вновь случился рецидив

возможно, ему стоило прекратить чувствовать что-то к ней ещё несколько лет назад (до того, как он стал капралом в разведке), ведь это как стучать в дверь, за которой никого нет — тебе точно никто не откроет. но это же жан. и сердце у него пылает так сильно, когда он видит её. пылает настолько, что внутри органы горят. и так больно. так больно. жан поднимает взгляд от своего бокала с вином и смотрит на микасу. душно. хочется выйти на улицу и наконец почуять запах хвои вперемешку с сыростью от дождя, но он продолжает сидеть здесь, в этой комнате со всеми. он проклинает сашу, которая собрала их всех сегодня на застолье, хотя в душе, конечно же, благодарит. микаса ведь дышит с ним одним воздухом и слегка улыбается — как этому не радоваться? однако парень просто молча сидит, смотрит то на армина, который о чем-то громко спорит с конни, то на сашу с эреном, что смеются с них. все они уже довольно много выпили и им, вроде как, весело. никто не думает о том, что уже завтра может умереть на поле боя, они лишь только с зверским аппетитом уплетают довольно вкусную говядину (откуда браус ее взяла?) и опустошают погреб уже на протяжении всего вечера. леви с ханджи не оценят такого поведения, но всем сейчас всё равно. на минуту жан задумывается о планах, которые ему необходимо выполнить завтра в качестве капрала с похмелья (это будет тяжело, очень тяжело), и загружает себя настолько, что вовсе забывает о происходящем вокруг. забывает даже о микасе, сидящей напротив него, но случайно, совсем неосознанно, кидает короткий взгляд в её сторону. а затем снова и снова. и корит себя за это. их слишком много, как и мыслей о ней уже в течение нескольких лет. яд впитался в кожу окончательно и уже заменяет естественную кровь в организме. отрава циркулирует, бурлит и иногда даже можно забыть о её существовании, но аккерман каждый раз проходит рядом, распыляя свой душистый аромат тела, и мозг вновь парализован. вновь она в голове, в мыслях. впрочем, как и всегда. – жан, ты согласен? голос армина возвращает его в реальность окончательно и попытка вспомнить, о чём вообще был спор этих двоих, идёт крахом. с чем он может быть согласным? быть в вечной борьбе со своими чувствами? да, пожалуй. или же это предложение задушить себя этими чёрными волосами, которые сейчас слишком короткие, что раздражает его? да, конечно. – думаю, да. пальцем в небо, хоть что–то, но никто даже не замечает. ответ даже устроил всех , только вот саша уж больно пинает его ногу под столом и грозно смотрит. браус слишком хорошо знает его – не первый год дружат. не глупая ведь и видит все эти «ничего не значащие» взгляды и разбитое сердце, которое всё не может вырваться у него из грудной клетки. возможно, завтра на обеде эта дурочка начнёт с руганью уговаривать его наконец признаться в своих чувствах, аргументируя тем, что уже завтра все они могут умереть, а аккерман так ничего не узнает. тем не менее, жан как всегда отмахнется и переведёт разговор в другое русло. браус это, конечно же, заметит, но ничего не скажет. как всегда. пожав плечами, снова смотрит на аккерман — на кого ещё ему смотреть в этой чёртовой комнате, кроме как не на неё, — а девушка ловит его взгляд и затягивает в пустоту своих чёрных глаз. от этого перехватывает дыхание, но он продолжает тонуть. бросает самому себе вызов: хватит ли ему кислорода продержаться чуть дольше, чем обычно. не хватит. отводит взгляд первый и смотрит на её загрубевшие руки, спокойно лежащие на столе. как у всех. мозоли и шрамы, следы от сражений и усердных тренировок. не должна девушка иметь такие руки. они должны быть нежные, чистые и холодные. мать говорила: у людей с холодными руками тёплое сердце, а у микасы оно тёплое. то, как она переживает за всех и делает всё возможное, чтобы люди были живы, доказывает это. вот бы просто взять эту руку в свою. – я принесу ещё вина из погреба. он уже пьян, как и все в комнате, но всё равно встаёт из-за стола, поборов тяжесть в теле, и уходит подальше отсюда, потому что от микасы голова идёт кругом и ему надо привести мысли в порядок. только мысли, потому что сердце уже давно не в порядке. это ненормально, но ничего с этим не сделать. уже не сделать. возможно, раньше бы и смог, но уж слишком долго эти чувства жили в нём, словно опухоль, разрастающаяся с каждым днём все сильней и теперь убивающая его изнутри. болезнь сковывает движения, ускоряет ритм сердца и протыкает тонкой иглой кожу, мешая жить. вот бы найти противоядие, что выведет всю желчь наружу и даст возможность видеть этот мир без образа этой девушки, в которую он влюблён уже столько лет. жан до ярких искр трёт глаза и глубоко вздыхает. ему становится тошно, но не от алкоголя в крови, а от огромного камня на душе в виде микасы аккерман. выплюнуть бы его к чертям собачьим и наконец вдохнуть полной грудью, но просто не может. не может, вот и всё. за спиной раздаются тихие шаги и, боже, пусть это будет какой-нибудь армин, конни или даже проклятый эрен, но только не она. – я подумала, что тебе будет нужна помощь, – говорит микаса. глаза сами закрываются и открываются вновь, а ругательства ослепительной вспышкой проносятся в голове. она встаёт рядом и начинает рассматривать бутылки, не ожидая ответа. это хорошо: из глотки ни звука, словно голоса, даже хриплого и тихого, больше нет. небольшой ящик как-то сам появляется на скамейке, и руки, будто и не его вовсе, своевольно перекладывают в него бутылку за бутылкой. – я не особо разбираюсь в алкоголе, – вновь подает девушка голос. она смешно морщит лоб и продолжает водить глазами по тексту на этикетке одного из напитков, но потом поднимает голову и прямо смотрит на стоящего рядом парня, что пытается хоть как-то привести свои разбушевавшиеся пьяные мысли в порядок. – за столом мне показалось, что тебя что-то беспокоит. ты в порядке? нет, не в порядке. особенно когда ты смотришь так, словно уже знаешь все его секреты и тайны; словно он не рукопись на латыни, а вывеска, кричащая о том, чтобы её прочитали. – да, всё нормально. просто устал. устал держать всё в себе и погибать каждый раз, когда ты просто стоишь рядом, прямо как сейчас. может, стоит уже всё рассказать, пока есть возможность? от этой мысли чувство тревоги отдает неприятной пульсацией в висках. он не расскажет. не сможет. микаса кладёт свою ладонь на его плечо и говорит: он сильный, он умеет вдохновлять людей и может вести за собой, да и человек он замечательный. но жан так не думает. если бы он был таковым, не взял бы сейчас её руку в свою и не смотрел бы с любовью и грустью в глазах. кажется, поднялась температура — или же это просто алкоголь ударил в голову, — но это всё ещё неправильно, как и то , что он подносит её руку к губам и целует тыльную часть так нежно, что у микасы сердце замирает на мгновение. а руки у неё действительно холодные. жан хочет запомнить всё: от румянца на её щеках до приглушенного света погреба, от её запаха полевых цветов до нежной кожи. потому что этого уже не будет – она не позволит. девушка убирает свою руку, и жан хочет выть от отчаяния — это последний раз, когда он прикасается к ней и ему, наверное, наконец стоит смириться со всем этим, отпустить . хотя он прекрасно понимает, что призрак его необдуманного поведения будет преследовать и напоминать об этом моменте до гроба. вопреки его разочарованию, она лишь аккуратно убирает его волосы, уж сильно отросшие за время службы, за ухо и кладёт ладонь на его лицо. проводит пальцами по его небритой щеке и застывает, боясь пошевелиться. так же прекрасна, как в тот день, когда с заиканием был брошен комплимент о её волосах, да и как во все последующие дни. кирштайн надеется, что она не слышит его гулко качающего кровь сердца, потому что оно в грудной клетке бьёт барабанную дробь. в глазах плывёт, и руки сами тянутся к этим чёрным, словно уголь, волосам, а они такие же мягкие, как парень и думал все это время. осторожно проводит пальцами по её локону, не замечая, как становится ближе, и плавно переходит к щеке. медленно поглаживает её шрам, оставленный проклятым эреном, и чувствует, как микаса расслабляется. – могу я... фраза так и застревает где-то в глотке. жан бы хотел произнести её до конца, но жуткий стыд не даёт этого сделать. её взгляд испепеляет, а бушующий шторм в душе и вовсе сковывает. вмиг уважающий себя мужчина превратился в робеющего юношу с навязчивым желанием провалиться сквозь землю. – да, – шепчет микаса. он замирает, а потом осознание стреляет в голову и дыхание вовсе перехватывает. микаса проводит своими длинными пальцами по его губам и жан – жан целует её, так нежно и осторожно, словно она хрусталь, который может разбиться от одного неаккуратного прикосновения. руки притягивают её хрупкое на вид тело к себе, а она вовсе не против. очевидно, потом жан будет корить себя, ведь он никогда не желал нагружать своими чувствами объект своих воздыханий, зная, что она неровно дышит к эрену, но какая сейчас разница, когда его так целуют в ответ, словно он кислород, что так ей сейчас необходим. и в этот момент всё становится таким неважным: титаны, мёртвые товарищи, собственная смерть. сейчас он чувствует себя как никогда свободным и счастливым. никакого горя и шрамов на сердце. сейчас важна только микаса, что так дорога ему. здесь, в это мгновение, длящееся вечность, сердце начинает биться с новой силой.