Против солнца

Впервые Лора увидела его на закате у края болота. Коренастый, чернобородый, он стоял перед этюдником, широко расставив ноги, как на капитанском мостике, и кисть так и летала в его загрубелой руке. Не сдержав любопытства, она заглянула ему через плечо. На альбомном листе, будто стремясь вырваться за его пределы, громоздились слоистые облака, свинцово-сизые, с рваной багряно-золотистой кромкой, а ниже, до самого горизонта, небо разливалось ровным слоем расплавленного янтаря и падало в болотную воду колеблющимся шёлковым платком. А в самом низу возле невидимого берега чётко, точно вырезанные, чернели на его фоне островерхие головки рогоза. Лора с усилием оторвала взгляд от рисунка и огляделась по сторонам, словно не до конца веря, что художнику не примерещился весь этот неистовый пожар красок. Сама она привыкла видеть вечера на болотах то приглушёнными туманом, то гнетуще-серыми. Они бесконечно тянулись за окном Лефтер-холла при свете керосиновой лампы над опротивевшим рукодельем или очередным исковым заявлением, которое приходилось переписывать набело по требованию отца. — Вам нравится? — она вздрогнула от его густого баритона, такого же сочного и насыщенного, как краски на рисунке. — Замечательные у вас места, такие пейзажи! — Я раньше сама не замечала, — смутилась Лора, запоздало удивляясь собственной неожиданной искренности. — Болота как болота. — Это оттого, что мы сейчас смотрим против солнца, — улыбнулся художник. — Все цвета кажутся другими. * * * В тот раз поговорить у них толком не получилось: всё испортил знакомый фермер, который судился с Френклендом уже не первый месяц и не упустил бы случая раздуть скандал в отместку противной стороне. Лора успела только узнать, что её нового знакомого зовут Джеффри Лайонс, что он приехал на этюды из Миддлсекса и поселился на мызе Каменные столбы. Но слова художника неожиданно и прочно запали ей в память. Впервые они вспомнились дня через два, когда, собравшись сесть за вышивку, она задумалась, разглядывая едва начатый, но уже до смерти наскучивший цветочный узор. «Против солнца», — подсказал, будто наяву, звучный, ободряющий голос, и, поддавшись вдохновенному любопытству, Лора перенесла пяльцы на веранду. Стоило полуденным лучам коснуться сурового полотна будущей подушки, как она вдруг отчётливо поняла: ну не бывают маки и васильки такими тусклыми. Разве что могут показаться в полутёмной комнате обветшалого дома, забитого исками и паутиной. Без всякой жалости распоров очертания букета, Лора вытряхнула на столик мотки разноцветной шерсти и принялась перебирать в уме идеи для новой вышивки. Перед глазами сама собой ожила красочная вспышка заката, схваченная кистью чернобородого художника. Пальцы проворно зарылись в пёструю пушистую россыпь, откладывая жёлтые, оранжевые и красно-коричневые клубочки. Вскоре к ним добавилось три-четыре оттенка серого: странное дело, но даже свинцовые тучи обещали получиться более живыми и блестящими, чем преждевременно увядшие маки. — Что у вас тут будет? Костёр? Лора ойкнула, снова услышав знакомый мощный баритон, и уронила клубок на колени. Джеффри стоял прямо посреди заросшего газона и, как она сама недавно, через перила веранды наблюдал за её творческим процессом. — Закат, — застенчиво улыбнулась она. — Вспомнила ваш эскиз. — Тогда возьмите немного вон той пряжи, — посоветовал он, — коричневой с пурпурным отливом, на края облаков. А камыш лучше сделайте не чёрный, а такой, знаете… тёмно-тёмно-кофейный, в цвет гущи. — А вы и подушки вышивать умеете? — удивилась она. — Почему бы нет? Вышивка, считай, та же живопись, только нитками. Хотите, сейчас прямо вам контуры и набросаю? Где там мой карандаш?.. * * * На вышивку заката над болотом ушло всего три недели, но превратиться в диванную подушку ему так и не довелось. Закапанный слезами квадрат сурового полотна и пятнадцать моточков цветной шерсти попали в число тех немногих вещей, которые Лора со скандалом сумела вывезти из отцовского дома, и то под угрозой имущественного иска за каждую мелочь поимённо. Зато вечером после скромного и спешного венчания, оставшись с ней наедине в гостиничном номере, Джеффри вынул из-за спины свой акварельный этюд и расплылся в улыбке, когда она положила ему на колени тот же самый пейзаж в такой же рамке, только вышитый. Закатные лучи падали из окна на его широкое грубоватое лицо, и никогда ещё оно не казалось Лоре таким родным, как в эту минуту, против солнца.