«Homey quarantine»

Приезжаешь ты, значит, из серого Санкт-Петербурга в солнечную Йокогаму по важным, террористическим делам, а тебя, сука, прямо в аэропорту берут в оцепление, причем берут ни полиция, ни военные, а медики. И из всей этой врачебной оравы русские узнали лишь одного единственного человека. Это был босс Портовой Мафии (и по совместительству предводитель банды белых халатов со сраными тепловизорами) Мори Огай. Мужчина стоял в респираторе со сложенными на груди руками, но даже через прочную маску было понятно — он самодовольно ухмылялся. Русской четвёрке, лидером которой является Фёдор Достоевский, медики измерили температуру и выдали документ, где было написано, что их поместят на двухнедельный карантин. Пробежавшись глазами по бумажке, Фёдор поднял усталый взгляд на Мори, и без каких-либо эмоций пожал плечами. Под белой шапкой-ушанкой возникла мысль: «Да какая разница, где я буду сидеть. Главное, чтоб у меня был чай, компьютер и Интернет». Русские вели себя достаточно спокойно, кроме Николая Гоголя. Ситуация не пришлась ему по душе, так ещё и заставила занервничать. — В смысле? — возмутился блондин. — Вы предлагаете, чтобы мы безвылазно сидели дома целых две недели?! — Это не предложение, молодой человек, а необходимая, защитная мера, — заявил Мори с ноткой издёвки. — Да пошли вы все! Это же бред собачий! Я не собираюсь сидеть взаперти! Что за издевательство над… — Коля, успокойся, пожалуйста, — мягко попросил парня Достоевский, и по-русски добавил. — Всё под контролем.

***

Первые три дня у Николая была настоящая ломка. От того, что его насильно держат в неволе, парень выл, словно подстреленный сибирский волк и был готов уже лезть на стену. Однако от уныния его всяческими способами пытались отвлечь товарищи по организации. Александр Пушкин готовил пирожки с разными начинками, а Иван Гончаров придумывал викторины и загадки. В марафоне «Развлеки Гоголя» участия не принимал лишь Фёдор — он был слишком занят работой. Вообще в жизни Достоевского ничего не изменилось. Принудительная изоляция была ему совершенно безразлична, ведь творить зло можно хоть где и при любых обстоятельствах. Из своей комнаты Фёдор практически не выходит: сидит за ноутбуком, стучит по клавишам, слушает музыку, строит козни. Естественно, когда человек увлечен интересным делом, он находится вне времени, и ему элементарно по фиг на всё. И, казалось бы, чего такого страшного может произойти? Закончится годовой запас гречки или туалетной бумаги? Пуф, нет. Люди начнут массово сходить с ума или убивать членов своей семьи, потому что те их достали? Возможно, но нет. Мировая экономика полетит ко всем чертям? Нет, да вы просто издеваетесь. Самое страшное, что может произойти — это внезапное отключение Интернета. До ушей Ивана и Саши, которые играли в карты на кухне, долетели крики и отборный русский мат. Но через минуту, в коридоре вновь воцарилась привычная тишина. — Интересно, что там случилось? — поинтересовался Иван, беря карту из колоды. — Понятия не имею. Но знаю одно. Ты проиграл, — улыбнулся Пушкин, раскрыв свой «флеш-рояль». — Мм, досадно. Бросив свои карты на стол, Иван встал и выглянул в коридор. Дверь одной комнаты открылась, и из неё вышел Фёдор. Его взъерошенные грязные волосы гармонично сочетались с мятой белой рубашкой. А еще он был зол, прямо-таки демон из преисподней. — Феденька, привет. Давно не виделись. Что-то случилось? — осторожно, ласково спросил Гончаров у лидера. — Прикинь! Я за инет заплатил на год вперед. Какого хера мне его вырубили?! Ух, сучары! Охота мне прямо сейчас навести порчу на весь род людской, особенно на этих блядских операторов! С кухни послышался голос Пушкина, который спросил, не хочет ли кто пирожков? — Федя, пожалуйста, не психуй. Ты тут их во всю проклинаешь, а может авария у них там случилась. Вот, увидишь, завтра Интернет будет работать. — Но что я буду делать до завтра, а? — раздраженно скрипнул зубами Достоевский. — Ну… в душ сходи, например, — намекнул ему Иван, — а потом приходи к нам. Чай пить будем. Идея показалась Фёдору неплохой. Да, ему определенно стоит освежиться и даже, по возможности, немного отдохнуть. Он молча развернулся и направился в ванную. Почти весь день Николай провел, шатаясь под крышей. Как же мучительно ему находиться в ограниченном пространстве так много времени. Хуже пытки для Гоголя, пожалуй, не придумаешь. Хотя нет, ужасное исполнение актеров в театре — вот настоящий кошмар. Боже, что только не сделаешь под натиском скуки смертной? Под крышей блондин навел, несвойственный ему, идеальный порядок. Разбирая коробки, парень нашел парочку старых книг, которые почему-то захотел спалить в печке, вот настолько они были паршивыми и нудными. Держа книги в руках, Николай спустился вниз, где позже услышал шум воды. Дверь в ванную открылась, и в коридор вытек, распаренный после горячего душа, Достоевский. Одетый в тёмные брюки и светлую рубашку, он стоял босой с полотенцем на голове. — С лёгким паром, Дос-кун! — весело произнёс Николай. — Благодарствую. А что там у тебя? — спросил он, промакивая волосы полотенцем. — Да так. Книжки какие-то старые. Вот сжечь хочу. — Ты с ума сошел? Книги сжечь хочешь. А хату целиком сжечь не хочешь? От жесткого тона, солнечная улыбка Гоголя растворилась. — Ты чем-то расстроен, Дос-кун? — Мне отрубили Интернет, — мрачно ответил Фёдор. — Оу. Но зато ты хоть отдохнешь. — Ну, да. А что ещё мне прикажешь делать? — выпалил Достоевский, развернувшись в свою комнату. Николай направился следом, хоть его и не звали. Поставив книги на стол рядом с ноутбуком, который сейчас был совсем бесполезен, блондин с легкой улыбкой наблюдает за тем, как Фёдор расчёсывает свои мокрые волосы. — Я, конечно, понимаю, ты от тоски изнываешь. Но зачем жечь книги? — не унимался Дост. — Их ведь можно читать. — Я в курсе, — ответил Николай. — А у тебя волосы отросли. — Угу, вижу. — Хочешь, — Николай приблизился к парню и, слегка нагнувшись, тоже посмотрел в зеркало. — Я могу тебя подстричь? — Спасибо, не нужно. Я могу походить и с такими волосами. Даже хвостик уже сделать мг… Фёдор чувствует, как Николай обнимает его за талию и плотно прижимается грудью к его спине. Горячее дыхание эспера заставляет плечи невольно дрогнуть. Николай по-хозяйски трется щекой об открытые участки анемичного тела. В такой позе они простояли чуть больше минуты, а после Дост говорит: — Нельзя приближаться больше, чем на полтора метра. — Но я соскучился, — шепчет Николай и дарит невесомый поцелуй за ухо. — Знаешь, как мне сейчас нелегко… уже неделю сижу взаперти, как дикий зверь какой-то. — А что насчет крыши? — Этого мне недостаточно. Не могу я так, Федя. Тронусь ведь скоро, и совсем-совсем отбитым стану. Николая ласково поглаживают по рукам, которыми он обнимает любимого. — Я могу вывести тебя погулять, как собачку. Только поводок и намордник нужен. Что ты на это скажешь? Николай тихонько хнычет лидеру в плечо. — Хорошо. Другой план. Мы выйдем в магаз, — говорит Фёдор, и Николай снова смотрит в зеркало на их отражения. — У нас водка закончилась. А все ведь знают — русские без спирта жить не могут. — Паясничает он, затем подмигивает, и Николай улыбается, обнажая зубки. Ночью на улице вообще никого не было: ни авто, ни людей, — карантин мать вашу. Но вот по тротуару идут два парня. Они действительно зашли в магазин и купили пару бутылок алкоголя. От вируса это не спасет, но зато настроение поднимется! Николай был доволен даже таким недолгим выходом из дома. В одной руке он держал сетку, а другой сжимал замерзшие пальцы Фёдора. — Говорят, в Токио вчера пошел снег. — Правда? — удивляется Фёдор. — Ну, нам это не грозит. — Он тянет Николая на себя и приятно целует в губы. — Особенно мне, ведь у меня есть персональное солнышко. — Это… я что ли? — тупо спрашивает Гоголь, слегка покраснев от ласкового прозвища. — Конечно. Потерпи еще чуть-чуть, мой милый. Изоляция не будет длиться вечно, ты же знаешь. — Да, точно. Спасибо, Дос-кун. Вернувшись в «норку» и поставив весь алкоголь на стол, «крысиный квартет» принялся за пирожки и внутреннюю дезинфекцию.