Обет охотника

— В сумраке ночи… Идёт шагом ровным… Собирая остатки самообладания и пытаясь не молчать, чтобы приостановить безумие, Даниэль, охотник Церкви, идёт по пустующим улицам Ярнама, волоча за собой огромное, непомерно тяжёлое колесо мастера Логариуса. На небе багровым оком за ним наблюдает кровавая луна, следит за каждым шагом сквозь пелену иллюзии паучихи Ром. Послушник Марлоу молится, чтобы сегодня удача и Великие благоволили ему. Он ищет свою жертву, что видится ему красным всполохом на фоне непроглядной черноты. — Обагренный кровью, в рассудке полном… Одеяния Палача светятся в темноте, только дурак может надеть подобное в самый разгар охоты, но вера Даниэля в их дело сильна. Она ведёт его, направляет руку с мушкетом, позволяет держаться в сознании, пока по венам течёт священная кровь Великих. — Гордый охотник… Церкви. В мёртвой тишине раздаются быстрые шаги — Даниэль слышит их в переулке и решительно закидывает колесо на плечо. Любая угроза будет устранена в эту кровавую ночь, будь то сумасшедший еретик или изуродованное чудовище. Заплутавший охотник или чудом избежавший безумия горожанин. — Чудовища — это проклятие. Марлоу влетает в переулок, делает замах и с липким звуком разносит голову заражённому Карой Зверя, даже не морщась от крови, что брызжет в лицо. Пахнет помоями и гнилью. Труп медленно оседает на брусчатку, падает под ноги Даниэлю, марая полы одеяния. Переступая через тело, церковник раскручивает колесо, хотя это вряд ли поможет очистить его от плоти и осколков размозжённого черепа. От дерева тоже несёт гнилью. — А проклятие — это оковы. Вдалеке каркает ворон. Тучи сгущаются над Соборным округом, готовые излить на проклятый народ холодный дождь, что смоет кровь с мостовых. Палач идёт дальше. К фонтану, через площадь… Охотничье чутьё ведёт его на поиски единственной жертвы. — Только ты… — Настоящее оружие Церкви? Марлоу останавливается у ворот, ведущих к Главному Собору. Руки начинают мелко подрагивать, ноги не слушаются, а ноздри глубоко втягивают воздух. Где-то рядом кто-то… Кто-то такой же, как он — но предавший Церковь. Нечистокровный охотник. Даниэль медленно оборачивается и роняет колесо на землю, поддерживая его за железную ручку. Перед ним стоит, будто призрак, чёрный ворон, чьи одежды украшает оперение иссиня-чёрных птиц. Вооружённый клинками Милосердия, он ожидает ответа и небрежно стряхивает с лезвий сладкую проклятую кровь. Охотник на охотников. — Габриэль… Марлоу когда-то знал этого человека. Когда ещё был простым паломником, впервые вкусившим древнюю кровь. Этот человек улыбался ему. Он был добр. А затем Ярнам погрузился в Кошмар, и Палачи, проклятые вечной охотой на Нечистокровных, перестали подчиняться Церкви. Тем, кто чувствовал безумие. — Ворон пришёл забрать мою душу? — усмехается Даниэль. — Отправить меня к Великим? Как они решают, какой охотник не заслуживает жизни? Как эти твари, облачённые в перья, находят нужную цель? Марлоу прикрывает глаза и медленно выдыхает. Габриэль… Как он находит его раз за разом, из сна в сон? — Великие не заберут тебя к себе. Охотник должен охотиться на чудовищ, а не убивать тех, кто беззащитен. Палач быстро прикидывает свои шансы и делает шаг навстречу. Он вспоминает, как обнимал Габриэля ночами. Как помогал ему свыкнуться с переливанием древней крови. Как поощрял его стремление приблизиться к Великим. А что сейчас? Кем стал его бессмертный охотник Церкви? — Я убиваю тех, кто свернул не туда, Даниэль… — кожаные сапоги скрипят при каждом шаге. — Но я на верном пути, — парирует Марлоу. — Не мне решать. Всё давно уже решили за нас. Клинки с визгом разрезают воздух и сталкиваются с тяжёлым колесом. Палач достаёт мушкет и стреляет, но ворон уворачивается и с лёгкостью пробивает оборону, почти доставая клинками до обагрённого одеяния. Развернув оружие, Даниэль размашистым ударом пытается оттолкнуть от себя противника, но тот отпрыгивает и снова нападает. В темноте клинки отражают свет луны — когда-то это казалось красивым. Когда рассвет не был мифом. Когда небесное ночное светило не опускалось так низко. Когда ничто не давило на череп чарующими звуками… Кап-кап-кап. Клинки свистят рядом с ухом. Палач бросается в наступление, раскручивает колесо для дробящего удара, но Габриэль опять успевает увернуться. Их танец под луной продолжается, пока не выдыхаются оба. Даниэль падает, роняет оружие и стреляет вслепую, прекрасно осознавая, что его красный фантом, его охотник сможет уйти от пули. Чёрные перья летят во все стороны и осыпаются, укрывая Марлоу от луны, клинок щёлкает в руках хозяина и легко проникает в бренную плоть. Нет никакой надежды на то, чтобы выжить. Нет никакой надежды на то, чтобы сквозь боль разглядеть под старой треуголкой родное лицо. — Ты говорил… — Марлоу хватается за лезвие клинка. — Говорил, что… Будешь на моей стороне. Габриэль опускается на колени рядом и смотрит так пристально, так знакомо, что дыхание перекрывают рыдания. Но гордый охотник молчит. Он умирает — и будет умирать снова и снова, пока этот Кошмар не закончится. — Говорил, что… — Даниэль стирает кровь с губ и насаживается на клинок до эфеса, роняя голову на ворох чёрных перьев. — Говорил, что не бросишь меня… Даже на пороге безумия. — Знаешь, почему этот меч называют клинком Милосердия? Марлоу чувствует, как его обнимают. Не дают умереть в одиночестве. Безумие отступает на время, чтобы перед болезненным пробуждением вновь атаковать и без того утомлённое сознание. Только мгновение смерти способно прояснить рассудок почти так же, как глоток древней крови. А ещё голос. Его голос. — Потому что ты умрёшь в мире и покое. Тебе всегда этого так не хватало… — Мой чёрный ворон… Вестник смерти… Ты заберёшь меня к Великим? — из последних сил говорит Даниэль. — Ты откроешь мне глаза? Ты… Взгляд Марлоу стекленеет. Охотник на охотников тяжело вздыхает, ловя его последний вздох, закрывает ему глаза и преданно ждёт, пока Даниэль исчезнет, чтобы проснуться в том, другом Ярнаме. Чтобы наконец увидеть рассвет.