Wild

На улице тихо. Вокруг нет ни единой души, словно все люди в одночасье покинули город. Окраина Токио всегда была такой: днем — уютной и спокойной, а ночью — опасной, как бесконечное поле с высокой травой и ядовитыми змеями, притаившимися у самой земли. На одну из таких Очако неудачно наступила, и ее яд проник глубоко под кожу, к самому сердцу, отравляя его. Она зябко ежится от воспоминаний о первой встрече и застегивает пиджак. Сегодня Очако сможет остановиться. До назначенного места встречи она добирается на такси, вежливо попросив высадить ее у небольшого круглосуточного. Интернет сильно сбоит, и это напрягает не хуже, чем крыши стеклянных высоток. Очако с самого детства мечтала работать в крупной строительной компании отца и старалась быть примерной дочерью. Полтора года назад она окончила университет с отличием, завела кошку и достигла своей цели. Она никогда не задумывалась о том, что ее будущее может оказаться совсем не таким, каким она его представляла. В один из дней все просто пошло не так, не по выстроенному плану. Крепительные тросы оказались недостаточно некачественными, обувь — отвратительно скользкой, а пять этажей — невероятно высокими. Очако помнит, как громко вскрикнула, сорвавшись. Как непозволительно быстро проскочили мимо секунды, словно в ускоренной кассетной записи. А дальше не было ничего, только боль и сплошная вязкая темнота. Очако поправляет рукой висящую на плече сумку и зачесывает волосы назад неестественно загорелой рукой. Ежедневный плотный макияж на всех участках голой кожи нервирует до противной чесотки, от линз болят глаза, как и от галогеновых белых ламп в больнице на проверках. Она больше совсем не смотрится с зеркало, не делает селфи с друзьями во время посиделок и лишний раз не прикасается к себе. Зачем, если и так понятно, что она там увидит и почувствует? Так лучше для ее шаткой нервной системы, а трезвость ума нужна ей как никогда. Таких, как Очако, многие называют животными. Отвратительными гнилыми куклами, нелюдями — как угодно, лишь бы не использовать нейтральное «восставшие». Чаще всего звучит емкое «зомби» в адрес тех, кто отважился ходить без макияжа, не скрываясь. Очако немного завидует их смелости — она так точно никогда не сможет. Каждый раз воспоминания кажутся давно забытым ярким сном, который видишь несколько раз за всю жизнь. Невероятное количество восставших, нахождение работы и второй шанс до сих пор представляются чем-то нереальным и необъемным, больше похожим на сюр. Такого просто не бывает, и она постоянно напоминает себе об этом. Это невозможно — смерть всегда была концом всего. Вернуться к родителям Очако так и не смогла — потерю дочери во второй раз они бы не выдержали. Это было эгоистичное решение, которое она твердо приняла и не планировала от него отступаться. Иида-кун на это лишь укоризненно покачал головой, резко поправив очки и даже не пытаясь ее отговорить. Когда-нибудь она расскажет им правду и, возможно, даже встретится, но пока она совершенно не готова. Самой бы разобраться. Красноватое здание не сразу бросается в глаза, стена неприметного склада мягко освещена единственным уличным фонарем. Очако проверяет адрес в телефоне и понимает, что не ошиблась. Собственный стук каблуков по асфальту неожиданно успокаивает. Сегодня она все это остановит, разорвет все связи и вычеркнет имя Тоги Химико навсегда из своей биографии. Их отношения давно вышли за рамки нормальных, пора уже что-то с этим сделать. Очако машинально дотрагивается до губ пальцами и одергивает руку, словно обжегшись. В груди начинает неприятно ныть, и она встряхивает головой, прогоняя дурацкие мысли. Почему-то с каждый шагом ее уверенность тает, как мокрый снег на теплой ладони. Чьей-то другой теплой, живой ладони. Все-таки Очако сомневается, что сможет осуществить задуманное. Собравшись с силами, она дергает тяжелую дверь в сторону. Внутри — темнота, только свет из небольшого окна сбоку просачивается. Совсем как тогда, после падения. Очако осторожно входит, сразу прикрывая за собой дверь, и ее мгновенно окутывает приятный запах сена и дерева. Принюхиваясь, она делает несколько шагов вглубь и оборачивается на шорох справа. Глаза привыкают к темноте постепенно, и окружение начинает проявляться, словно на пленочной фотографии. Тога ждала ее. Она стоит там, широко улыбаясь, и в несколько движений оказывается гораздо ближе. От нее пахнет новыми цветочными духами — Тога не раз рассказывала ей, как она любила такие в прошлой жизни, — и Очако устало прикрывает глаза. Что-то еще, едва уловимое, прорезается в этом запахе. — Очако-чан, рада тебя снова видеть, — сладко говорит Тога и по-кошачьи наклоняет голову. Плавно очерчивает руками контуры ее тела, не касаясь кожи, совсем рядом, и внимательно заглядывает в глаза. Сегодня она в линзах, быстро отмечает про себя Очако. А Тога всматривается в нее, будто ища чему-то подтверждение. Ее жесты всегда притягивали, Очако не может отвести взгляд — Тога ловко цепляет ее на крючок своего обаяния, бесконечно заставляя на себя смотреть, и Очако виснет на нем, теряя волю к сопротивлению. — Тога, я хотела погово... — она не успевает закончить фразу. Тога тянет ее за руку к ящикам у стены, поглаживая большим пальцем запястье. — У меня есть для тебя сюрприз, — она наигранно подчеркивает голосом последнее слово и тут же ловко исчезает в темноте. Очако присаживается и в напряженном ожидании теребит пальцами ткань брюк. Пружина беспочвенного беспокойства закручивается внутри все больше, ладони предательски потеют. Ничего страшного или ужасного еще не произошло. И не произойдет, мысленно поправляет она себя. Это же не первая их встреча, почему она так нервничает? Очако старается успокоиться и привести мысли в порядок. Сейчас она будет сильной и все выскажет Тоге: о том, что ее видение восставших — неправильное, что нельзя так поступать с живыми, настоящими людьми, что нужно соблюдать хоть какие-то меры безопасности, чтобы не быть пойманной охотничьим отрядом, и вообще. Им нужно держаться друг от друга подальше, чтобы их жизням ничего не угрожало, и спокойно проходить реабилитацию. Не забывать принимать стабилизаторы, регулярно сдавать анализы, тренироваться быть похожими... Стараться прожить эту жизнь лучше предыдущей, раз уж им выпал такой шанс. Тога возвращается через несколько минут. От нее веет предвкушением и чем-то невероятно сладким, почти приторным. Очако хмурится, снимает пиджак и поднимается на ноги. Слишком резко убирает руки в карманы, нервничая. — Тога, я приехала сюда совсем не за этим. Мне ничего не надо, спасибо, мы... можем присесть и все обсудить? Это важно. Для меня. Тога, кажется, пропускает все ее слова мимо ушей. Громко хмыкнув, она достает из-за спины спрятанные руки. — Это тебе, — протягивает их к Очако и наклоняет голову к плечу, смущенно краснея. — Надеюсь, понравится. Очако непонимающе переводит взгляд с раскрытых ладоней на лицо Тоги. Вглядывается получше в подарок. Она серьезно считает, что Очако согласится принять... вот это? Она медлит очень долго. Тога напротив вопросительно поднимает брови и начинает стучать мыском кроссовка по полу. Ее раздражает нерешительность, быстро догадывается Очако и закусывает губу. Она не станет есть это ни при каких обстоятельствах. Все эти полгода она стойко держится и не собирается сдаваться. Она сильная и сможет это выдержать. Это же как наркотик. Этому нельзя поддаваться. — Очако-чан, все в порядке? Почему ты молчишь? — Тога оказывается в опасной близости и наклоняется вперед, смотря на нее снизу вверх. Очако хочет сказать, что отказывается, что это все — их встречи, разговоры и проведенные вместе ночи — ей совершенно не нужно. Она не животное, которое ест человеческие мозги. Не чудовище. У нее есть сила воли и жесткий контроль, она действительно старается вновь стать человеком. И она не собирается вестись на поводу у голода и бросаться на огромный кусок мяса. Но слова так и встают невысказанными поперек горла. Очако смотрит на Тогу и нерешительно качает головой. Только сейчас она замечает, что все руки у той в густой крови, которая сочится из мягких извилин. Очако делает шаг назад, когда Тога выпрямляется и подносит руки к своему рту. Падающий свет из окна подсвечивает ее фигуру со спины, мягко обнимая за плечи. Это завораживает. Очако приоткрывает рот и задерживает дыхание. Если бы ее сердце еще билось, то сейчас оно бы глухо стучалось о ребра, готовое выпрыгнуть Тоге в руки и оказаться на месте этого мозга. Очако боится своих желаний и одновременно понимает — она бы сделала это без единого сомнения. Отдала сердце. Одернув себя, она силится отвернуться, чтобы не смотреть, но у нее не получается — кажется, что она даже моргать больше не может. Окровавленные руки скрываются в густой темноте, юбка слегка задрана на бедре, волосы в растрепанных пучках выглядят обманчиво опрятно. Вся Тога окружена божественным лунным свечением, и Очако невероятно сильно хочется продлить этот момент подольше. Она впитывает ее образ глазами, пожирает, жадно запоминая его каждой клеточкой своего тела, и ловит носом сладковатый запах. Тога похожа на воплощение прекрасного и ужасного одновременно. Ее личный ангел и дьявол, идеальное несовершенство, оказавшееся запечатанным в человеческом мире и толкающее на плохие поступки. Капля крови в тишине гулко падает на пол. Очако видит происходящее словно в замедленной съемке: Тога широко раскрывает рот, оголяя зубы, воздух на мгновение застывает, и Очако слышит, как они плотно вонзаются в мясо. Тога смотрит прямо в ее глаза. Им не нужно дышать, но Очако давится воздухом, сбивается с ритма диафрагмы и одергивает воротник рубашки. Бежевый свитер Тоги покрывается бурыми пятнами, они расползаются от воротника в разные стороны и заливают грудь. Очако наблюдает, как почти механически двигается челюсть Тоги, как крепко сжимаются зубы. Какое плотное мясо. Как вкусно, наверное, во рту разливается сладкая кровь. Шумно сглотнув, Очако вытягивает вперед руку, и Тога облизывается, оголяя потемневшие клыки. Очако еще колеблется. Она должна была поговорить. Объяснить, почему так поступать нельзя, почему ей не нравится, почему она против. Но Тога перекладывает мозг в левую руку и протягивает другую ей навстречу. Кажется, Очако шатает, ноги совсем перестают держать и мелко дрожат, а запахов становится слишком много. Взгляд Тоги из-под ресниц сбивает ее с толку, и она окончательно запутывается. Наверное, Тоге слишком очевидна ее нерешительность и сомнение, поэтому та сама подходит ближе. Нарочито медленно облизывает испачканные фаланги пальцев, собирая языком капли — все, до единой, пока кожа не становится снова чистой. Грудную клетку от этого сдавливает невидимой проволокой. В горле дико першит, и Очако кашляет — долго, почти до слез, она и забыла уже, когда с ней такое случалось. Тога успокаивающе гладит ее по волосам. Чертит незамысловатые линии от виска до губ, будто заклинание, и останавливается на них взглядом. Очако замечает. Это трудно не почувствовать — Тога умеет разговаривать вот так, без слов, глазами и жестами, поэтому, когда она проводит по губам пальцами, Очако совсем не удивляется. Только застывает в ожидании поцелуя, которого не следует дальше. Тога отстраняется и подносит левую ладонь к ее рту, намекающе приподнимая брови. Очако не знает, хочется ли ей этого на самом деле. Она же не сможет остановиться, снова подсядет. Нельзя этого делать. Но Тога решает все за нее: — Очако-чан, просто кусай. И выжидающе смотрит. По телу пробегают мурашки, Очако расстегивает верхние две пуговицы на рубашке и захватывает одними губами маленький кусочек мозга на пробу. Затем грубо откусывает и жует, стирая капли крови из уголков рта тыльной стороной ладони. Тога стоит и не шевелится — наблюдает, словно довольная кошка за любимым котенком. Очако кусает еще раз, еще раз и еще, тянущее тепло приятно наполняет тело. Словно она снова живая. Кровь пачкает белую ткань, стекая по подбородку, но она не обращает на нее внимания. Она замечает, что Тога зачарованно смотрит куда-то ниже ее лица. Очако наклоняет голову и трогает грязной рукой шею, проверяя. Мысли проясняются заторможено, и она понимает, что вся испачкалась. Тога кладет вымазанные в крови руки ей на талию и толкает к злосчастным ящикам, почти наступая на ноги. Прикосновения отзываются привычными разрядами, бегающими по кончикам пальцев. Сев на ящик, Очако берет ладони Тоги в свои и тянет ее на себя. Пару секунд та задумчиво ее изучает, закусив губу, затем наклоняется и влажно вылизывает ее шею. Очако запрокидывает голову назад и прикрывает глаза. Ее ведет, и она точно не хочет думать о том, что правильно. Они всегда могут поговорить в другой раз. А сейчас язык Тоги занимает собой все ее мысли. Она оставляет почти невесомый поцелуй на подбородке и ведет пальцем от впадинки между ключицами ниже. Ловко расстегивает пуговицы, забираясь пальцами под белье и быстро пробегаясь по затвердевшим соскам, сжимает в ладонях грудь. Очако притягивает Тогу к себе за край свитера — еще немного ближе. Та проезжается бедрами по прохладным ногам и, сориентировавшись, опускается сверху. Очако прикрывает глаза, приподнимает ткань юбки, гладит прохладные ягодицы. Тоге нравится — она протяжно стонет ей в ухо, выгибаясь в спине, вжимается сильнее. Очако тянется рукой к запястью Тоги, откусывает еще один кусок лежащего на ладони мозга, громко причмокивая. Это сильнее нее. Тога не отстает, делая тоже самое, и, кажется, Очако даже слышит, как она довольно рычит, заглатывая куски почти не жуя. Загустевшая кровь окончательно заляпывает их одежду, стекает по голому телу за воротник и неприятно холодит кожу. Мясо практически тает во рту — наверное, так только кажется, но это самое вкусное, что Очако пробовала в своей жизни, — и она не хочет, чтобы оно закончилось, но Тога намертво вгрызается в него, жадничая. Очако тихо хмыкает и проворно проскальзывает пальцами под резинку ее белья, сбивая прыть. Последний кусок она слизывает с маленькой ладони Тоги, во взгляде которой читается почти ненависть. Очако знает, что та обязательно жестко напомнит ей о выходке и отомстит в следующий раз. Но сейчас Тога аккуратно проводит холодными руками по плечам Очако, опуская рубашку ниже. Кладет руку на немое сердце и давит, заставляя Очако отклониться и лечь. Победно улыбается, снимая запачканный свитер. В темноте ее глаза подсвечиваются неестественно ярко, как флуоресцентные палочки. Очако нежно убирает с ее лица выбившиеся прядки, чтобы было лучше видно, и, приподнявшись на локте, притягивает Тогу за шею. Глубоко целует, размазывая по губам густую кровь и ненавистный темный тональник. Кажется, Очако почти слышит в своей голове насмешливые слова: «Упс, Очако-чан, ты снова потеряла контроль».