На краю

      Он слушал, как она увлечённо рассказывала о проделанной работе, с каким энтузиазмом она описывала каждую в ней деталь, как хвасталась собственными решениями и хитростями, что помогали ей, и как ловко в разговоре обходила стороной промашки, что подвергали её опасности. Он замечал их, но намеренно не обращал внимание. Он слушал её, слышал её голос совсем рядом – и это было гораздо важнее, чем смысл её слов.       Она всматривалась в даль, мимо виноградников Корво Бьянко, его садов, мимо холмов Туссента и мимо остроконечных башен княжеского дворца. Бормотала об очевидных для Геральта вещах, вроде «остаться здесь навсегда» и «совместно поохотиться в этих краях», «оценить здешнее вино» и «познакомиться с его друзьями». Ведьмак задумался даже, а не отложит ли Регис свою поездку, чтобы они смогли вместе провести время. С другой же стороны – он смотрел на неё и не мог представить, что им придётся делить общество друг друга с кем-то ещё. Ну уж нет. Может быть, когда-нибудь потом, но сейчас она должна быть предоставлена только ему.       Она бродила по его двору позолоченная ярким, дневным солнцем, добродушно здоровалась со всеми, кто попадался им на глаза, по-хозяйски критиковала заброшенную конюшню и угадывала растения, посаженные в саду – мяла листья острыми подушечками пальцев, вдыхала запах и безошибочно определяла.       В свете тусклых, едва справлявшихся с таким большим домом, свечей, она звонко смеялась картинам, вывешенным в обеденной зале. Геральт не мог краснеть, но неловкость за его столь пафосный и, вдобавок, полуголый портрет на фоне убитого грифона, заставляла отвлечь внимание Цири на что-то ещё. И она отвлекалась – на его выставочные доспехи, попутно расспрашивая о происхождении каждого, об истории его получения; на мечи, что особенно привлекли её взгляд, и прежде, чем она смогла от них оторваться, она успела взять с него обещание, что попробует на тренировке каждый из его экземпляров. И от одного только её восторженного взгляда ему хотелось найти все существующие клинки в мире и принести ей.       На кухне она познакомилась с Марленой, женщиной, которую некогда спас Геральт от жуткого проклятия. Цири сочувственно смотрела на сухую, сморщенную женщину, пока та излагала свою историю, а после всего повернулась к ведьмаку и в глазах у неё читалась благодарность:       ‒ Как хорошо, что ты разрешил ей остаться.       Геральт удивился и не нашёлся в ответе.       Позже Цири убедилась в кулинарном таланте Марлены и снова порадовалась тому, что та теперь живёт с ними, а значит для их с Геральтом животов настало благоприятное время. Марлена, в свою очередь, обещалась баловать их и удивлять каждый день, но добродушно добавила, что из головы, которую притащила Цири, даже кашу не сварить, поэтому впредь выбор продуктов лучше предоставить ей.       Цири смеялась так, что дрожали свечи в другой части комнаты. Ведьмак смотрел, как трясутся её плечи, как она закидывает голову, отчего волосы спадают на спинку стула, открывая уши и шею, как она широко улыбается, показывая ряд ровных зубов. Её смех эхом разносился по комнате и, попробуй он представить его отсутствие – у него не получилось бы, словно её голос звучал тут всегда, - так же, как и она сама всегда была в этом доме, сидела на этом стуле, прикасалась к его вещам. Даже её запах, что теперь заполнял комнаты, как будто был здесь ещё до того, как она приехала. Это было волнующее чувство.       В суматохе её приезда (и всех вытекающих из этого событий) наступил вечер. Они встретили его на террасе у дома, любуясь невероятными пейзажами, закатом, а после – большой, контрастной луной и звёздами.       Геральт, в чёрной парчовой кофте с закатанными рукавами и расстёгнутым воротом, с распущенными и трепещущими на лёгком сквозняке волосами, лениво рассказывал, как помог одной из самых крупных виноделен Туссента – Бельгаарду – найти ответственного и честного владельца, и даже не одного, а двух людей, сперва враждовавших между собой, но после его вмешательства разрешивших свой конфликт. Цири, завернувшись в чёрный, кожаный дублет с баской, который снял с себя Геральт, стоило Цири поёжиться вечернему воздуху, сидела рядом с ним, подобрав под себя ноги и положив голову на коленки.       – …А после того, как Бельгаард был избавлен от разной нечисти, его владельцы вывели какой-то новейший и благороднейший сорт вина и пожелали назвать его в мою честь.       – Да что ты! – радостно охнула девушка, – Они уже поделились с тобой бутылочкой винного Геральта?       Ведьмак широко улыбнулся нелепому словосочетанию и покачал головой.       – Назвать его «Геральтом из Ривии» мне показалось слишком высокомерным. Я попросил их записать вино как «Белый Волк».       – Мне нравится. Довольно романтично.       Цири спрыгнула со стула и подошла к перилам, залившись лунным серебром. Вид того, как она почти потонула в его дублете, достававшем ей до колен, как её собранные на затылке волосы почти распустились и беспорядочно стекали по спине, вызвал в ведьмаке по меньшей мере шторм разношёрстных эмоций. Она повернулась к нему в тот момент, когда он, глядя на неё, пытался с ними справиться.       – Ну так что, продегустируем?       – Попрошу Варнаву-Базиля принести нам.       – Давай зайдём внутрь, – она по-кошачьи потёрлась о жёсткий воротник щекой, – Насколько жарко было днём, настолько же холодно теперь.       Геральт кивнул, хотя и не разделял её мнения.       Цири зашла в дом первая и направилась на второй этаж, в гостевую комнату, которую определил для неё дворецкий. Сам же Варнава-Базиль нашёлся на кухне, отдающий Марлене завтрашние поручения, а выслушав просьбу ведьмака, услужливо кивнул и уверил того в её скорейшем выполнении.       Ведьмачка, оставшись в своей домашней одежде из хлопковых рубашки и свободных штанов, вытянула ноги на кушетке, скрестив голые щиколотки. На небольшой, круглый стол, что стоял у изголовья, она опёрлась локтем и задумчиво смотрела в одну точку, – такой её застал Геральт, когда поднялся наверх. Потом она обратила на него внимание и беспрерывно проследила, как он сел на вторую кушетку и опустил свою руку рядом с её, на тот же стол.       Они всё ещё недостаточно близко. Вдобавок, ведьмак вспомнил, что с момента её приезда не прикоснулся к ней ни разу, и «недостаточно близко» превратилось в «невыносимо далеко».       Ему казалось, что в комнате темно, хотя несколько крупных свечей горели во всю силу. Он всё же зажёг ещё одну на их столе, пламя вспыхнуло и утихло, и маленький огонёк отразился и смешался с зелёными глазами, направленными на него.       – Тебе идёт чёрный цвет. Что это за костюм?       – Рабочий.       – Ты в нём охотишься? – Цири слегка оживилась, – Он не слишком лёгкий?       – Он защищает не хуже любых других прочных, кольчужных доспехов, поверь. Очень удачный комплект, повторяет движения настолько точно, что я почти ничего на себе не ощущаю. Это помогает сосредоточиться, а в совокупности с рунами и…       – Ты знаешь, зачем я приехала?       Геральт коротко выдохнул.       – Надеюсь, что да.       – И на что ты надеешься? – Цири смотрела вниз, сквозь стол и теребила прядь волос. Геральт никак не мог найти её взгляда.       – Что ты выполнишь обещание.       Она сглотнула и тяжело подняла на него глаза, испуганные, но полные надежды.       – Какое из? – голос, контролируемый с таким трудом, всё же дрогнул.       Вместе с ним дрогнуло что-то внутри ведьмака. Есть слова, которые не могут быть произнесены так ужасающе далеко от человека, которому они предназначены. Даже расстояние вытянутой руки для таких слов – непростительно, потому лучше вообще не произносить их, чем высказать впустую.       Геральт наклонился к столу, протянул руку и перехватил прядку, которую она с таким увлечением мучила. Ненароком коснулся её пальцев и легко провёл костяшкой по щеке, что тут же залилась краской.       – А как ты думаешь? – вернул он вопрос.       Он видел, как трепещут её ресницы, как взгляд мечется в разные стороны, будто правильная трактовка его слов написана на стене где-то в комнате. Геральт медленно опустил пальцы к её подбородку и чуть сжал его, направляя лицо на себя. Их глаза снова встретились, а ведьмак повторил свой вопрос хриплым, но твёрдым голосом:       – Цири, как ты думаешь?       Она успела только распахнуть глаза и судорожно набрать воздух, прежде чем они оба услышали сухое, неловкое покашливание и стук о перила. Геральт убрал руку в момент, когда в лестничной нише показалась макушка дворецкого, - тот топтался на месте и неуверенно поглядывал наверх.       Ведьмак коротко кивнул ему. Цири уткнулась в стену и спрятала рот в ладони, сдерживая смех.       – Прошу прощения, Ваша милость. Как вы просили: вино, бокалы, лёгкая закуска, – мужчина спешно поставил всё на стол, отошёл на пару шагов и встал, ожидая.       – Благодарю, Варнава-Базиль. Не смеем больше тебя задерживать.       – Я могу быть свободен на сегодня?       – Безусловно.       Невероятно медленно он откланялся, ничуть не быстрее подошёл к лестнице и, наконец, совсем скрылся из вида.       Наступила тишина.       Цири всё ещё улыбалась, посматривая то на «Белого Волка», то на ведьмака, задерживаясь на последнем, и Геральт читал в её взгляде неподдельное счастье и тепло, они буквально светились заполнявшими её чувствами. Он полагал, что Цири видит в его глазах то же самое.       Пора было развеять это оцепенение. Геральт потянулся за вином, но не успел даже коснуться бутылки. Цири схватила её за секунду до этого и невинно улыбнулась, сразу же втянула воздух у горлышка, одобрительно кивнув:       – Пахнет не дурно!       – Не дурно? – сдержанно усмехнулся ведьмак, наблюдая как она вертит бутылку у носа, – Так ты отзываешься о претенденте на лучшее вино Туссента?       – А ты не скромничаешь.       – Я здесь ни при чём. Хозяева сами сказали, что «Белый Волк», вполне вероятно, затмит даже знаменитый «Эст-Эст» по своим вкусовым качествам.       – Нисколько не сомневаюсь в «Белом Волке», – Цири, разве что, не подмигнула ему, что очень подошло бы к её выражению лица.       Она отсалютовала Геральту бутылкой и, придерживая её второй рукой, сделала несколько внушительных глотков. После чего, слегка вздрогнув, довольно улыбнулась и облизала губы:       – Он действительно хорош, – вино всё ещё было у неё в руках, – Хоть я и не пробовала «Эст-Эст».       – В погребе найдётся и оно.       – Думаешь, нам не хватит? – уголки её губ едва дрогнули, она сделала ещё один глоток.       – Думаю, не хватит мне, – с прищуром сказал ведьмак после недолгой паузы и указал взглядом на вино, – Ты собираешься выпить всё одна?       Цири неопределённо пожала плечами и изобразила на лице полнейшее безразличие. Она поднялась с места, крепко держа бутылку в руке.       – Кто знает. Может и собираюсь, я ведь…       Геральт не дал ей уйти, как и договорить. Он перехватил её свободную руку, стоило ей сделать пару шагов из-за стола. Возвышаясь над ним, находясь близко настолько, чтобы соприкасаться коленями, он видел её порозовевшие щёки, скрытые распустившимися волосами, приоткрытые губы с отпечатком красного напитка, быстро вздымающуюся грудь под тонким хлопком и нерешительный, смущённый взгляд, направленный прямо на него.       У Геральта перехватило дыхание от того, насколько юной и невинной она сейчас выглядела, без чёрного угля на глазах, без меча за спиной и без жёстко сомкнутых губ на остром, выточенном лице. Даже шрам, что должен был обезобразить весь её вид – не делал этого, а только вызывал ком трепета и нежности, и бесконечное желание защитить.       – Я всё-таки хотел бы попробовать, – выдавил он, сам теряясь в догадках, что конкретно имеет ввиду.       Цири стояла растерянно несколько мгновений, сверля его взглядом, после чего тихо, с неуверенной улыбкой, сказала:       – Хорошо.       Её колени оказываются на кушетке, по обе стороны от его ног, но она не садится, продолжает нависать над ним и кончики её волос касаются щетины Геральта. Ему самому приходится задрать голову, чтобы видеть её лицо, чтобы чувствовать запах вина, который она выдыхает, что смешивается с другим, уже знакомым ему единожды, и вместе они кружат голову, пьянят сильнее, чем он, кажется, может выдержать.       Цири вдруг откланяется и в первое мгновение Геральту хочется рассмеяться, потому что она снова отпивает из бутылки. Но дальше он не слышит глотка, не видит перекатывающихся на шее связок, зато чувствует жёсткое столкновение её губ со своими и терпкую жидкость, заполняющую его рот. Он смотрит в её зажмуренные глаза, когда она в этом недо-поцелуе делится с ним вином, когда она отстраняется ровно настолько, чтобы, наконец, заметить его изумление, и когда он проглатывает напиток. Она смотрит на него в ответ, вопросительно склоняет голову на бок и ему хватает выдержки на один удар сердца, после которого, жарко выпалив «Ничего не понял», он притягивает её за шею и вновь впивается в её губы.       Геральт целует её с такой жадностью, будто она может исчезнуть, будто пытается успеть вобрать в себя как можно больше её вкуса и будто боится, что она, даже сейчас, может оттолкнуть его. Но чувствуя, как крепко Цири держит его лицо и с каким желанием отзывается на его напор - последний вариант отпадает сам собой, но ощущение неправдоподобной, зыбкой реальности остаётся с ним всё это время.       Она действительно его.       Ведьмак так внезапно отрывается от неё, что Цири приходится схватиться крепче за его плечи, дабы удержать равновесие. Она резко выдыхает и смотрит с таким ужасом, будто перед ней выпотрошили человека. Он понимает этот взгляд, он помнит его, он знает, чего она боится, и он успокаивает её лёгкой улыбкой, таким же лёгким прикосновением к губам, но полностью страх уходит только после его слов:       – Моя спальня внизу.       Цири недоумённо сводит брови:       – Какая разница, твоя или моя комната… – закончить не даёт грубая хватка за бёдра и резкий подъём вверх, её ноги интуитивно обвиваются вокруг него и скрещиваются позади, руки обхватывают шею.       – Это больше не твоя комната.       На этих словах он уже на лестнице и ему ничего не стоит спуститься с неё в полной темноте, с девушкой на руках, ни разу не оступившись.       – А я только разобрала вещи, – с притворным разочарованием шепчет она возле уха.       От этого он вздрагивает и Цири замечает это, поскольку прижимается ещё ближе и почти касается мочки губами, но именно в этот момент она оказывается на кровати, а Геральт, вопреки желанию лечь рядом, отстраняется.       Пробивающийся через окно лунный, серебристый свет заливает всю постель. Кожа Цири едва не светится в этом оттенке, он скользит взглядом по всем открытым частям её тела, что может найти – ступни, икры, тонкие запястья и руки, которыми она пытается поправить задравшуюся рубашку, так неловко и оттого так трогательно. Лицо, которое горит от стыда.       Но уже слишком поздно смущаться, как и отступать. Геральт едва качает головой и останавливает её одним взглядом. Та замирает, сжимая край рубашки, живот остаётся открытым, незащищённым. Он позволяет Цири следить за его медленными движениями – как он снимает через голову кофту, ероша волосы, отбрасывает ту в сторону, а два изумруда впиваются в голый торс, рассматривая каждую мышцу, каждый изгиб; как он наклоняется, снимает сапоги и как руки тянутся к пуговицам на штанах. Она громко сглатывает и невнятно елозит по простыням, а осознание того, что она пытается потереть свои бёдра друг о друга, застилает его собственные глаза поволокой возбуждения настолько сильного, что, кажется, пуговицы сами вот-вот лопнут от натяжения. Запах, что чуть не довёл его до безумия однажды, усиливается и, вероятно, решает закончить начатое.       Он торопится, шустрее шевелит пальцами и, наконец, штаны оказываются на полу одновременно с бельём. Цири не знает куда деть взгляд, но в конце концов останавливается на его лице, облизывая пересохшие губы.       – И почему это всё ещё на тебе, – голос низкий, вибрирующий от возбуждения. Не вопрос, а досадное замечание.       Геральт встаёт на колени меж её ног и матрас под ним тяжело прогибается, он наклоняется ближе, проводит руками по её талии, скатывая наверх рубашку, оставляет на животе невесомую дорожку из поцелуев. Руки девушки поднимаются сами собой, помогая ему избавиться от одежды и сразу после этого – их лица друг напротив друга.       Он встречается с широко распахнутыми глазами, с глазами, в которых в равной степени плещутся желание и нерешительность, желание и страх, желание и растерянность.       Геральт, не отводя взгляд, отстраняется и совершает над собой огромное усилие, дабы не пуститься бесстыдно разглядывать её, обнажённую по пояс. Её руки так и остаются естественно растянуты за её головой, грудь упруго и соблазнительно поднята, торчащие рёбра бросают тень на плоский живот.       Он, поставив её согнутые в коленях ноги на свои бёдра, мучительно медленно тянет на себя края её штанов.       – Что-то не так? – его действительно волнует ответ, но вопрос всё равно звучит слишком расчётливо, слишком холодно.       Вкупе с тем, что он продолжает стягивать с неё одежду, создаётся впечатление, будто ему не важно, что она ответит. Будто вопрос – всего лишь формальность, правило приличия. Геральт пытается выйти из этого состояния, но чем дальше спускаются её брюки, тем сложнее ему это даётся. Между тем, они уже на середине бедра.       – Всё так, я думаю, – с придыханием шепчет Цири.       Его взору открывается тонкая полоса ткани белого цвета, пересекающая низ живота, натянутая на нежных косточках так, что почти не касается самой кожи.       – Не очень убедительно.       Цири сглатывает, шумно выдыхает и, будто пытаясь запретить себе издавать всякие звуки, перекрывает запястьем рот, но тут же смещает руку, только чтобы выговорить:       – Просто… я толком…       Ещё одно движение. Ткань сползает с её колен.       – …так и не была…       Он до зубного скрежета сжимает челюсть, заметив на белье тёмное от влаги пятно меж её ног…       – …с мужчиной.       …и, словно мазохист, глубоко вдыхает. Штаны оказываются на полу, Геральт чуть наклоняется и обхватывает с двух сторон резинку её трусов, со словами:       – Хочешь, чтобы я остано…       – Нет.       Она приподнимается, помогая ему и, когда Геральту, наконец, ничего не мешает, он тратит невозможно долгие секунды на то, чтобы рассмотреть её. Как прерывисто поднимается грудь, как она неловко стукается коленками в попытке чуть больше закрыться, как жадно, с влажным блеском сверкают её глаза.       Собственное возбуждение буквально физически тянет его вниз. Он проводит ладонями по её щиколоткам наверх, протискивает одну из них между её коленок и грубее, чем рассчитывал, раздвигает их. Тут же заполняет образовавшуюся пустоту собой, нависает над ней и ловит каждый вздох, каждый трепещущий взмах ресниц, каждый судорожный импульс её тела, когда его пальцы дотрагиваются до влажных, горячих складок, проводят вниз и вверх, после чего один из них забирается глубже, раздвигая плотные, скользкие стенки.       Цири дышит так часто, будто вот-вот задохнётся, облизывает губы, тянет Геральта на себя и впивается поцелуем. Это заставляет его проникнуть ещё глубже, отчего Цири со стоном прикусывает его губу и выгибается в пояснице почти неестественно, будто человек так не может в принципе. Ведьмак замечает, как выражение её лица вмещает в себе и боль, и удовольствие, и неистовую жажду.       – Потерпи, – он отрывается от неё, остро смотрит в её глаза, медленно и поступательно водя пальцем внутри.       Она дрожит. Смотрит на него в ответ и вдруг помогает ему, двигаясь навстречу его руке.       Геральт сипло, тяжело выдыхает.       Он скользит быстрее, вторя прерывистым вдохам ведьмачки. Слишком быстро жар становится невыносимым и Геральт добавляет ещё один палец, стенки сжимают их, расступаясь неохотно и тот не спешит. Пытается не спешить, но...       Спешит она, вновь насаживаясь на него. Морщится, закусывает губы, тоненько скулит, но продолжает наседать, противореча самой себе.       – Не торопись, – голос не ровный, тихий, – не торопись... – ещё тише. Геральт чувствует усталость сильнее, чем если бы сутки махал мечом. Он опускает голову на её плечо, прикрывает глаза, уговаривает себя подождать ещё немного, ещё чуть-чуть подготовить её, не смотря на сок, сочившийся из неё, не смотря на то, как уверенно она двигается вместе с ним и на то, как шепчет ему "мне не больно, Геральт", "пожалуйста, Геральт". Не смотря на то, что сам он уже на грани.       – Пожалуйста, – она шепчет на ухо.       Геральт чувствует пальцы в своих волосах...       – Пожалуйста...       ...чувствует, как она тянет за них, поднимает его голову, чтобы посмотреть в глаза и снова прошептать:       – Пожалуйста.       Для ведьмака это звучит и как просьба, и как разрешение, и как приказ. Как то, чему невозможно больше противиться и, более того, чему он не хочет противиться.       Он притягивает к себе Цири и переворачивается вместе с ней на спину. Она оказывается сверху, неловко елозит по его бёдрам, подступает ближе к налитому кровью члену, упирается в него, будто не соображая, как именно получить желаемое и что вообще такое "желаемое".       – Можешь приподняться, – просит Геральт и помогает ей, тянет за бёдра вверх, а после - хрипло и глубоко, – Садись.       Колени Цири дрожат. Он думает, что если бы не поддерживал её, она просто упала бы на его естество, резко и ошеломительно, именно так, как ему хотелось и так, как он ни в коем случае не мог позволить. Его головка упирается ей в лоно непозволительно и категорично. Остаётся только одно движение, самое мучительное и томительное, на которое она не решается, смотрит в его глаза туманно и жалобно. Пальцами упирается в его живот, цепляется в него и, наконец, с болезненной гримасой, опускается.       Невозможно медленно.       Потрясающе сладко.       Геральт сжимает губы от напряжения, сжимает её ягодицы, сжал бы весь мир, лишь бы деть куда-то скопившееся возбуждение, которое со столь долгожданным шагом не отступает, а напротив, проявляется ещё ярче. Но он держит в руках себя, Цириллу, и ждёт, пока та полностью не наполнится им. Член входит туго, с трудом протискивается в глубь и, чем дальше, тем очевиднее трясутся тонкие руки, грозя согнуться в локтях и повалить девушку вниз. Цири закусывает губу, закидывает голову, глубоко вдыхает и с громким, пронизывающим стоном выдыхает, когда садится до конца.       У Геральта скрипят зубы от ощущений, от тяги сорваться. Но, вместо действий он говорит, впиваясь в неё руками ещё сильнее:       – Если хочешь прекратить, если тебе больно, – хрипит он, – только скажи.       Цири успевает подняться и опуститься ещё один раз. Геральт успевает только сглотнуть. Вся его сдержанность трещит по швам, весь здравый смысл полыхает в огне где-то в районе паха и когда он видит на лице возлюбленной улыбку, когда она издевательски смотрит на него и, не поднимаясь, двигает бёдрами, когда она шепчет: "Ну, давай, Геральт. Прекращай", а после приподнимается, почти выпустив его из себя, тот хватает её за талию и со звериным рыком врывается в неё снова. Та шипит, стонет, кричит и, кажется, всё одновременно, но улыбка возвращается к ней, а лицо приобретает почти блаженное выражение.       Не выпуская её из рук, из себя, ведьмак поднимает корпус и почти упирается носом к носу, мимолётно задевает её губы, подбородок, щёку, смешивает тяжёлое дыхание.       – Не играй со мной, – после этого тишина окончательно покидает их комнату.       Раздаются шлепки, неистовые, яростные, – Геральт с лёгкостью невесомой куклы насаживает её на себя снова и снова так, что Цири приходится напрягать только связки в бессвязных, желанных стонах. И те работают на полную, будоражат Геральта ещё сильнее, и, будто подпитывая его, заставляют биться о неё всё быстрее. В его плечи вцепляются пальцы, ногти царапают шею и горло, словно она стремится разорвать его на части. И ведьмаку кажется, что это и происходит.       Когда он чувствует, как мышцы в его руках слабеют, дрожат, срываются от напряжения, Цири снимает их с талии и подносит к своему лицу. Тот обхватывает его, держит, гладит, теряясь в неожиданной нежности, а Цири начинает двигаться самостоятельно. На мгновение он будто тонет в ней, рассматривая и наслаждаясь - щёки девушки раскраснелись, лицо покрылось испариной, а тело передаёт невозможно терпкий и яркий дух, на ощущение которого он тратит долю секунды, глубоко вдыхая; он касается её покусанных губ, ведёт палец по подбородку назад, к волосам, и, наконец, приходит в себя. Вид скачущей Цири возбуждает в нём новую, ещё более выворачивающую его наизнанку волну страсти. Пущенная пятерня в её волосах тянет голову назад, отчего её крик срывается, понижается в тональности, а Геральту открывается влажная шея, до которой он тянется языком, чтобы слизать остаточные капли рассудка.       Ведьмаку надоедает её самостоятельность. Он останавливает её и одним точным движением подминает под себя, вновь оказываясь сверху. Цири смотрит ошеломлённо, но среагировать не успевает. Геральт снова начинает двигаться в ней, медленно, с каким-то особым трепетом, с невероятной важностью, и это сводит с ума обоих едва ли не сильнее. Он чувствует каждый сантиметр, проникающий в её тело, каждую неровность внутри неё; он чувствует влажную тесноту, чувствует, как охотно она принимает его, чувствует жар, плавящий их тела.       Он может дотянуться до неё, и сорвать губами её стон. И он дотягивается.       Он может толкнуться в неё глубже, может сжать её запястья одной своей рукой. И он сжимает.       Он слышит, как ускоряется дыхание Цириллы, как импульсивно начинает двигаться её тело. И он ускоряется вместе с ней.       – Ты прекрасна, – она сглатывает, смотрит на него так, будто вот-вот заплачет, и внезапно притихает.       – Геральт... – шёпот звучит как предупреждение.       Ведьмак с предвкушением прикрывает глаза, наращивая темп толчков.       – Геральт, – громче, дрожаще, боязливей.       Он крепче сжимает её запястья, не позволяя ей вырваться и чувствует, как бесконтрольно она двигается, выгибается. Стенки вокруг его члена сужаются, проталкиваться в них становится ещё слаще, хотя, казалось, больше некуда.       – Геральт!       Цири кричит, бьётся под его телом в конвульсиях, впивается ногтями в свои и в его ладони бесконечно долгие мгновения, за которые он успевает восхититься этим необузданным, первобытным образом. И не успевает больше ничего.       Оглушительный оргазм настигает его с последними, кульминационными толчками, с которыми он бесстыдно изливается в её нутро, долго и тягуче. Геральту кажется, что если прямо сейчас его поведут на плаху, он пойдёт туда с радостью и без капли сожаления.       Он отпускает её руки и обхватывает лицо, целует её в губы, подбородок, глаза, сквозь пот и слипшиеся пряди волос. Она вторит ему, обвив руками шею, гладя по затылку. Ведьмак скатывается набок и после на спину, утягивая девушку за собой - естественным образом она полностью растягивается на нём, будто на кровати. Остаётся даже место.       В голове пустота. Единственное, что удерживает внимание ведьмака в этом, реальном, мире - тяжесть тёплого, чужого тела. Глубокое, успокаивающееся дыхание. Ощущение полноты.       Завершённости.       Геральт гладил её плечо и чувствовал, как его тело буквально приклеилось к простыням, как его ладонь опускалась на её разгорячённую кожу, но липкость прикосновения мешала движению.       – Организовать ванну? – прохрипел он и тут же прочистил горло. Слова казались чужими, лишними и неестественными.       Цири молчала. Не шевелилась. Ведьмак уже хотел щипнуть её или сделать что-то, что привлечёт её внимание, но она вдруг глубоко вздохнула, потянулась рукой к лицу и потёрла его, после чего подняла на него светящиеся, влажные глаза:       – Не помешает.       Варнава-Базиль, как и остальные слуги, спали, поэтому Геральт потратил некоторое время, чтобы самому натаскать колодезной воды, наполнив ей бадью для купания. Прежде, чем позвать Цири, он зажёг в комнате свечи, дабы иметь возможность находиться в ней не стуча зубами от холода, и прогрел, до приятной телу температуры, воду. Вернувшись в комнату, ведьмак застал Цири нежащейся в его кровати, без простыней и одежды, облюбованную мягким серебром луны. Она лежала к нему спиной, но вряд ли не слышала его прихода. Подойдя ближе, Геральт дотронулся до её бедра и тут же заметил пустившуюся череду мурашек по её ноге.       – Я бы сказал, что ты как будто прибыла из другого мира... если бы ты действительно не прибыла из другого мира.       Цири со странным звуком подавила смешок в своей руке, на которой лежала, повернулась к нему и весело посмотрела:       – Давно придумал?       – Только что, – ухмыльнулся Геральт. Его ладонь сместилась Цири на живот и долю секунды мешкала, в какую сторону двинуться дальше, выбрав, в итоге, потянуться наверх, по солнечному сплетению, меж двух упругих округлостей, остановившись на подбородке.       – Я попыталась встать, но меня не держат ноги. Буквально.       Ведьмак на мгновенье замер и одним аккуратным, но быстрым движением поднял её, взяв под колени.       – Придётся мне носить тебя, пока не научишься ходить.       Пока он шёл вместе с ней до комнаты, руки Цири медленно оплелись вокруг его шеи, губы притянулись к уху, прошептали: "Может, я не хочу учиться ходить", прикусили мочку, горячо выдохнули, пощекотав.       Вместо ответа Геральт понимающе хмыкнул, а через секунду их тела опустились в горячую, вспененную воду. Бадья была тесновата, поэтому ведьмак сел первым, а меж его ног села Цири, облокотившись ему на грудь. Ноги пришлось поджать обоим.       – Мы будем... – она запнулась. Геральт ласково погладил её по руке, – говорить о том, как нам жить дальше?       – Хм. Тебе есть, что сказать? – он потёрся подбородком о её макушку.       – Спросить. Можно мне остаться с тобой?       Геральт хотел рассмеяться. Потом рассердиться. Потом щёлкнуть её по носу. Не сделав ничего из этого, он сказал:       – Ты сошла с ума, если думаешь, что я тебя отпущу, – и, после паузы, добавил, слегка помрачнев в тоне: – Если ты сама этого не захочешь.       Цири нервно поёрзала, расплескав воду:       – Ты сошёл с ума, если думаешь, что я захочу уйти.       Звуки успокаивали и щекотали. Горячая вода расслабляла. Тёплый свет свечей давил уютом. Голос Цири казался далёким и матовым:       – Ты будешь моим?       – Я твой.       Она прочистила горло:       – Только моим.       Геральт раскрыл глаза, нахмурился. Потянулся вниз к её уху:       – Думаешь, мне нужен ещё кто-то, кроме тебя?       Цири вздрогнула. На выдохе произнесла:       – Ты никогда не отличался глубокой верностью. К одной женщине.       Его губы шли ниже, скользя по нежной впадине за ухом, к шее.       – Нет ни одной женщины, с которой я чувствовал бы себя так же, как с тобой.       – Ни одной?       – Нет, – он почти добрался до подбородка, когда она сказала:       – А Йеннифер?       Геральт отстранился. Цири потянулась было за ним, но замерла, опустив подбородок на своё плечо. Он молчал. Не потому, что не хотел отвечать на вопрос, не потому, что хотел что-то от неё скрыть - ничего не изменилось в его отношении к магичке. А в отношении Йен к Цири - могло.       – Геральт?       – Нет. Ни одной.       Будто угадав его раздумья, она сказала:       – Мы не будем скрывать. Ни от кого.       Это могло означать только одно - следующая их встреча с Йен станет последней. Нет ни единого шанса, чтобы Йеннифер отреагировала хоть сколько-то адекватно на подобную новость. И, если Геральт давно уже был готов поставить точку в их долгом, часто мучительном, общении, то для Цири это был серьёзный шаг. И она была готова к нему.       Ведьмак ткнулся носом в её волосы, оплёл руками её плечи и пробубнил:       – Ты не обязана.       – Я знаю. Но я хочу. Так будет правильно.       Она потёрлась щекой о его руки, поцеловала их, повернула голову в поисках настоящего, единственного поцелуя. Получив его, снова прильнув спиной к его груди и закинув руки за голову, обхватив его шею, заплетаясь пальцами в волосах, она тихо попросила, закрыв глаза:       – Прикоснись ко мне.       – Тебе не больно?       Рука Геральта скользнула вниз, опустилась под воду и ниже, мимо пупка и мягкого, гладкого живота, добралась до лобка и смелым, уверенным движением надавила на него, почти сразу же пустив первые фаланги пальцев внутрь. Цири не посчитала нужным ответить - громкий вздох, полный удовольствия, податливый изгиб тела в сторону его пальцев и разведённые колени оказались красноречивей любых слов.       Ведьмак подумал, что мог бы пожертвовать многим ради этого - ради этих, и многих других мгновений, которые они уже пережили или которые им предстоит пережить, - как минимум, абсолютно всем.