Узы, что держат меня здесь

Приходит ночь, и цель Вэй Усяня не ближе, чем была вчера. Пещера Усмирения Демона шелестит звуками его усталого дыхания, поет эхом трелей Чэньцин. Он опускается на колени возле Вэнь Нина, уже теряя надежду. Когда они прибыли на гору Луаньцзан, он поклялся, что вернет его. Дал Вэнь Цин обещание — громко и при свете дня, а безоблачной ночью — еле слышно выдохнул его снова на ухо Вэнь Нину. Именно это тихое обещание приводит его в отчаяние. Вэнь Нин — он отказывается думать о нем как о «теле Вэнь Нина» — дергается на холодном каменном полу, покрытый талисманами, и они едва сдерживают его беспредельную мощь. Ее отголоски отдаются трепетом внутри, щекочут слух отзвуками призрачной флейты. Да, он хочет этого. Чего, быть может, хотеть вовсе не следует. Последняя попытка вернуть Вэнь Нина была самой тяжелой. Что-то идет неправильно — все идет неправильно — и с каждой бесплодной ночью в духе Вэнь Нина остается все меньше и меньше человеческого. В тишине пещеры — лишь они двое. Можно отринуть осторожность, дотронуться до холодной шеи Вэнь Нина и произнести: «Прости, друг». Вэнь Нин вздрагивает от прикосновения, и сила между ними вспыхивает. Вэй Усянь отшатывается, хватаясь за грудь. Энергия жарко гудит в кончиках пальцев, словно он поднес руку слишком близко к пламени — вот только никакое пламя никогда не взывало к нему так. Он тянется снова, нерешительно и обреченно. Готовый к удару, он касается виска Вэнь Нина, зажмуривается от сокрушительной волны силы — и на этот раз ему удается удержаться. Он привязывает свое сердце к земле и бросается навстречу буре. Больше, чем сила: это ненависть, это ужас, это сама жизнь. И любовь. Вся мучительная боль, перемалывающая плоть и кости, мрак, окутанный белым пламенем. И, впитывая бушующие чувства Вэнь Нина, он осознает, что и тот поглощает его собственные: его отчаянье, его тоску. «Ну разумеется», — понимает Вэй Усянь. Он все делал неправильно. Нельзя просто взять и загнать душу Вэнь Нина назад пинками и криками — нужно показать ему, что значит ощущать себя живым. Показать ему, ради чего стоит вернуться. Он открывает глаза и осторожно удаляет талисманы: они не нужны, не сейчас, когда он касается Вэнь Нина и они воедино связаны. Счищает, как шелуху, пока Вэнь Нин не остается лежать полностью обнаженный, такой бледный на темном каменном полу, такой хрупкий, несмотря на хлещущую сквозь него силу. Вэй Усянь снимает последний талисман с ног Вэнь Нина и возвращается вверх, прослеживая пальцами линии его тела. Бережно обходит синяки, раздробленные ребра, стараясь не причинить боли, хотя Вэнь Нин ее не чувствует. В сознании проскальзывает мысль, как смущался и краснел бы Вэнь Нин, если бы его трогали так при жизни, и Вэй Усянь с горечью думает, что больше никогда не увидит его румянца. Он прижимает ладонь к груди Вэнь Нина прямо над холодным неподвижным сердцем, склоняется к губам, как будто его дыхание может наполнить смятые легкие, и тихо произносит: «Однажды ты спас меня». Что-то обжигает глаза, — больнее, чем клокочущая в венах темная энергия — и он понимает, что, только когда на впалую щеку Вэнь Нина падает слеза. «Я люблю тебя. Позволь мне тебя спасти», — шепчет Вэй Усянь. Глаза все еще горят, горят легкие и сердце, когда он приникает губами ко рту Вэнь Нина. Сила больше не сотрясает Вэнь Нина; на ощупь он холодный, жесткий и сухой, а на вкус — как едкая грязь. Содрогаясь от беззвучных рыданий, Вэй Усянь целует его еще крепче. «Пожалуйста. Пожалуйста, вернись», — безмолвно молит он. Эта мольба перекрывает все его чувства, заливает Вэнь Нина, и пылавшее в том беспомощное исступление угасает и сворачивается клубком. Дух Вэнь Нина вонзает призрачные когти в вены, цепляется, тянет к себе. Вэй Усянь не сопротивляется и впускает его; приоткрыв рот, скользит языком между холодных липких губ. «Пожалуйста», — умоляет он, пока его сердцебиение затухает. И тогда дух отпускает его. Темная, мертвая ярость, ползшая морозом по коже рук и ног, отступает, сердце Вэй Усяня колотится, как по крыше дождь, смывающий тяжелые тени. Он отстраняется, чтобы отдышаться, и обнаруживает… Он не может подняться. Изможденная холодная рука ласково запускает пальцы в его волосы и притягивает обратно. Глаза Вэнь Нина открыты, в них пляшет огонь свечей, и когда он спрашивает: «Вэй Усянь, почему ты плачешь?» — голос его звучит хрипло и нежно. Облегчение слишком огромно. Вэй Усянь вздрагивает и перестает сдерживать слезы. Он падает и прячет лицо на неподвижной груди Вэнь Нина, но все же упорствует: «Я не плачу, — и думает, чувствует ли Вэнь Нин влагу на своей коже. — Я смеюсь, я в восторге: только что я совершил исключительно могущественное чародейство». «Да, совершил, — тихо соглашается Вэнь Нин, перебирая его волосы. — Я тоже люблю тебя».