***
В светлой гостиной фоном шумел телевизор, пока Вернон читал утреннюю газету, попивая свой горячий утренний кофе — ежедневный ритуал, соблюдаемый им и в жаркий июль, и в леденящий февраль. На кухне, выкрашенной, как и зал, в голубых и белых цветах, готовила завтрак для детей Петуния, тихо мыча под нос какую-то мелодию, услышанную ранее утром по радио, до того, как её прелестный муж спустился и включил телевизор, послушать новости. На стене тикали старомодные часы, подарок покойной миссис Дурсль, почтеннейшей женщины, как любил поминать её Вернон по праздникам, а напротив, на декоративном комоде рядом с книжным шкафом, заполненным приключенческими романами детей и сопливыми драмами Петунии, стояли многочисленные фоторамки: Дадли в детском саду, Дадли идёт в первый класс, Дадли на свой десятый день рождения, Дадли… В общем, множество и множество фотографий. Там же стояли свежие цветы с мини-сада Петунии: ванды. Она выращивала их специально для таких случаев, как сегодня. На календаре, стоявшем на одной из полок книжного шкафа, значилось 31 июля. На втором этаже было светло и тихо: солнечный свет мягко освещал узкий коридор, а закрытое окно не давало пению птиц потревожить сон Дадли Дурсля. В комнате мальчика, на удивление относительно чистой, окно было прикрыто легкой бежевой занавеской, что, по сути, не мешала солнцу освещать уютное пространство. Под легким летним одеялом спал господин своих владений — тучный светловолосый мальчик в самой глубокой фазе сна из всех возможных. Внезапно, умиротворение светлой комнаты прервал легкий скрип приоткрывшейся двери. В проёме мелькнули рыжие волосы, а по комнате пролетел солнечный зайчик, отраженный от поверхности круглых очков. Плутовские огоньки играли в насыщенно зеленых глазах, что медленно сканировали комнату, ища спящего мальчика. Когда их взгляд упал на кровать, узкие губы разрезала шаловливая улыбка. Фигура тихо ступила в комнату, открывая дверь до конца. Аккуратно ступая по мягкому ворсистому ковру, повидавшему не один стакан сока и тарелок макарон с сыром, смягчая свои шустрые шаги. Сдерживая смешки, вызванные предвкушением хорошего пранка, она дошла до кровати и, взглянув на мирное спящее лицо кузена, фигура сделала глубокий вздох и громко, с трудом не переходя на визг, прокричала: — Проснись и пой, Дурсль! Дадли сразу же подскочил на кровати, голова закружилась от резкого подъёма, а сердце бешено билось в груди, адреналин пульсировал в венах, а шальные сонные глаза искали источник внезапного пробуждения. Как только мальчик нашёл его, светлые тонкие брови сошлись на переносице, а сам он злобно засопел. Перед ним стояла самая мерзкая, самая самодовольная и самая улыбчивая девочка на планете, что когда-либо существовала. Ванда Поттер была самым надоедливым человеком в его глубоко несчастной и тяжелой жизни одиннадцатилетнего мальчика, кому не посчастливилось быть кузеном этой абсолютной катастрофе в теле маленькой рыжей девочки. Порой он сомневался, а девочка ли она вообще: он еще ни разу не встречал таких, как она в школе, таких громких и авантюристских, что даже его друзья признавали её достойной их уважения девчонкой. — Чего тебе, Поттер? Совсем уже так людей будить? — дуя губы, Дадли начал медленно вставать с постели. Смысла сидеть дальше просто не было: если Поттер пришла к нему, значит Поттер и уйдет отсюда только с ним. Иногда он задумывался, почему не может заставить себя называть её по имени, но оно ей, честно говоря, вообще не шло. Слишком нежное, изящное, спокойное что ли. Точно не про Поттер, которую он знает. Поттер была громкой всезнайкой, что, если знает ответ, будет выше всех тянуть руку в классе, так, чтобы обязательно спросили именно её, иногда её не останавливает даже незнание ответа: она просто начинает играть в «угадайку» с учителем, раздражая этим Дадли и других их одноклассников. Но при этом дети всё равно её любят, что все ещё раздражает Дадли, за её невероятные истории, приключения, в которые она зовет всех и каждого, неунывающий оптимизм и всепоглощающие отзывчивость и любопытство. Даже он сам готов признать, что именно ненавидеть Поттер трудно. Не любить, да, раздражаться, да, но ненависть была по отношению к ней невозможна. Только ты думаешь, что твоё терпение достигло предела, что вот теперь-то уж точно ты объявляешь Поттер холодную войну, как она, словно по предчувствию, совершает что-то настолько искренне заботливое и ненавязчивое в твою сторону, что злиться на неё трудно. Не то чтобы это её остановило, конечно. Вернон часто зол на Поттер: за грязь с улицы после её очередного приключения, разговоры с набитым ртом, когда она рассказывает Петунии и Дадли о том, куда она вляпалась на этот раз, за громкий стук её ног на втором этаже, за неугомонность, словно она взорвётся, если не будет ерзать каждые 2 минуты. Но даже Вернону Поттер первая спешит на помощь, будто бы только возможность помочь для неё достаточный повод для действий. «Ни секунды о себе не думает», — как-то сказала Петуния, смотря как Поттер лезет на дерево, тонкое слабое дерево, за визжащим котёнком, а рядом с огромными слезящимися глазами на неё смотрит соседская девочка лет пяти. Поттер тогда упала и сломала ногу, но котенка она достала и вручила его девочке, ярко-ярко улыбаясь, хотя глаза уже вовсю лили слезы боли. Она везде первая, всегда впереди, словно остановись она на секунду осмотреться — и её мир тотчас рухнет. Ему казалось, она всегда в движении: куда-то бежит, лезет и все это с отвратительно искренней улыбкой на лице. Дадли её не понимал, но не любить просто не мог. Девочка в ответ на его недовольство хитро улыбнулась, сцепив руки за спиной и начав перекачиваться с пяток на пальцы. Дурсль уже встал, заправляя кровать, как его очень просила мама. Она просила именно сегодня побыть вторым ребенком в семье. Неприятно, но если происходит каждый год, то уже не так обидно, как было в первые разы. Ванда молча следила за тем, как он убирает кровать, пока он не повернулся к ней, все еще ожидая ответа. Её глаза засияли неудержимым весельем только ярче. — Это мой день рождения, Дурсль! Петуния обещала сводить нас в океанариум, и даже дядя Вернон согласился нас подвезти! Неужели ты собирался проспать такую поездку? — она чертовски хорошо знала, что он обожает океанариумы не меньше её и ни за что не упустит этот шанс. — Как же! Это тебя никуда не возьмут, когда ты снова опоздаешь на завтрак! — они вышли из его комнаты, стоя в коридоре на перепутье между ванной и лестницей на первый этаж. — А я уже позавтракала! — Дадли знает, что она лжет. Она никогда не ест завтрак без него, как бы не отпиралась. Это была их маленькая традиция, которую они не посмели бы нарушить по доброй воле. В конце концов, семья так не поступает. — В отличие от тебя, я не сплю до обеда! — Если вообще спишь, ты ж всегда на ногах, — Дадли медленно начал отходить к ванной, знаменуя этим конец их первого за день разговора. Ванда надулась, но не продолжила спор, а лишь, показав предварительно язык, убежала вниз помогать Петунии с блинчиками. Поттер обожала блинчики. Когда он спустился вниз, одетый в свои лучшие летние шорты и футболку, на маленьком круглом обеденном столе уже находились две тарелки с блинчиками, от которых исходил еле уловимый пар, а рядом с ними два стакана: с яблочным соком для Дадли и крепким чёрным чаем для Поттер. Они с Петунией разделяли любовь к различным сортам чая и часто смешивали их с какими-то еще травами. Дадли не рисковал пить эти молотовы коктейли, но Ванда, кажется, их абсолютно обожала. Сама Петуния собиралась для похода в океанариум, носясь туда-сюда по всему дому, а Вернон всё так же читал газету, уже допив свой традиционный утренний кофе. Поттер смиренно ждала его на своём месте за столом, и Дадли, коротко поприветствовав мать и отца, дабы не отвлекать их от очень важных взрослых дел, присоединился к завтраку. Блинчики были потрясающие: маслянистые, но не истекающие жиром, сладкие, но не слишком, чтобы можно было добавить к ним топпинг или начинку, а главное — самые вкусные в его жизни. К сожалению, мама готовила их только по праздникам. «Чтобы вы смаковали удовольствие», — объяснила она как-то. По мнению Дадли, одно другому не мешает — он бы наслаждался ими так же сильно, как и сейчас, готовь Петуния их почаще, но тогда он просто пожал плечами: раз мама так говорит, значит так оно и есть. Поев, они оставили посуду в раковине: по праздникам Петуния разрешала за собой не мыть, и дети этим активно пользовались. К тому моменту она уже подготовилась к походу, сделав свою любимую укладку, Вернон дочитал газету и дослушал новости, а Поттер смотрела на свою тётю яркими выжидающими глазами. Петуния бросила взгляд на одну из фотографий на комоде: старая плёночная фотография её сестры, прямо перед её отъездом. Ванда была на неё очень похожа — внешне и внутренне. Женщине часто казалось, что перед ней реинкарнация её сестры, а не абсолютно другой, просто очень похожий на неё, человек. Приходилось усилием воли отгонять эти мысли от себя: вспоминать, что Лили ненавидела блинчики или что Лили пила только кардамон, если пила чай или не пила его вовсе. Они были очень похожи, но так сильно различались в каких-то незаметных поначалу деталях. Петунии было тяжело видеть, как племянница взрослеет, становясь всё больше похожей на мать, лишь цвет кожи был у неё более загорелый. Скорее всего в отца, хотя Петуния и видела-то его всего пару раз, но внешность запомнила. У Ванды была заразительная улыбка её отца, его игривый блеск глаз и такое же плохое зрение. «Линзы!», — эта мысль вывела Петунию из транса, в котором она пребывала уже какое-то время, просто смотря как её дети едят и общаются между собой. Какое-то время назад она обзавелась привычкой всегда брать с собой линзы для Ванды на случай, если с её очками что-то случится. Она быстро прошла наверх, в пристроенную недавно личную комнату девочки и, сделав глубокий вдох, вошла в неё. Комнаты Ванды была захламлена всякой всячиной. Она называла это «трофеями великих приключений», а Вернон — просто мусором. В каком-то смысле они оба были правы. Каждый предмет имел свою историю и значение, но найти в этом беспорядке что-то действительно нужное могла только, наверное, сама Поттер, в этот момент занятая уверенным поглощением блинчиков. Обыскав тумбочку возле кровати и выдвижной шкаф с пристроенной над ним книжной полкой, Петуния таки нашла линзы девочки в дальнем пыльном углу среди коллекции камней и самородков, что девочка находила по дороге домой или из дома. «Где» и «как» никогда не имело значения, это было больше о воспоминаниях, что своей хозяйке они приносили, чем о каком-то реальном значении, поэтому Петуния их никогда не выкидывала, а просто складывала в этот ящик. Но хранить в нем линзы она Поттер запретит. Завтра. Сегодня можно всё. Петуния вернулась к сумке на диване в гостиной, положила линзы во внешний карман к своим солнцезащитным очкам и обернулась к детям, что смотрели на неё с ожиданием и благоговением. — Тетя, когда мы поедем? — Ванда спрашивала спокойно и вежливо, почти умоляющим голосом, хотя вся она словно вибрировала энергией, берущейся не пойми откуда. «Как вечный двигатель», — часто думала про себя Петуния. — Как только вы оденетесь, — женщина взглянула на мужа, поднявшего взгляд от последней страницы газеты, что он продолжал рассматривать чисто для занятого вида, — Да, Вернон, милый? Мужчина, и без того регулярно пунцовый, побагровел чуть сильнее и, откашлявшись, высоко поднял голову и проговорил своим самым строгим голосом: — Только если они соберутся за 10 минут, больше я ждать не намерен, — её муж бросил грозный взгляд на Ванду, что, расплывшись в быстрой улыбке, тут же убежала наверх, хлопнув дверью в свою комнату. Дадли остался сидеть на месте, потягивая остатки сока в стакане без какой-либо спешки. Вернон изогнул бровь в вопросительном жесте и, более мягко, обратился к сыну, — Тебя тоже касается, Дадли. Мальчик гордо улыбнулся и, выпятив грудь и задрав голову в точности, как его отец, ответил звонким голосом уверенного в себе мальчика: — А я сразу одевался на выход! Вернон довольно улыбнулся, тяжело встал и прошагал к сыну, потрепав того по волосам, бубня себе под нос про то, что кое-кому стоило бы у него поучиться. Воспользовавшись оставшимся временем до отъезда, Петуния снова посмотрела на фотографии. Среди многочисленных фотографий её любимого сына мелькали смазанные или просто неудачные фото Поттер. По какой-то причине камера её абсолютно невзлюбила с детства. То она заплачет прямо в момент съемки, то в неё прилетит мяч с соседней со школой детской площадки, то ветер подует под неудачным углом, растрепав её волосы и скрыв ими её лицо. И это не говоря о том, что Ванда физически не способна стоять на одном месте ровно дольше 30 секунд. «Всегда в движении», — отстраненно думала Петуния, проводя пальцами по рамам с фотографиями Ванды и Лили. «Очень. Вы все-таки очень похожи», — меланхоличная улыбка нашла свое место на обсохших губах женщины, что она поспешила исправить цветочным бальзамом для губ. Ей нравилось думать, что он с её запахом. Запахом петуний. На упаковке написано, что это лилии. Она выбросила её сразу.***
Вернон тяжело уселся на переднее кресло своей Воксхолл Вектра, любовно именуемой Дадли Мирандой, и оглядел салон в последний раз. Дадли и Ванда о чем-то оживленно спорили на заднем сидении, пока Петуния поправляла свою прическу в зеркале. Что-то ворчливо буркнув себе под нос он завел машину и направился в Лондонский аквариум. Дорога до Кантри Холла была пусть длинной, полной пробок, но зато спокойной: дети в какой-то момент уснули, укаченные движением, а Петуния спокойно рассказывала что-то об экспонатах, что хочет обязательно посмотреть. Вернон слушал её вполуха, большее внимание уделяя все-таки дороге. Парковка была почти полностью забита машинами, но поискав несколько минут они нашли одно из немногих свободных мест. Петуния стала будить детей. Вернон напряженно сжимал руль, вспоминая, что ему ещё нужно подготовить документы для очередной деловой встречи. Праздник праздником, но у взрослых всегда есть дела и обязанности, не терпящие отлагательств. Дадли и Поттер резко выскочили из машины, заставив Вернона вздрогнуть от неожиданности, выводя его из своих мыслей. Петуния обеспокоенно взглянула на него, положив руку ему на плечо. Мужчина отмахнулся от неё, мол «всё нормально» и, медленно кивнув ему, Петуния тоже вышла из машины. Вернон вышел последним, запирая машину, и направился ко входу вслед за женой и детьми. Океанариум был большим, тёмным местом. Здесь было так тихо, лишь редкие перешептывания или голоса экскурсоводов прерывали эту таинственную тишину. За большими стеклянными витринами свободно плавали различные рыбки, то прячась в зарослях морской травы, то подплывая к стеклу поглядывая на странных существ по ту сторону. Голубое свечение исходило от стен, приковывая взгляд с водному пространству и его обитателям. Она обожает воду. Не может объяснить почему, но море, стакан воды, грязная лужа — она любит это всё. Как погибающий цветок она впитывает каждую каплю воды, что ей встречается и никак не может напиться, подобно застрявшему в пустыне страннику. Ванда словно попала в магический мир, в свою ожившую мечту. Вода была для неё магией, а рыбы — волшебниками. Таинственный, неизученный мир на самом виду. Яркие одеяния и необычные условия выживания. Океанариум был её окном в её личный сорт магического мира. Вернон смотрел на всех этих экзотических рыб с явно меньшим интересом, чем Петуния или Дадли, но сравниться с энтузиазмом Поттер было не под силу никому. Стоило им ступить за пределы фойе и зоны регистрации, углубиться в темные коридоры аквариума, как взбалмошная девчонка, не имеющая в себе ни капли женственности, насколько она вообще может быть присуща одиннадцатилетней девочке, или манер, которые должны быть у любого уважающего себя человека, бесследно пропадала, уступая место кому-то другому. Ванда в океанариумах становилась настолько тихой, что заметить её отсутствие было почти невозможно, если не следить за этим постоянно, а в глазах потухал неугомонный огонёк юности, но вместо него её глаза словно становились поверхностью чистейшего озера: отражающиеся в них витрины аквариума, большие хищные и маленькие стайки экзотических рыб, разнообразные представители морской флоры — завораживающие зрелище, даже для Вернона, что девочку — и он говорил об этом откровенно — не слишком-то любил. Ванда словно сама становилась частью океанариума: загадочной тенью, бесшумно бродящей по его коридорам и наблюдающая за рыбами, как за самым настоящий чудом. Порой Вернону становилось от этого некомфортно: дети вокруг были полны энергии увидеть акул или рыбок-клоунов, да даже Дадли тянул Петунию за руку поближе к аквариумам с различными хищными рыбами, но Поттер, словно погруженная в транс, могла часами пялиться в один и тот же аквариум или бродила между выставками, не бросая на витрины и взгляда. И ведь глаз с неё спускать нельзя! Приходиться следить, чтобы не ушла куда-то, идти следом, упуская самые интересные, даже по его мнению, экспонаты и возвращать девочку за руку к оставшимся позади или ушедшим далеко вперед Петунии и Дадли. В общем, Вернон ненавидел их ежегодные походы в Лондонский аквариум. После нескольких утомительных часов они с Петунией смогли вывести Ванду из океанариума, стараясь не смотреть в её огромные умоляющие зеленые глаза. В качестве извинения и подарка на день рождения, хотя сама поездка уже являлась своего рода подарком, что Вернон решил не озвучивать, Петуния купила Ванде небольшого плюшевого кита, с очевидной наценкой, но, опять-таки, Вернон этого не озвучил, хотя и недовольно сопел всю процедуру оплаты. До дома ехали в странной атмосфере, где смешались тяжелое молчание Поттер и воодушевленное щебетание Дадли, что пытался её разговорить. Петуния нервно поглядывала на девочку время от времени, но к концу пути, что занял ощутимо больше времени, чем дорога до аквариума, благо спешить им уже было некуда, Дадли удалось вывести Ванду из транса: девочка медленно оживлялась, пока не начала восторженно что-то вещать Дадли из научных книжек, подаренных Петунией, и документальных фильмов про океан, что она смотрела после школы, пока домой не возвращался Вернон и не включал новости или пока не начиналась любимая мелодрама её тёти. Заслышав бестактно громкий голос девочки, Петуния тихо выдохнула: были видно как волнение и напряжение покидает её тело. Женщина расслаблено откинулась на пассажирское кресло и прикрыла глаза. Вернон вернул свой взгляд к дороге, отключаясь от шума в машине. Вернувшись домой под ночь, надолго застряв в одной из многочисленных пробок, уснувшие в машине дети проснулись под излишне громкий для данного времени суток восклик Петунии. Мгновенно прижавшись к окну они увидели как на них с почтового ящика смотрела самая настоящая сова. Большая бурая со светящимися в темноте улицы глазами сова. Переведя взгляд чуть ниже Ванда заметила, что из ящика криво торчит какой-то кусок бумаги. Она пихнула Дадли в плечо, переводя его внимание с матери. — Смотри! Там письмо, — почему-то шепотом говорила Ванда, указывая пальцем на кусочек бумаги. — Думаешь? — Дадли снова перевел взгляд на мать, что смотрела на сову как на самое страшное чудовище в своей жизни. Её лицо было невероятно бледным в свете фонарного столба, а руки слабо дрожали. Вернон вышел из машины, на ходу спрашивая жену о причинах крика. — Конечно, дурень! Что еще может быть в почтовом ящике кроме письма?! — девочка легонько ударила его по голове, снова приковывая внимание мальчика с себе, — Надо его достать. Дадли несколько секунд смотрел в яркие зеленые глаза, где уже полыхал авантюристкий огонь, что регулярно сопровождал дни его кузины. Он только кивнул ей, выходя из машины и, как тот, кому было ближе до ящика, первым потянулся к письму. — Дадли, стой! — материнские руки притянули его к себе, тонкие женские пальцы сильно сжимали его руку и плечо, — Не подходи к ней! Она дикая, она может тебя укусить или еще чего! — Петуния, успокойся, сейчас я прогоню эту сову, — его отец спокойно подошел к ящику, грозно смотря на сову, и начал руками её отгонять, как бродячую кошку пару недель назад, — Кыш! Кыш тебе говорю, тварь, кыш! Из-за машины вышла Поттер, настороженно смотря на сову с противоположной от Дадли стороны, и голова птицы тотчас повернулась к ней, пугая Вернона. Ванда вздрогнула, но не отступила, теперь смотря на птицу слегка исподлобья, сжимая руки в кулаки. Петуния и Дадли смотрели на них затаив дыхание, руки женщины напряглись ещё сильнее. Вернон продолжал попытки прогнать сову не прикасаясь к ней, но та полностью игнорировала его, приковав свой взгляд к девочке напротив. Они смотрели друг на друга, словно бы ведя немой диалог. Сова громко ухнула, нарушая тяжелое молчание, образовавшееся в какой-то момент между всеми участниками данной сцены. Ванда снова вздрогнула, но что-то сподвигло её подойти ближе, протянуть руку к письму, торчащему из почтового ящика. — Ванда, нет! — Петуния отчаянно бросилась вперед, игнорируя парализовавший её ранее страх, отталкивая Дадли от себя с неопределенной силой, оказавшейся достаточной, чтобы мальчик ушибся о кузов машины, и перехватывая руку Ванды. Она прижала её к себе в удушающем объятии, закрывая от совы своим телом, — Не подходи к ней. Не выпуская толком девочку из своих рук, Петуния увела её к крыльцу дома, низко опустив голову и не давая Ванде произнести и слова. Опешивший Дадли, прижимая руку к ушибленному плечу последовал за матерью в дом. Вернон, такой же пораженный нехарактерным поведением жены, еще раз, для вида, грозно взглянул на сову и, запирая машину, отправился в дом последним.***
Три дня. Уже три дня совы оставляют им письма в разных уголках дома: то в яйцах, что тётя хотела использовать для яичницы на завтрак, то в утреннем кофе Вернона, то вместо воды в раковине, когда Дадли пошел умываться утром третьего дня. Единственной, кому ещё не попадались письма, была Ванда и она очень хотела избежать того, чтобы тётя узнала о том, что она его нашла, если она его вообще найдет. Петуния рвала каждое найденное письмо, включая то, что принесла сова в ночь на день рождения Поттер. Все совы, принесшие письма, никуда не улетали, а прятались на дереве возле окна из комнаты Ванды и по ночам их яркие глаза мешали ей уснуть тем, как явно они пялились именно на неё. Девочке в принципе казалось, что письма эти были адресованы ей, но проверить этого она никак не могла, конечно. Любые вопрос семьи Петуния пресекала на корню, смотря строго своими серо-голубыми глазами и все слова вставали в горле комом. Петуния затыкала не строгостью, но отчаянием, читающимся в её уставших и красных от слез глазах. Никто не видел, как она плачет, но все видели мокрые глаза и опухший нос женщины в течении этих трех дней. Ванда хочет это письмо. Ей необходимо узнать, что в нем и не попасться тёте. Чтобы точно избежать Петунию ей нужен подельник или, как она привыкла его называть, Дурсль. Ванда вышла из своей комнаты, где она пыталась закончить чтение очередной энциклопедии, которую ей из вежливости подарил дядя Вернон. По крайней мере он угадал с темой: морские обитатели абиссальной зоны океана. Такую она еще не читала. Ванда тряхнула головой, возвращаясь к своей нынешней цели: найти и уговорить Дадли — то есть Дурсля — найти завтрашнее письмо с ней. Найти мальчика сложнее, чем можно было бы подумать изначально, но только если не знаешь его любимые места. Ванда знала. Выходя на улицу она уже имела чёткий маршрут, ведущий на площадку на соседней улице, где Дурсль играл со своими друзьями. Ванда, только завидев компанию мальчишек, сменила шаг на бег, двигаясь в их направление словно маленький лесной огонек, как любила её раньше называть тётя, пока она случайно чуть не сожгла весь её мини-садик. Дурсль заметил приближение кузины и отошел от друзей, чтобы они не могли подслушать. Уже по её глазам он понял, что у Поттер появилась очередная гениальная идея. Ванда, даже не запыхавшись, остановилась прямо перед кузеном, смахивая с лица волосы, и ярко улыбнулась ему, уже начиная его замасливать. — Дурсль! Есть одна идея, поучаствуешь? — сцепив руки за спиной, она слегка склонила голову к плечу, продолжая лучезарно улыбаться. Тётя говорила у неё очаровательная улыбка. — Поттер, — Дурсль скептически окинул девочку взглядом, — Поучаствовал в чем конкретно? — В получении письма, — Ванда подмигнула ему и довольно улыбнулась, как сытый хищник, когда глаза Дадли засияли интересом и она знала, что он согласится. — Мама нас убьет, — он тоже знал, что«ШКОЛА ЧАРОДЕЙСТВА И ВОЛШЕБСТВА «ХОГВАРТС» Директор: Альбус Дамблдор (Кавалер ордена Мерлина I степени, Великий волшебник, Верховный чародей, Президент Международной конфедерации магов) Дорогая мисс Поттер! Мы рады проинформировать Вас, что Вам предоставлено место в Школе чародейства и волшебства «Хогвартс». Пожалуйста, ознакомьтесь с приложенным к данному письму списком необходимых книг и предметов. Занятия начинаются 1 сентября. Ждём вашу сову не позднее 31 июля. Искренне Ваша, Минерва МакГонагалл, заместитель директора!»
Весь восторг, с которым она начинала читать это письмо сменился непониманием. Сконфуженная, Ванда встала, положила конверт с приглашением и списком на прикроватный столик и пошла умываться. Чистя зубы она смотрела в зеркало и пыталась разглядеть в себе волшебницу. Конечно, верилось с трудом, но не верить совсем ей не хотелось. Любой ребенок мечтает о магии, мечах и приключениях, в том или ином виде, и Ванда не была исключением. Но одно дело мечтать и совсем другое — столкнуться. Внезапно скучная мирская жизнь стала казаться ей увлекательной, уютной и главное — знакомой. Такой, от которой отказываться не хочется даже в теории. С такими же смешанными чувствами и нечитаемым выражением лица Ванда спустилась к завтраку, что начинал остывать, держа в руке конверт, сжимая его. Когда она вошла в гостиную, отделенную от кухни только половинчатой стенкой, на которой всегда стояли свежие цветы с садика тёти, на нее уставились три обеспокоенных взгляда. Она подняла взгляд на тётю и та только по взгляду поняла о чем пойдет разговор, когда Поттер подняла руку с раскрытым конвертом. Дадли сразу же нахмурил светлые брови и обиженно надул губы, в отместку приступая, наконец, к завтраку до того, как Ванда села за стол. Девочка осталась стоять, смотря Петунии в глаза, требуя ответов одним взглядом. «Почему ты не давала мне это прочитать?» «Тётя, это правда?» «Ты же знаешь, да?» Петуния отвела свой взгляд, указывая рукой на стул, где обычно сидела Ванда, и отвернулась к заварочному чайнику. Чай всегда означал разговоры у них с тётей. Ванда опустила взгляд к полу и села за стол, положив письмо рядом с собой, и принялась за еду. Ели в тишине. Дадли поглядывал на Поттер исподлобья, но она ни разу не встретила его взгляд, продолжая пялиться перед собой и едва притрагиваясь к еде. В какой-то момент чашка громко стукнула о поверхность стола, покрытого светлой скатертью, а Петуния села на стул между своими детьми. Ванда подняла на неё настороженный, даже напуганный взгляд. Женщина не поднимала глаз от чашки, держа её обеими руками. На чашке были нарисованы белые лилии. — Ванда, цветочек… — начала было Петуния, как девочка её перебила, отодвигая от себя тарелку. — Ты знала, что в письме? — упрямые зеленые глаза, не лишаясь своей осторожности, смотрели ей прямо в душу, не позволяя солгать. — Я догадывалась. Потом посмотрела одно, которое в яйце было, — она снова отвела взгляд, на этот раз переводя его на фотографии на комоде. Глазами она как-будто искала одну конкретную. Единственную в своем роде. — Значит, это правда? — Ванда свела брови к переносице, серьезно смотря на тётю и игнорируя вопрошающие взгляд Дадли и Вернона. Петуния молчала несколько минут, глаза её начали слезиться когда она наткнулась взглядом на фотографию из своей молодости. На ней две молодые девушки, блондинка и рыжая, улыбаясь смотрят в камеру. В серо-голубых глазах блондинки запечатлелось напряжение, возможно, уголки её губ дрожали в тот момент, много лет назад. Насыщенно зеленые глаза рыжей девушки сияли искренностью. Наверное, тогда, много лет назад, она была очень счастлива, когда сделали это фото. Все молча смотрели как слезы текут по щекам Петунии, пока она не перевела взгляд на Поттер, сдавленно прошептав «правда». Насыщенные зеленые глаза рыжеволосой девочки расширились то ли от ужаса, то ли от восторга. Магия. В ней есть магия. Она действительно волшебница? И что это должно значить? Она ничего за собой не замечала до этого, никогда. Эта школа же далеко, да? Она больше не увидится с Дурслями, если поедет? Ей обязательно ехать? Она не может просто колдовать тут, дома? Сотни вопросов заполняли её голову, пока Петуния, сопровождаемая непонимающим мужем, отправилась в их спальню забрать из красивого, по её мнению, платяного шкафа коробочку с воспоминаниями о них. Это тяжелое решение, но она не может просто врать Ванде, верно? Девочка должна знать правду о своих родителях, хочет того Петуния или нет. В конце концов, родных мать и отца они ей никогда не заменят. И кошку. У Поттеров была чудесная черная кошка, очень пушистая, с большими зелеными глазами. «Жаль, что у Вернона аллергия», — думала Петуния, пока спускалась по лестнице обратно к детям. Она не знает почему вдруг вспомнила о той кошке. За столом Дадли уже читал письмо сам, а Ванда налила себе чай в чашку с петуниями. Вернон, проигнорированный своей женой, но помнящий, что находиться в коробке, которую она достала, помрачнел, уселся за последний свободный стул, рядом с Поттер, и начал нервно стучать пальцами по столу, что-то бурча в уса. Петуния села за стол следом, ставя коробку на свои колени и поманивая Ванду рукой. Девочка отставила чашку и подвинула стул ближе к тёте. Тонкая рука с аккуратными ухоженными ногтями открыла крышку картонной коробки, окрашенной в тёмно-красный оттенок чьими-то стараниями, и подложила её под дно. Внутри лежали фотографии, какая-то старая пожелтевшая бумажки, что-то похожее на дневник или альбом, а так же множество маленьких записок и аккрутано сложенных писем, был даже старый, слегка поеденный молью, поселившийся в шкафу, когда Ванде было 5 и тогда же убитой Верноном, шарф в желто-красную полоску и другие мелочи. Ванда сконфужено посмотрела на тётю. — Это что? — Вещи твоих родителей, — мрачно сказала Петуния, словно испытывая отвращение. Наверное, обычный знакомый семьи так бы и подумал, но Ванда привыкла видеть такое выражение лица у тёти при любом упоминании её родителей, особенно на Хэллоуин. Ванда еще раз заглянула в коробку. Её одолевали смешанные чувства который раз за день. С одной стороны — эти вещи принадлежали им, они могут ей так много рассказать, особенно все эти записки, книжка, которая кажется все-таки больше дневником, чем альбомом, и фотографии. А с другой — Петуния заменила ей мать, Вернон… ну не сказать, что заменил отца, но по крайней мере он старался не слишком показывать свою неприязнь, а Дадли… Она готова признать, что он ей как брат. И вот теперь, спустя одиннадцать лет расплывчатых ответов, ей наконец вываливают столько информации, в один день, что она не знает, что и думать. Как будто, если она примет эту коробку, поедет в эту школу, то навсегда потеряет ту семью, что у неё все-таки есть. Она неуверенно подняла взгляд на тётю. Та изогнула тонкую бровь на её выражение лица. — Ну? Тебе не интересно? — Нет, интересно, просто… — девочка стушевалась, думая как выразить свои чувства, — Вас это не обидит? Ну, если… Узнаю… Захочу узнать о них побольше?.. Дадли взглянул на неё с почти оскорбленным выражением лица, Петуния удивленно распахнула глаза, не накрашенные сегодня её любимой чёрной тушью, да даже Вернон посмотрел на неё, будто она оскорбила его дорогую сестру Мардж. За столом повисла гробовая тишина из шока и даже некого осуждения со стороны Дадли, что подал голос первым. — Ты сейчас серьезно это? — Что? — Ну, ты это сейчас серьезно спрашиваешь? — глаза Дадли продолжали оставаться такими же широко открытыми, полными неверия в её слова. — Да?.. — Ванда стушевалась ещё больше. Что с ним не так? — Ну и дурочка ты, Поттер, — Дадли нахмурился сильнее, даже скрестил руки на груди, — Кто в здравом уме будет злиться на тебя за то, что ты хочешь узнать что-то о своих родителях?! — А я и не знала, что ты такие слова умные знаешь, Дурсль, — хихикнула девочка, напряжение постепенно улетучивалось из комнаты, когда двое детей начали препираться по совершенно не связанным между собой темам. Глаза Петунии налились новыми слезами, в этот раз слезами счастья, что, кажется, они все-таки стали ей семьей. Даже взгляд Вернона как будто стал чуточку мягче. Но только чуть-чуть. Он эту девочку до конца своей жизни любить не будет, так и запишите. — Ванда, цветочек, — Петуния обратила на себя внимание Поттер, накрыв её руку своими ладонями, — Я никогда не буду на тебя злиться за то, что ты хочешь знать своих родителей. Я даже отвечу на все твои вопросы, расскажу всё, что знаю, — глаза девочки засветились, — Но о твоем отце я знаю немного, это тебе могут рассказать только какие-нибудь друзья их семьи, если ты встретишь их в этом… Хогвартсе, — здесь отвращение тёти Ванда сочла как, все-таки, искреннее, — А о матери спрашивай сколько угодно. Они провеили вечер за чаем и разговорами, больше напоминающими допрос. Петуния делилась историями из жизни себя и своей сестры, вспоминала забавные моменты или фразы, сказанные Лили, чьё имя наконец звучало в этом доме не грустным шепотом настенных часов, подаренных ей на свадьбу Петунии и Вернона, но в меланхоличных улыбках светловолосой женщины, что наконец-то смогла выпустить Лили со дна коробки в пыльном шкафу, выпустить прямо в руки её дочери, что задавала вопрос за вопросом. «Какой её любимый цвет?» — «Красный, как этот шарф»; «Какие ей нравились цветы?» — «Орхидеи, особенно ванды»; «Какой был её любимый чай?» — «Кардамон, но вообще она предпочитала кофе»… Так продолжалось до того момента, пока стрелка часов не дошла до полуночи, а Ванда, нервно поправляя очки, не спросила, пожалуй, самый тяжелый вопрос за вечер: — Тётя… а как они умерли? Петуния рвано вздохнула, отводя взгляд никуда конкретно, но лишь бы не в зеленые глаза рыжей девочки. Несколько минут она собиралась с духом, а затем сказал как есть: — Я не знаю, — она закрыла глаза, — Они просто постучались, оставили тебя на пороге с запиской и коробкой и… Так я и поняла. Я и о дне-то догадалась спустя несколько лет, всё думая: «Почему именно ночью в Хэллоуин они принесли её?», — Петуния все-таки посмотрела в глаза Ванде, — Я думаю, это случилось 31 октября. А больше я не знаю, даже где их могилы и есть ли они вообще. Повисла тишина. На кухне остались только они вдвоем: Вернон ушел спать как обычно, ровно в 10, а Дадли слушал, пока не начал клевать носом и Петуния прогнала его в спальню. Ванда решительно хотела закончить разговор или перевести тему, поэтому задала последний интересующий её на данный момент вопрос: — А что ты знаешь про Хогвартс?