Puzzle(d) boy

Это не человек, это раздроченная мозаика, пазл, где у большинства деталей стыки пооткусаны, чтобы влезало легче. Приспособленство — никогда не красиво. Торфинн подтверждает это убитыми штанами, убитой курткой и убитыми людьми. Кнуду остаётся брезгливо фыркать в кулачок и продолжать следить за развернувшейся пиздиловкой. Он хочет приклеить эти грёбаные стыки обратно. Хочет собрать Торфинна по частям. Правильно. Он смотрит изучающе на то, как Торфинн режет за него людей и на то, как по-звериному жрёт. Как с ужасом пялится на расчёску. Как орёт во сне. Пока что собирается рамка, очевидные уголки с одной или двумя плоскими сторонами. Очевидно, что Кнуду нехер делать, раз он нашёл занятным решать эту тупую головоломку. Тупую и ебанутую. Хуй пойми на что способную. Опасную. По шкале от нуля до десяти Кнуд оценивает Торфинна на троечку — на три целых четырнадцать сотых, потому что это не иначе, как 3,14здец какой-то — сухие грубые ладони, сухие грубые губы — ебануться. По шкале от нуля до тысячи Торфинн конч за триста. Себя самого Кнуд оценивать не берётся — всё это сделали ещё до его рождения доверенные люди его отца. Цену себе знает не только он — поэтому-то его жопа в такой опасности, что приходится прозябать с блядским Торфинном по чуланам, да сутками напролёт только тем и заниматься, что собирать чужую личность по частям. — На тебя смотреть противно, сюда иди. — Нахуй иди. — Ты вообще не осознаёшь, с кем говоришь, да? Торфинн ухмыляется, указательным пальцем трёт левую ноздрю — нос у него всегда мокрый, как у кошки. — Пизда, — говорит. Это Кнуд тоже, зачем-то, запоминает. До хруста зубчиков сжимает ту самую расчёску, на которую Торфинн пялится диким взглядом. — Иди. Сюда. — Чеканка. Искры из глаз метает. Торфинн фыркает — точно-точно по-кошачьи, — и уходит в другой угол. Через пять часов они выметаются, Торфинн оставляет за собой пять дохляков, Кнуд — рюкзак со всем добром, и тот самый пресловутый гребень. Когда это найдёт полиция — она, безусловно, тоже сложит кусочки пазла, разберётся со всем, и предпочтёт не вмешиваться. Трупы за ними подчистят, кровавые следи отстирают с «Лаской». Приспособленство — это всегда уродливо. Кнуд убеждается на собственном опыте, вынужденный провести без душа больше, чем двенадцать часов. Чем сутки. Чем трое. Стоя над раковиной в w/c макдака, пытаясь абстрагироваться от горькой вони собственного тела, Кнуд и дальше решает эту старую задачку с числом пи на выходе. Из макдака их ожидаемо гонят, Торфинн чуть не ввязывается в драку из-за того, что спиздил картошку со стола. — Мы скоро? — Принцесса уже устала? Принцесса уже заебалась, Торфинн. Откровенно. Мозги плавятся, чужая улыбка сжигает сетчатку — зубы белоснежные, Торфинн никогда при нём не ел сладкого и кислого, никогда не курил и не пил кофе. Это тоже приспособленство — сладкое, кофеин и курево вызывают ненужную зависимость, а от кислого проблемы с желудком. Пунктик, галочка, новая деталь в мозаике — Кнуд закрывает метафорически сожжённые глаза, запоминает и это. — Мы. Скоро. Уже? — Терпи давай. Скоро. Кнуд испытывает человеческую потребность в гигиене и здоровом сне, потребность никогда больше не видеть тупого ебанутого Торфинна, потребность разгадать его до конца и успокоиться. Кнуду интересно, откуда корни растут у чужих повадок и привычек — всё ещё. Интересно, как выглядит Торфинн, если довести его до ума. Интересно, через какой ещё пиздец придётся пройти, чтобы узнать его /всего/, прочесть, как открытую книгу, и поставить на полочку. Приспособленство — в какой-то мере классно — Кнуд больше не вскакивает по ночам в холодном поту, заслышав треск сломанной шеи, потому что знает, выучил — хрящи Торфинна хрустят не так, а ради совсем уж чужих, гспдбж прости, вражеских Кнуд прерывать свой драгоценный сон не намерен. Торфинн хватает Кнуда за руку, выше локтя, грубо, и тащит на новую точку. Подгоняет «там есть горячая вода». Насмехается «совсем скоро ты будешь в безопасности, принцесса». Кнуд вдыхает глубоко-глубоко через нос и идёт следом.