Кто лучший отец?

Жили - были два призрака. Разгорелся как-то у них нешуточный спор на тему: кто из них лучше воспитал своих детей. Спорили они, спорили, неделю, месяц, чуть до драки не дошло. А нет, всё-таки дошло! И принялись они старательно мутузить друг друга. Однако маловато это им показалось, недостаточно. И тот, что при жизни звался бароном Иваном Ивановичем Корфом, швырнул в своего лучшего друга, князя Долгорукого чернильницей, которую непредусмотрительно позабыл на столе кто-то из служащих. Пётр Михайлович в долгу тоже не остался. Встав в лихую стойку, как метатель ножей, он вооружился остро отточенными перьями и с криком: «Банзай!» стал прицельно метать их в Корфа. Но учитывая, что ни Пётр Михайлович, ни Иван Иванович не были живыми людьми все снаряды пролетали сквозь них. Вскоре чистенькая когда-то канцелярия стала похожа на заведение весьма сомнительного толка. Даже ещё хуже, чем придорожный трактир. Всюду на стенах, на полу, даже на потолке виднелись фиолетовые капли разбрызгавшихся во все стороны чернил, похожие на причудливые цветы, стена была утыкана перьями, словно мишень, некоторые снаряды повываливались на пол и стена имела весьма неприглядный вид, словно по ней долго палили картечью. Весь пол был живописно усыпан разлетевшимися листьями бумаги, некоторые даже слегка надорвались. Довершала весь этот разгром яркая надпись, т.к. призрак, тот, что пониже, ещё и оказался с хорошим чувством юмора и, обмакнув полупрозрачный палец в горлышко чернильницы, вывел на стене каллиграфическим почерком: «Здесь был Ваня!» и чуть ниже добавил меленькими буковками: «И Петя!» Второй призрак, и при жизни не отличавшийся слишком хорошим зрением, подслеповато прищурился, читая верхнюю строчку, а нижней попросту и не заметил. Наконец, они утомились, и решили слетать проведать своих чадушек бестолковых, а заодно и проследить, как себя они ведут. Решено – сделано. Полетели они, значит, к дому первого призрака, который при жизни звался князем Долгоруким Петром Михайловичем. Поглядеть, как там его дорогая супруга справляется с хозяйством, да и по детишкам соскучился. Встали они во весь рост под окном и думу думают: «Кого бы сначала им проверить?» Долго они думали, и всё не могли решить, как вдруг что-то просвистело в воздухе и со всего размаху, как стукнет Петра Михайловича по призрачной голове. Хоть князь и призрак, а всё ж больно было. Он потёр рукой ушибленное место и задрал вверх голову. Но снаряда, метко брошенного чьей-то шаловливой ручкой, так и не узрел, зато увидел в приоткрытом окне, любимую старшенькую доченьку Лизоньку и расплылся в счастливой улыбке. -Погляди Иван, красавица-то, какая выросла! И прилежна, и послушна, слова наперекор не скажет. Вот уж была бы моя Лизонька прекрасной партией твоему Володьке-хулигану. А то только и знает, что на дуэлях стреляться, что отцу дерзить. Лизонька бы его мигом перевоспитала. Обиделся Иван Иванович за сына своего, Владимира, и ехидненько так отвечает задравшему нос к потолку князю: -Погоди ты любезный друг мой, Пётр, на Володеньку напраслину возводить. Чай ещё не всех твоих детишек мы поглядели, авось кто и порадует меня своим плохим воспитанием. Притаились внизу под окнами старшей княжны Лизы два призрака. Ждут. А время-то идёт и ничего особо занимательного пока не происходит. Отчаялись уже старички, приуныли. Как вдруг кто-то шасть на крылечко. Прислушались друзья, насторожились. Вдруг раздался голос сына княжеского Андрея. Обрадовался, было, Пётр Михайлович, ведь недавно приходила к нему на могилку супруга венчанная – Машенька, по батюшке Мария Алексеевна Долгорукая и рассказала, что нашёл себе Андрюшенька невесту. Девушку очаровательную и принадлежит она к такому семейству, с которым каждый был бы рад породниться. Княжною Натальей Александровной Репниной зовут зазнобу его сердечную. Всем мила, пригожа княжна, любой был бы счастлив её своею невестой назвать, а после - женою. Но выбрала княжна не повесу какого-нибудь вроде молодого барона, а юношу серьёзного. Сразу видно из кого хороший супруг получится, да жену будет слушаться, как пёс дворовый, а кто так и будет на дуэлях стреляться, да по трактирам с дружками вино распивать. Очень сильно захотелось Петру Михайловичу увидеть, какая она из себя девушка, сердце Андрюшеньки пленившая. Но рано радовался князь Долгорукий, вовсе не с княжною миловался на крылечке Андрюшенька, а с крепостной девицею, горничной Татьяной. Не красавице-невесте шептал он на ушко слова ласковые, не супругу свою будущую обнимал за талию тонкую, не её уста сахарные целовал. И вовсе не княжна заливисто смеялась речам его сладким. А всего лишь служанка без роду, без племени. Опечалился Пётр Михайлович, но решил, что вешать нос пока рано. Ведь ещё есть две дочери-красавицы. А Иван Иванович усмехается, мол, говорил я тебе, друг ты мой, Пётр, Володя с Анечкой лучше воспитаны. Но не сдаётся князь Долгорукий, отказывается признавать своё поражение. Опять они под окошко старшей княжны Лизоньки переместились. Ждут. А время-то идёт, уж скоро будет вечерок тёмный на дворе. Видимо, так и не удастся им проверить всех за один день. Ну и ладно, так даже веселее. Совсем уже призраки заскучали, как вдруг стукнуло ставнями окошко. Приоткрыла его Лизонька, внимательно поглядела вниз, да как швырнёт со второго этажа стопку тарелок, что в приданое к свадьбе ей мать готовила, да как закричит: «А я не хочу, не хочу по расчёту! А я по любви, по любви хочу! Свободу, свободу, мне дайте, свободу! Я птицею ввысь улечу!»* Вслед за тарелками полетел и самовар, хороший самовар, новенький, тоже в приданое должен был пойти. Но не было дела юной княжне, ни до приданого, что старательно собирала к её свадьбе мать, ни до самой свадьбы. А от жениха, похожего на жабу болотную и вовсе хотелось убежать за тридевять земель. Но не успокоилась на этом Лизонька, принялась простыни рвать и верёвки из них связывать, то и дело, бормоча себе под нос: -Всё равно вырвусь, всё равно убегу от постылого. Не видать вам меня, Андрей Платоныч, как своих ушей! Показала княжна язычок и собралась уже было по самодельной верёвке спуститься, да покинуть отчий дом, чтобы только избежать брака с нелюбимым. Но глянула из окошечка Лизонька, и замерло в груди сердечко отчаянное. Высоко, страшно. А вдруг сорвёшься? Только недолго сомнениями мучилась княжна, вспомнила жениха своего насильно маменькой прочимого ей в мужья, и поняла, что не так уж высоко, не так и страшно, и решилась. Спустилась по верёвке, подхватила свои пышные юбки, крадучись, словно вор, покинула отчий дом. А как ступила ножка девичья на улицу, только её и видели. *Отправной точкой стала песенка из мультфильма "Летучий корабль", а сценка с самоваром и битьём посуды тоже оттуда же.