко стало больше – он смог наконец вновь наладить общение с Еленой (все-таки решившей вернуться домой вместе с дочерью Саей), а в остальное время они с Джулианом учились быть семьей. ОКК «Пылающая Корона», относившаяся к тяжелым истребителям типа «Кортик», была их первым приобретением на этом поприще. Джулиан был в неописуемом восторге, прошерстив корабль сверху донизу, да и сам Кайл был впечатлен – его не было в Солнечной системе чуть больше двадцати лет, и за это время на его Родине совершили такой технический скачок, что оставили все Содружество далеко позади, так что даже Бреннану-старшему, знакомому с земной техникой, пришлось чуть ли не заново осваивать управление кораблем, столь непохожим на все, что он видел до этого у аргонцев. За те несколько лет, что они провели вместе, видеть Джулиана в кресле второго пилота стало настолько естественно, что Кайл даже не мог сказать, как же раньше он умудрялся без этого жить. Однако даже обретя сына, Бреннан не мог – да и не собирался, – отказываться от той пьянящей свободы, что давал ему космос. Но теперь он смотрел на мелькающие в черноте звезды с ненавистью. Теперь за штурвалом сидел Джулиан, и Кайл не был уверен, что когда-либо захочет вновь занять кресло пилота. Не после всего, что произошло за эти пару лет – и, несомненно, еще произойдет. Не после всего того ужаса, которого он так боялся – и который ему все же пришлось испытать. В одночасье пустая бесконечность Вселенной превратилась для него в символ потери. Космос больше не был для старшего Бреннана глотком свободы – он был болью, отчаянием и страхом. Космос был бездушным и безжалостным, космос отнял у него дом и близких, космос… Космос убил её. Она мертва – и он больше никогда не увидит ее. Мертва. Разорвана на части удушающим тяготением и непроглядным мраком черной дыры вмести с безумцем Винтерсом и его флотом столь обожаемых им роботов-убийц. Кайл не мог заставить себя произнести слово «терраформеры» – это причиняло ему почти физическую боль. Перед его мысленным взором вновь возникли знакомые темно-карие миндалевидные глаза; круглое, загорелое лицо, морщины которого отчасти выдавали ее солидный возраст; густые прямые волосы цвета воронова крыла, уже тронутые первой сединой, словно серебристым инеем… Он любил ее. Может быть не так, как Нину. Может, не как женщину, но однозначно как человека. Как своего лучшего друга, которому он мог довериться и без которого просто не представлял смысла своего существования. – Лин, – тихо прохрипел Кайл, надеясь, что никто из трех, сидевших в этот момент в кабине корабля, этого не услышал. На какую-то минуту он ощутил резкий, внезапный порыв истерически рассмеяться. Дура ты, Лин, какая же ты дура! И в самом деле, почему она? Все, что осталось от Земного Космофлота, героически встало на защиту Земли. Лея Сингер, Чианна Джорно, Яррен Фристи, Кэлон Онейм… Сколько еще? Всех и не перечислишь. Так почему она? Почему из всех тех людей, которые могли повторить ту древнюю, судьбоносную жертву Натана Ганна, это должна была сделать именно Лин?! Почему, в конце-концов, он снова должен был терять тех, кто ему дорог? Он потерял сестру. Потерял Нину. Чуть было не потерял Джулиана, причем дважды. И вот теперь Лин… Он ненавидел признавать это, но где-то в глубине души он нисколько не удивлялся случившемуся. Если кто-то и был способен повторить жертву Ганна – то это, безусловно, Лин, его любимая, нахальная и упрямая Лин, для которой не было проблемой ни врезаться в Нереиду, ни решиться бомбить IT-Евангелистов на дне океана Европы без какой-либо поддержки извне… Ни, видимо, прыгнуть в чёрную дыру. Он усмехнулся – они постоянно спорили, кто из них лучше, способнее и талантливее, но, задумываясь сейчас о молодости, он понимал, что она была во многом несравненно лучше него. Смог ли бы он прыгнуть в чёрную дыру ради хоть кого-нибудь? Может быть, ради сына и смог бы. Но дочь Елены предала и её, и всех их – а она нашла в себе силы отдать жизнь за Землю просто потому, что знала о своём долге. Об этом никогда не говорили прямо, хотя Бреннан не видел ничего зазорного в том, чтобы так сказать. Это просто было то, что сидело у каждого землянина в подкорке, ещё, наверное, со времён первой войны с терраформерами. Каждый из них должен был быть готов пожертвовать собой ради Земли. При всех конфликтах – а они были неизбежны после войны, во время трудного и долгого восстановления разрушенного, – при всех разногласиях, которые люди до сих пор могли испытывать по отношению друг к другу, это было своего рода аксиомой, в которой никто не сомневался. Это просто было так, и Бреннану казалось, что это, наверное, и отличало их от аргонцев, потому что ну… Кайлу было сложно представить, чтобы скажем Бан Данна или Фрэнк Херрон пошли бы на таран хаакского суперлинкора в Омикроне Лиры. Скорее уж попытались бы найти очередного «жертвенного агнца», который бы смог это сделать. Лин на «жертвенного агнца» не походила совершенно – уж скорее на «жертвенного льва»; она была храброй, без сомнения – но её храбрость не затмевала ей взгляд. Погибнуть в бою, из последних сил защищая Землю, может быть и было бы героически – но какой смысл, если потом не останется никого, чтобы этого героя чествовать? Или можно было умереть в муках, в железной хватке Стрельца А – зато уверенным в том, что Голубая планета будет жить. Что с ней никогда, никогда не случится ничего плохого, как завещал ещё капитан Фарнэм. Что человечество будет жить, будет развиваться и растить детей, которые будут вырастать – и, самое главное, помнить. Помнить обо всех тех, кто не сможет больше никогда приветствовать солнечный свет; обо всех тех, кто никогда не сможет взглянуть на Голубую планету, осознать, как же прекрасна Земля – прекраснее Аргон Прайма, Нишалы и ещё миллионов других планет, которые Бреннану удалось повидать за свои мучительно долгие двадцать лет вдали от родного дома. А теперь было слишком поздно. Теперь Торус был разрушен, а Лин была мертва. Он может кричать – но она не услышит его. Он может звать ее сквозь миллионы световых лет – но она не вернется. Она обрела свой покой в центре Млечного Пути, похоронив с собой флот терраформеров, психа, помешанного на АИИ, и все далекоидущие планы аргонцев. Бреннан вновь невесело фыркнул – по сравнению с утратой, наверное, одного из самых важных людей в своей жизни, предательство «братьев» смотрелось почти пустяком, однако саднящую боль где-то внутри он всё-таки ощущал. Не то чтобы он этого не ожидал – и у аргонцев, и у землян в головах были свои тараканы и глупо было ожидать, что после почти тысячелетия жизни порознь они смогут найти общий язык. Но он даже в самом страшном сне не мог предположить, что всё повернётся именно так. Он до сих пор помнил шок, который испытал, когда ему разглашали секретную информацию УВКР – одну за другой. Шпионская сеть в Солнечной системе. «Тёмный космос». Попытки Аргонской секретной службы выкрасть технологии АОГ. Военная операция Оперативной группы АИИ в системе «Путешествие Натана», где были потеряны четыре эсминца типа «Тир», однако аванпост АСС удалось уничтожить. Сая Хо. Синдикат Яки и его протеже – «Берилл Хайтек». Мартин Винтерс. Терраформеры. Разрушение Торуса и тайные врата на Меркурии. Нападение на Венеру, Марс и Землю. Геноцид человечества. Кайл вновь ощутил разгорающееся внутри пламя. Он всегда считал аргонцев немного назойливыми, чрезмерно любопытным и наглыми, но, в целом, достойными людьми – и узнать об их грязных играх, начатых почти сразу после Воссоединения, было действительно серьёзным ударом. Он подумал о Бане Данне, возглавлявшем АСС – это был дружелюбный и располагавший к себе человек, а его беспокойство о заблудившихся земных пилотах казалось искренним. Конечно, свои интересы были и у него – они были у всех, кроме боронов, о чём те прямо ему заявили, – но Данна уважал его как человека, а не как досадный довесок к потенциально полезным земным технологиям, и Бреннан-старший даже считал его своим другом. А сын, которого он по-сути спас от тюрьмы? Мог ли Данна стоять за «Балансом сил», за «Бериллом», за Торусом, за Винтерсом и флотом терраформеров? Кайл не был в содружестве уже почти десять лет и очень надеялся, что нет; что АСС возглавлял другой человек, потому что представления о Данне, спокойно отдающим приказ о геноциде целой планетной системы казались совершенной дикостью. Он знал этого человека почти двадцать лет – такое было не в его характере. Абсолютно. За это он мог бы поручиться. Зато это было в характере аргонцев – а это было тем, что ему было очевидно с самого начала, но что он долго отказывался признавать. Отчаяние, которое он теперь испытывал, казалось почти всепоглощающим. Такого раньше никогда не было. С ним, по крайней мере, точно. Конечно, он был военным пилотом, а значит случалось всякое – и не единожды он думал, что погибнет. Но ни разу привычная картина мира для него не переворачивалась с ног на голову – к тому же, настолько болезненным способом. Даже если бы они с Лин не выбрались с Нереиды, Кайл был уверен в том, что Земля всё так же будет сиять в космической пустоте, а его соотечественники всё так же будут продолжать жить, пытаясь преодолеть собственное тёмное наследие. А теперь он не был уверен ни в чём. И последние остатки уверенности он потерял, увидев рои чёрных кораблей в голубом небе, ощутив, как его охватывает дикий, первобытный страх. Это было то, о чём вспоминали поколения людей. Это было то, что пытались предотвратить своими жертвами Натан Р. Ганн и первый флот ОКК. То, чем пугали на ночь детей и чего втайне боялись взрослые. Возвращение терраформеров – древнего врага человечества, который пришёл снова, чтобы нанести последний, сокрушительный удар. И чувствуя подступающие ужас и отчаяние, Бреннан думал – а знали ли об этом аргонцы? Они не были землянами, они не понимали той безысходности, что в тот проклятый год в двадцать первом веке охватила наверное всё человечество. А если понимали? Если терраформеры были не только военной силой – но психологической? Рассчитывали ли они, что один только вид приближающихся к Земле чёрных кораблей заставит землян сдаться? Бреннан не исключал этого варианта. Честно говоря, теперь он не исключал вообще ничего – вплоть до того, что аргонцы рассчитывали заполучить контроль над Землёй с самого Воссоединения; что для этого они и организовали всё это – или, по крайней мере, не препятствовали в этом паранидам, хотя опыт уже говорил, что если Аргонской секретной службе что-то необходимо, то не существует никакой преграды, которая устояла бы перед жаждой желаемого ими. Ради чего теперь были последние десять лет? Ради чего все попытки помирить Родину с теми, кто готов был когда-то отказаться от дома, чтобы защитить его? Он верил им; он искренне считал, что они сохранили в себе дух бесстрашных исследователей и отважных воинов, дух того, старого человечества. Он всерьез надеялся, что они смогут вытащить запершихся в Солнечной системе и в собственном страхе землян на свободу, вернуть им то неистребимое упорство и самоотверженность, которое не смогли победить ни терраформеры, ни скорбь, ни время. Зря. Все было зря. Теперь ему казалось, что мало было паранойи; мало недоверия, мало пушек и спецслужб. Иначе всего этого бы не случилось. Иначе бы аргонцы не сделали всего этого с Землей. С планетой, которая, несмотря ни на что, была и оставалась его Домом. Лицемерные, трусливые, подлые мерзавцы… Пойти на геноцид, на сделку с мафией, на создание гребанных терраформеров… – Отец, – раздался негромкий голос. Кайл мгновенно встрепенулся и поднял голову; корабль, под управлением бортового компьютера, подлетал к Трансорбитальному ускорителю на автопилоте, а Джулиан, отвернувшись от лобового стекла внимательно смотрел на него. Выражение его лица было нечитаемым, однако Бреннан-старший всё равно ощутил странное тепло внутри – сын назвал его отцом; до этого он почти всегда обращался к нему по имени – и когда впервые узнал правду о своих родителях, и когда встретился, наконец, с ним лично, и когда остался с Кайлом в Солнечной системе. В их отношениях с самого начала были неловкость и некая напряжённость – Джулиан был взрослым, самодостаточным и независимым человеком, который привык жить без родителей и, как будто, даже не нуждался в них. И хотя Кайл отчаянно пытался убедить себя, что не опоздал, и что они могут стать хотя бы подобием нормальной семьи, иногда ему в отчаянии казалось, что было уже слишком поздно. – Ты в порядке? – вновь спросил Джулиан. Что ж, он хотя бы беспокоился о нём. Кайл невесело хмыкнул; сын всегда беспокоился о нём, потому и спасал столько раз. Жаль только, что у Бреннана-старшего не хватило ума оценить это ещё тогда. Может, всё было бы куда проще… Кайл открыл было рот, чтобы что-то ответить, но слова как будто застряли в горле. Он вполне мог соврать. Сказать, что в норме. Но он не был в норме. И вряд ли уже будет. Это была не просто утрата – это рана на его сердце, глубокая и до сих пор сочащаяся кровью. И он не был уверен, заживёт ли она хоть когда-нибудь. – Нет, – хрипло ответил он, – Не в порядке. Совсем. На большее его не хватило, но Джулиану, казалось, больше и не требовалось. Он некоторое время просто задумчиво смотрел на него, а потом негромко сказал: – Я тоже, отец. Я тоже. И вновь отвернулся к лобовому стеклу. Тишина вновь воцарилась в кабине звездолета, но теперь она стала куда уютнее – возможно из-за того, что они разделили этот момент искренности между ними. Кайл медленно наблюдал, как ОКК «Пылающая Корона» вошла в Трансорбитальный ускоритель, как серебристые точки звёзд мгновенно превратились в сверкающие линии, когда небольшой корабль разогнался до межпланетной скорости и направился в своё последнее путешествие на Эриду – дом павшей в бою Елены Хо, заслужившей того, чтобы почтить её память.