***
Ни за что на свете он бы не подумал, что Доктор захочет увидеть его снова. (Она еще не знает, что это он… но скоро. Уже скоро она все узнает) Притворяться аналитиком совсем не сложно. Как и проникнуть в МИ-6 и занять чужое место, убив предыдущего работника. А еще перевести себя на другой объект. Наблюдатель Горизонта — Мастер наблюдал за горизонтом в поисках любого намека на появление старого друга. И она попалась. Наконец-то. В Большой пустыни Виктории стоит неизменная убаюкивающая жара. От нее клонит в сон. Попугаи с алым оперением на грудке перелетают с места на место, выискивая семена травы, и садятся на ветки эвкалиптовых деревьев, кажущихся выточенными из мрамора. А еще Мастеру довелось увидеть несколько кенгуру. Они держатся вместе у основания скалистых гор в отдалении, но отваживаются подойти поближе, когда на узколистном кусте хмеля около его дома появляются первые плоды. Терпение никогда не было сильной стороной Мастера. Не то чтобы у него их было много. Или были бы хоть какие-то сильные стороны. Его рука тянется в карман жилетки цвета хаки, нащупывая серебряный перстень-печатку, который считался пропавшим уже много веков. Зеленый камень в кольце совсем потускнел. Мастер делает глубокий вдох, убирая руку из кармана, и вместо этого сжимает сигарету-самокрутку кончиками пальцев. Мастер — бывший агент О из МИ-6 — пристально смотрит на ТАРДИС Доктора, припаркованную недалеко от него, и выдыхает белый, быстро редеющий дым. Возможно, сейчас он немного сентиментален. Слишком большое значение придает всяким побрякушкам. Воспоминаниям. Обидам. — Тебе чем-нибудь помочь, Доктор? Обращаясь к ней, Мастер использует приятную рассудительную манеру общения О. Доктор выходит из своего корабля и, пыхтя от усердия, тащит за собой какие-то круглые тяжелые кабели и провода. Разноцветные лучи заходящего солнца играют в ее золотистых волосах. Золотистых, как цветы крестовника. Когда Доктор подходит ближе, Мастер подавляет вполне реальное желание уткнуться лицом ей в шею или волосы. (Как это часто бывает у влюбленных. Но им уже никогда не стать влюбленными снова) — У меня все в порядке! — улыбаясь, кричит Доктор в ответ. — Но все равно спасибо! Это позволяет ему кивнуть и изобразить сомнение и беспокойство. Необычные эмоции для человека, которым притворяется Мастер. — Должен признаться, я сейчас чувствую себя немного бесполезным. И напуганным, — чтобы сказать это, он ждет, пока Доктор дойдет до деревянного настила. Справа, в отдалении, Браунинг наблюдает за окрестностями. За пределами слышимости. — Я не уверен, боялся ли я чего-то раньше так же сильно, как боюсь сейчас. Ммм, да. Ему надо сыграть на слабости Доктора к невинным людям. Она никогда не могла не поддаться. — Я не позволю ничему случиться. Ни с тобой, ни с Грэмом, — Доктор, как и следовало ожидать, принялась его успокаивать. Эти прекрасные большие карие глаза смотрят на него с невероятным сочувствием. — Ты должен быть сильным, О. Ты был лучшим из МИ-6. Честно-пречестно. Доктор поправляет кабели, тянущиеся из Тардис, закидывая их повыше на плечо. Они оба — он и она — находятся так близко друг к другу, что Мастер почти чувствует горячее дыхание Доктора. — Глупо, что они тебя уволили. Он ничего не говорит, и Доктор уходит, но вдруг снова подходит и встает прямо перед ним, неодобрительно подняв бровь. — А еще тебе не стоит курить, — настаивает Доктор, не то ругая, не то беспокоясь о нем. — Это очень вредно для твоего здоровья. Мастер позволяет себе слегка улыбнуться, наклоняя голову совсем как О, и отступает, пропуская ее вперед. Он смотрит, как ее синий плащ исчезает в глубине его дома — его ТАРДИС — о чем она не имеет ни малейшего представления. И это слишком приятно. — Ничего от тебя не скроешь, Доктор.***
Пусть смущенно и нерешительно, но Грэм все же спрашивает про лежащие на верхней полке файлы о Докторе. Желая засунуть свой нос в тайны величайшего благословения и ошибки вселенной. И Мастер показывает ему все. Потому что сам же предложил это ранее. Сисэй выходит на улицу к Браунингу и что-то говорит в коммуникатор, патрулируя окрестности. (Теперь им никто не помешает) Доктор бегает из комнаты в комнату, стараясь одновременно поддержать разговор с «О», стоящим около раковины, и подключить кабели к разным устройствам. По крайней мере раньше это было разговором. Сейчас же она очень увлечена рассказом об Айрис Уайлдтайм (1): как «эта сумасшедшая транстемпоральная путешественница» угодила в плен к герцогу Анубису после посещения Пираса и как потом ее преследовали роботы в историческом тематическом парке… Кажется, это была восьмая регенерация Доктора. Ее жизни в качестве Доктора. Но ни одна из жизней Доктора не была для нее первой. Ярость клубится в нем, как дым. Он просто хочет выпустить эту ярость. Признаться ей, что он узнал кое-что об их прошлом. Но вместо этого Мастер продолжает стоять на том же месте, крепко вцепившись руками в края раковины. Он пытается сосредоточиться на знакомых движениях пальцев Доктора, когда она работает, и ярком блеске ее глаз, изгибе ее губ. Почему-то это успокаивает разум. — Что случилось? — спрашивает Доктор и подходит, чтобы забрать свою кружку. Она опускает взгляд вниз и хмурится. — Я что-то пролила? — Ничего подобного, Доктор, — говорит Мастер, наклонив голову. — Ты мне напомнила одного человека, которого я знал в университетские годы. — Кого? — она опирается ладонью о стол, потягивая чай, и не может сдержать восхищения. — Твоего преподавателя? Мастер смеется. Это Доктор, которую он помнит, всех их — таких самоуверенных, сующих везде свой нос, прямолинейных и не любящих извиняться за постоянное желание умничать, непомерное самомнение или стремление нарушать правила, когда к ним кто-то обращается за помощью. Выбранное имя ей подходит. Такое же лицемерное, как и все ее поступки. — Нет-нет, друга. Мы учились вместе. — А твой друг был хорошим? Держу пари, он был таким же хорошим, как и ты, — Доктор улыбается, отрываясь от кружки. Слишком хорошим. — И, кажется, ты все еще беспокоишься о своем друге, кем бы он ни был. Ее слова отдаются болью в сердцах Мастера. Глубокой душевной болью. Ему нужно избавиться от этих воспоминаний. Но Мастер помнит ее, когда она была маленьким мальчиком: копна непослушных черных волос и такие же темные глаза. Они были всего лишь юными Повелителями Времени. Он вспоминает Церемонию Посвящения, когда его оторвали от сурово глядящего отца и увели вместе с другими галлифрейскими детьми. Мастер помнит, как посмотрел в Неизмеримый Разлом — фрагмент Временной Воронки, разрыв в ткани пространственно-временного континуума — и застыл на месте. В его голове громко и болезненно застучали барабаны, пока не пришло безумие. (Все события в их с Доктором истории, которую они делят на двоих, отзываются болью) Но Мастер все же помнит встречу с другим темноволосым мальчиком, так похожим на него самого. Это было до барабанов. До того, как боль стала поглощать Мастера. Раньше он не помнил деталей, но сейчас воспоминание такое четкое: Доктор, маленький, очень бледный, в таком же ночном халате, как и у остальных детей. Доктора сильно трясло, и он крепко обхватил себя руками, пытаясь успокоиться. Когда Мастер, успокоенный видом тьмы в Разломе, встал рядом с ним и спросил, боится ли тот, то в ответ услышал лишь тихие всхлипы. Мастер потянулся и сжал пальцы Доктора в своей руке, пока они молча стояли в ожидании, когда и как решится их судьба. — Да, очень беспокоюсь, — на одном дыхании произнес Мастер, чувствуя, что его пробирает дрожь. — Не проходит и дня, когда бы я не вспоминал о своем друге, — он забывает, что надо притворяться О, и с тоской смотрит на Доктора широко открытыми глазами. — Я просто хочу, чтобы он понял, как сильно мне нужен. Сейчас мы очень разные. Но так было не всегда. Мне нужно, чтобы он понял, что я не смогу изменить то, кем я являюсь. Доктор напрягается. Слабая попытка показать сочувствие — но не понимание… — Мне так жаль… Он со всей силы бьет рукой по металлическому краю раковины. Внезапное яростное движение заставляет Доктора испуганно вздрогнуть и застыть на месте, приоткрыв рот. Она хмурится. Мастер берет себя в руки, обдумывая дальнейшие действия. Потом оглядывается и делает глубокий вдох. — Хочешь еще чаю, Доктор? Думаю, у меня в шкафу найдется пачка печенья. Она лишь шире открывает рот от удивления. — Да, я буду печенье! — радостно восклицает Доктор. Удачный отвлекающий маневр, думает Мастер. Регенерация за регенерацией, а ее любовь к сладостям, меду, сахарному шиплано (2) и мармеладу, рассованному по всем карманам, никуда не делась. Мастер заставляет себя расслабиться, передавая ей целую упаковку печенья с джемом — и это приводит Доктора в абсолютный восторг. — Ты не совсем такая, как я ожидал, — заявляет Мастер и возвращается к роли О, начиная вытирать одну из тарелок. Доктор смотрит на него, пока грызет печенье с малиновым джемом. — И что во мне такого неожиданного? — Ты красивая — если начинать с начала. Молодая, смелая, — Мастер заканчивает вытирать тарелку и откладывает ее в сторону, прежде чем взять еще одну, протирая ее темно-синим полотенцем. Он поворачивается к Доктору, и их взгляды встречаются. — Почти все мои коллеги — неряшливые старики, которые не хотят возиться даже с электронной почтой, — рассказывает Мастер, одаривая ее одной из слабых и безобидных улыбок О. — Я была неряшливым стариком когда-то. Даже несколькими стариками, — говорит Доктор. Слова трудно разобрать, потому что она запихнула себе в рот не меньше четырех или пяти малиновых печений. Доктор старается проглотить их все, чуть не подавившись. — За этим трудно уследить! — Я смотрел фотографии. И помню, как видел тебя краем глаза. — Оказалась не так красивой, как сейчас, будучи женщиной, а? Мастер притворяется смущенным, едва уловив намек на поддразнивание в ее голосе. — Мне не следовало говорить тебе такое, — признает Мастер с кривой улыбкой. Его темные глаза прищуриваются. — Это было неуместно. — Да все нормально, — Доктор отбрасывает в стороны полы пальто и упирается руками в бока, наклоняясь вперед. — Красоту можно найти в любом живом существе, я считаю, — ее прелестные розовые губы слегка кривятся в раздумье. — Глуби (3). Глуби очень красивы. — Хотел бы я увидеть все то, что видела ты. Наверно, это было чудесно. Мастер не ожидал, что после его слов она перестанет улыбаться. Доктор снова уходит в себя. Он видел, что именно так делали ее предыдущие регенерации, когда речь заходила о чем-то неприятном. — Не все… но… — Доктор поднимает голову, делая резкий вдох, что не уходит от внимания Мастера, и смотрит в потолок, а потом переводит печальный взгляд на него. — Во вселенной так много всего сложного… это к лучшему или к худшему… но именно это делает ее такой замечательной. То, что она существует. Когда Доктор снова опускается на стул, Мастер подталкивает пакет с печеньем поближе к ней. — Ну, ты можешь прожить лишь одну жизнь. Уголки ее губ поднимаются от очевидной шутки. — Я знала кое-кого, кто думал так же, — шепчет Доктор почти торжественно. — Это было очень давно. — Он был хорошим… или они? Должен ли я говорить они, если речь идет про инопланетянина? — Иногда он был женщиной, — говорит Доктор. — Но для нас это не имело особого значения. Его сердца пропускают удар. Мастер сохраняет вежливо-безразличное выражение лица О, откладывая полотенце на столешницу рядом с раковиной. — Я скучаю по моему другу, — Доктор складывает руки на коленях, ее задумчивый взгляд устремлен вдаль. — Я любила его. И раньше я боялась признаться в этом даже самой себе. Но я не могу сказать почему. Он был моей первой любовью. Единственным, кого я любила, за исключением моей семьи. Глаза Мастера влажно блестят — горячо и ярко, как умирающая звезда. Помнит ли Доктор? Как они стояли под дождем в полной темноте… а она держалась за его руку, как испуганный ребенок? Это тогда Доктор впервые почувствовала к нему любовь? Или в их первый день в Академии, когда они наперегонки бежали по коридорам… смеясь, спотыкаясь и игриво толкая друг друга… ведь они уже тогда знали, что станут друзьями? Было ли это, когда они поклялись увидеть все чудеса вселенной вместе… лежа на луговой красной траве? Или же она почувствовала это внезапно и резко, так же внезапно, как убила Торвика… когда молодой Мастер задыхался, чуть не утонув, но выбрался из реки Леты…? Доктор помнит это? Помнит, как перешагнула через тело Торвика и обняла Мастера, уткнувшись ему в шею и рыдая, так отчаянно прижимаясь к нему, будто это ее Торвик хотел утопить…? Помнит, что это она спасла жизнь Мастеру…? Он любил ее. И до сих пор любит, а еще ненавидит ее, ненавидит все, за что сражается Доктор. Все, что делает ее такой, какая она есть. (Потому что это делает Мастера тем, кто он есть) Эта ярость и печаль по отношению к Доктору, к Повелителям Времени, из-за которых и Доктор, и сам Мастер испытали такую огромную боль, к нему самому — эта любовь, которая готова сжечь его заживо — останется в его сердцах навсегда. Его бесконечную тьму уже ничто не успокоит. — Уверен, что ты в порядке, О? К его большому разочарованию, Доктор снова обратила на него внимание. — Ага, — шепчет Мастер, потирая виски, будто у него болит голова. — Забыл выпить таблетки. Скоро вернусь, — стоит ему отойти от раковины и сделать шаг в сторону комнаты, явно смущенная Доктор тут же вскакивает на ноги. — … Об этом ты не рассказывал. — Это успокоительное для снятия тревожности, — солгав, объясняет Мастер. — Не подумал об этом раньше. И не хотел волновать тебя. Лицо Доктора скривилось в болезненной гримасе. — Это забавно… ты рассказываешь мне все… — настаивает она, пытаясь улыбнуться. В каком-то смысле Доктор права. Они переписывались по WhatsApp, и О рассказывал о своих заданиях. Вместе они расшифровывали стенографию и болтали обо всем на свете. Доктор часто присылала ему длинные голосовые сообщения, где она говорила без остановки. Она единственная, кому Мастер разрешил писать сообщения в любое время. И, как бы это ни было печально, он наслаждался их перепиской. В ответ он пожимает плечами с извиняющимся видом. — Вроде как да, — мягко отвечает Мастер, но его прерывает Грэм, буквально влетающий в комнату и размахивающий папкой, крича что-то про Плачущих Ангелов. (Он не сказал, кем является на самом деле… пока не сказал. Мастер не объяснил, что О ненастоящий… хотя его уменьшенное тело вполне настоящее. Очень, очень настоящее. Скоро Мастер раскроет Доктору всю правду… и будет упиваться ее страхом, удивлением и болью. Такой же болью, какую испытывает он)***