Морская свинка

Стэплтон с размаху хлопнул дверью кабинета, плюхнулся в кресло и закурил. За стенкой возилась Бэрил, чем-то сердито шуршала и позвякивала. Хорошо, что после перепалки с сэром Генри обоим хватило ума сразу разойтись по разным комнатам: на ссору двух латиноамериканцев — одной по рождению, другого по воспитанию — сбежались бы все стражи порядка, до сих пор прочёсывавшие болота в поисках беглого каторжника. Он жадно затянулся терпким дымом, но, вопреки обыкновению, любимое зелье и не думало успокаивать. Оставалось подключить мозги. Здравый смысл подсказывал, что неуместная вспышка гнева рискует пустить все замыслы под хвост фамильной собаке, ожидающей своего часа в сарайчике на болоте, а значит, первым идти на мировую придётся тому, кому это нужнее, то есть именно ему. И перед Бэрил виниться, и перед кузеном. Вот тут и притаилась загвоздка. Слова извинения упорно не лезли в голову. Наоборот, чем старательнее Джек их подбирал, тем сильнее разгоралось внутри чувство протеста. Он смял недокуренную сигарету в пепельнице, давая выход раздражению, и зажёг новую. Ревнует он, что ли, в самом деле? И главное, к кому? К надутому остолопу в канадской шубе, возомнившему себя аристократом! Если бы Джек так не злился, лопнул бы со смеху. Но Бэрил! Что на неё нашло — принимать знаки внимания от этого… простейшего! Да не могла же она, в самом деле… Облачка серого дыма плавали по кабинету, и мысли Джека ни с того ни с сего отвлеклись от сердитого топтания на месте и вынесли на поверхность памяти неожиданно яркую и забавную картинку. * * * …Очередной побег Шмеля обнаружил сам директор Ванделер. Флегматичный и не блиставший умом морской свинтус доставлял бы меньше всего хлопот среди обитателей живого уголка «Сент-Оливера», если бы в нём порой не пробуждалась жажда странствий, заставлявшая его с упорством графа Монте-Кристо прогрызать себе путь на волю из деревянной клетки. Правда, дальше школьного сада эта жажда его не уводила, и чаще всего приключения Шмеля заканчивались где-нибудь на грядке с салатом, откуда его, объевшегося до нирваны, кто-нибудь водворял обратно в клетку — до нового приступа авантюризма. Вот и теперь грызун отыскался на привычном месте: Джек ещё издали углядел среди белых и жёлтых одуванчиков лохматый чёрно-рыжий комочек. Только сейчас Шмеля, похоже, занимала отнюдь не свежая зелень. Заинтересованно приподняв маленькие уши, зверёк не сводил глаз с цветка, на котором, сложив крылышки, пристроилась большая яркая бабочка. Шахматный узор с каймой из голубых пятнышек позволял безошибочно опознать крапивницу. Летучая красотка, казалось, вовсе не замечала столь пристального внимания к своей особе. Неизвестно, в каких высоких сферах бродили её бабочковые мысли, но едва ли в них нашлось бы место кургузому мохнатому увальню. Шаги Джека встревожили её, но, как истинная леди, она и виду не подала, изящно и непринуждённо перепорхнув на куст сирени. Шмель растерянно подался вперёд, обнюхивая опустевший одуванчик. Откусил жёлтую головку и разочарованно захрустел. — Упустил свою красавицу, а? — Джек присел и ловко сгрёб незадачливого рыцаря под брюшко. — Знаешь, мы все иногда разочаровываемся в женщинах. Хорошо ещё тем, кто может набить пузо одуванчиками и успокоиться… Эх ты, чудик! Ну, пойдём домой, что ли? Шмель протестующе задрыгал короткими лапками. Память у него, как и хвостик, была кургузая, и он уже забыл о прекрасном создании, воспарившем ввысь. А вот лишаться сочных одуванчиков ему категорически не хотелось. * * * Дверь гостиной застенчиво скрипнула, и миссис Стэплтон, обернувшись на звук, встретилась глазами со взглядом мужа — виноватым, тёплым и всё равно чуть лукавым. — Прости меня, Бэрил, — Джек неуверенно, будто заново учась, коснулся её плеча. — Я такого дурака свалял сегодня на болотах. Стыдно сказать, приревновал тебя к Генри! — В самом деле? — переспросила Бэрил не столько с укоризной, сколько с удивлением. — Сам не знаю, что на меня нашло, — смущённо засмеялся Джек. — Ты и Генри! Он ведь такой же английский аристократ, как наша школьная морская свинка. — Смешной и в шубе? — Гораздо проще, — он притянул её к себе. — Не свинка и не морская.