Я тебя ненавижу.
И не потому что ты похож на яркое солнце во время заката, и не потому что ты никогда не смеешься над моими шутками, и не потому что в твоих волосах вновь запутались алые листья. Почему-то сквозь сжатые зубы лишь прорывается поток воздуха, почти беззвучный, не похожий на что-либо, лишь остается прикусить кончики пальцев, опуская взгляд в бездну. В этом какое-то неровное, неправильное предназначение, которое я сам себе нарисовал на запястье, вывел краской, что стирается поминутно. А ты почему-то так любишь молчать, рассматривая сеть сосудов на руках, будто бы ищешь там что-то большее, пытаешься сквозь тонкое полотно кожи ощутить что-то более важное, что-то более живое, чем сердце, бьющееся в грудной клетке. А еще зачем-то очень долго не заходит солнце, остается отпечатками на щеках, касается носа, согревая прикрытые веки, и разбрасываясь сотнями игривых отблесков по стенам. Когда оно наконец-то коснется полосы горизонта, то последний раз ярко вспыхнет, не давая забыться во тьме, ослепляя весь мир, который вздрогнет от безумно яркого света, прорывающего ребра. В них из влаги и тепла прорастают самые яркие цветы, которые невозможно собрать, но они рвутся куда-то вдаль, пытаются уйти вместе с закатом, причиняя невозможно сильную боль в сердце. Розы имеют шипы, но среди всех цветов они самые красивые? Наверное, в этом какая-то ирония, потому что белый смешивается с красной кровью, окропляя бутоны, в этом какая-то неизысканная пошлость. Мрамор в крови – безумно пошло. Наверное, среди всех цветов, что хоть раз цвели в моей грудной клетке, большую боль причинили твои чертовы георгины, которые похожи на небо, когда по центру сияет яркое алое солнце, а белесые края небо исчезают за ненадобностью. Наверное, потому что ты слишком любил эти простые цветы, которые легко выращивать, которые цветут в любом простом саду. Я бы забил их гортензией, поглотил бесконечным одинаковым цветом, что не режет глаза. Но к чертям это все, к чертям и в бездну. Тебе ли не знать об этом? Будто бы ты смеешься над неровностью моих слов, потому что находишь это забавным, и откидываешь голову, прижимаясь затылком к стулу, только потому что показываешь своё безразличие. В тебе сотни эмоций – но почему-то сейчас остается выжженная пустыня из-за маленькой детали, которую мы оба не можем принять. А еще очень долго и хрупко восстанавливается доверие, когда ты опускаешь взгляд, ища очередную причину. И тогда я ощущаю, как в грудной клетке рвутся очередные принципы – или это ты срезаешь свои цветы, эти бесконечные поля георгин, которые ты зачем-то создал. Наверное, чтобы однажды вырвать все с корнем, сжечь, превратив в пепел. Мы всегда уничтожаем то, что оказывается слишком близко к нам. Таков удел бессмертных и вечных. Но в воспоминаниях лишь тонкая полоска металла, прожигающая насквозь меня, а ты не помнишь ни единой детали, упираясь взглядом в лист бумаги, где перечислены самые страшные из грехов – мы оба знаем, что ты совершил их все однажды. Но платим свою цену мы оба, будто бы кем-то наказаны, боясь пламени сильнее всего. Синее – самое горячее, ты знал? Почему-то многие думают, что оно обжигает холодом, но оно все плавит вокруг, обращая в небытие. Но не мою память – я хочу поменяться с тобой местами, хочу забыть, и хочу просто не ждать здесь, когда найдется тот, кто лишит меня жизни. А ты почему-то опускаешь взгляд, переспрашивая сотни раз о моем уходе, будто бы действительно хочешь этого. Мы знаем оба, что это не так. И ты готов забрать любого, кто коснется рукояти – я не верю в Богов, а ты находишься где-то на уровень выше. Знаешь, я всегда хотел сказать одно:Я ненавижу тебя.