In his room..

Мать сказала ему сходить на ярмарку. Купить продуктов по мелочи, да приглядеться к коням. Отцу необходима новая Весталка — так он всех своих лошадей называет. Мать сказала возвращаться к пяти, да Юлиан не уверен, что вернется теперь вообще. Гомон, крики, яркие запахи и много-много товаров. Каждый из продавцов кричал на свой лад, привлекая покупателей взглянуть на их изделия. Юлиан смотрел то туда, то сюда, рассматривал, шнырял, порой приценивался, да купил только конфету на палочке — младшей сестре. Не вытерпел, да и ту сунул себе в рот, уповая на то, что купит еще одну позже — не оставлять же Лисанну без угощения. На свою беду он забредал все дальше и дальше — в самое сердце ярмарки. Там-то Юлиан и увидел его. Широкоплечего мужчину на лошади, в окружении таких же всадников. Сразу видно, что был он богат, ведь одежда на нем добротная, красивая да из качественных материалов. Но что выделяло его из остальных мужчин на конях, так это седые, будто у какого старца, волосы, да огненный нечеловеческий взгляд. Юлиан тогда удивился, что же это за человек такой? Они пересеклись взглядами всего на миг, но парню тогда показалось это вечностью. Юлиан немного приподнял брови, да дальше пошел — у него свои дела есть, а времени всяких нелюдей рассматривать нету. Однако ж подсознание все-таки удерживало этот взгляд в голове. Тогда мальчишка забыл о том мужчине, а тот о нем нет. Как только парень отвернулся от него, мужчина сразу знак подал, который только свои знают, да и указал на удаляющегося мальчишку с конфетой в зубах. Ровно в тот момент, как Юлиан хотел уходить, на него напали. Сначала треснули по голове, а потом скрутили и бросили куда-то, где темно и тесно. Выпавший леденец так и остался лежать на протоптанной тропе. Он кричал, пробовал вырваться — да что он сделает? Слаб он и немощен, словно старик — причитал отец. Да не по своей воле он таким уродился, таким слабым, зависящим от других. Омегой. Слезы отчаяния и обиды потекли по его лицу. Не такую он судьбу себе хотел. Совсем не такую. Хоть и сам хотел бежать из дома, чтобы не успели его выдать замуж за какого-нибудь альфу, сейчас он сильно скучал по семье. По иногда вредной младшей сестре, по немногословной матери и порой суровому отцу. Как только выпустили его, его руки снова скрутили, ударили по внутренней стороне коленей, заставляя упасть на них и пачкаться в дорожной пыли. Он снова пытался вырваться, кричал, да только все бесполезно. Ему завязали глаза и ведя его под руки, пошли куда-то. Сначала повели, а после тщетных попыток сбежать, забросили на спину и потащили. Рыдания губили его, как птицу бьющуюся о прутья клетки, но остановиться он не мог. Юлиан пытался успокоиться, придумать план, но слезы из глаз все текли и текли, а дельные мысли не приходили. После ему что-то с силой запихнули в рот, заставив проглотить. Хоть и сделать им это и удалось, да знатно повредил он этому человеку пальцы, кусаясь и скалясь в темноту. Скоро Юлиан заметил, что та самая темнота утягивает его, опутывает нитями словно паук, а омега как насекомое идет все дальше и путается в чёрной паутине. Он теряет себя. И находит уже в странной комнате, без повязки на глазах. Богатое убранство стен, величественные картины и множество полок, вдоволь набитых книгами и старинными фолиантами. Первое себе могут позволить все зажиточные люди, а вот второе… Влиятельные. Раньше и в их поместье были книги, но когда они обеднели, всего этого не стало. Больше разглядеть ему не удалось. В комнату вошел человек. Совсем тихо хлопнул дверью и сразу оказался рядом с Юлианом, начал скидывать одежду и не обмолвился с ним и единым словом. Юлиан напуганно смотрит на его лицо и узнает в нем недавнего посетителя ярмарки. Горящие огнем глаза теперь неотрывно смотрят в его, наблюдают за ним. А сердце у юноши от ужаса способно выскочить из груди — совсем не ожидал он увидеть здесь его. Солнце из-за штор красиво очерчивает мышцы торса, сильные руки, пока неизвестный скидывает одежду и позволяет своему запаху распространиться по комнате. Омега в это время сжимает от страха челюсти, пряча порыв закричать и отползает под балдахин, дальше, несмотря на то, что бархатный запах альфы вынуждает подчиниться. Ему страшно, он готов выть от безысходности и отползает к краю кровати, не сводя взора с альфы, который был уже обнажен, но пока не приближался, ответно наблюдая. Парень стал подбираться к краю постели, но был остановлен рыком. От этого вибрирующего звука по внутренностям что-то пробежало огненной волной. Стало еще страшнее. Его собираются изнасиловать, не зная кто, не зная где. — Кто вы? — наконец спрашивает юноша и его нижняя губа, впрочем, как и он сам, дрожит. — Почему я? — И после этого рыдания душат его, но человеку, представшему перед ним, плевать. — Твои родители несомненно будут счастливы, когда узнают, что ты здесь... — он произносит это, и мальчишка не понимает, как за такое короткое время мужчина оказался рядом с ним. Его схватили, нетерпеливо сжимая бедра и разводя ноги в стороны, пока Юлиан пытался отбиваться. От безысходности он хватался за простыни, пытался бить альфу в грудь, но тот словно шутливо пригвождал его к постели и гладил руками его тело. Парню было неприятно, противно чувствовать чужие пальцы, прикосновения и умелые ласки по коже, когда он не хотел этого. По щекам катились слезы, он шептал, умолял прекратить, но против него пошло даже собственное тело. Оно выгибалось, плавилось под чужим взглядом словно глина, откровенно и бесстыдно возбуждалось, а самому Юлиану было противно ощущать это с этим альфой, нечеловеческий взор которого пугал. Руки альфы тянули ближе к себе, старались подтянуть под мощное тело, трогали там, где никто не трогал и заставляли стонать не только от безысходности, но и от неоспоримых чувств наслаждения, током проходящих там, где оставались следы фантомных прикосновений. Несмотря на это он молил о пощаде, пытался вывернуться из объятий и снова задушенно плакал, падая в собственных глазах все ниже. Его растягивали то медленно, то слишком быстро, доводя до исступления и жалких всхлипов. А еще часто кусали, за все до чего могли достать зубы. За узкие плечи, лопатки, ключицы и ягодицы, при этом раздвигая их и поглаживая покрасневший, влажный вход. В такие моменты кричать хотелось больше, особенно когда эти пальцы внутри задевали что-то и с влажным хлюпом выходили. Юлиан метался по постели, зажмурив глаза и не замечая, как за ним жадно наблюдают, рассматривая и подмечая малейшие детали. Редкие шрамы, родинки по всему телу и собственные следы, которые скоро нальются синяками. Он подминает омегу под себя и направляет напряжённый член прямо внутрь, но парень ощущает прикосновения чужой плоти к себе и снова брыкается, снова хрипло стонет от несуществующей боли и тянется прочь отсюда. Альфа хмурится, рычит, заставляя омегу замереть. Он вдавливает его в постель, под себя, показывая, где тот должен находиться и все-таки входит в горячее влажное нутро. Омега под ним скулит, бьется пойманной птицей и пытается удрать. Снова. Злость берет мужчину, и он мгновенно начинает двигаться, раздвигая членом нежные стенки омежьего чрева, несомненно, причиняя этим боль неразработанному юноше, сильно сжимая выпирающие тазовые кости и натягивая на себя. Он вбивается глубже, влажные хлопки преследуют каждое его действие, и мужчина нагибается над омегой, скалясь, а после голодно прикусывая загривок. Юноша под ним вскрикивает, снова дергается и тяжело дышит. Слезы так и катятся по его покрасневшему лицу, прокладывая новые мокрые дорожки. С упоением он снова рассматривает небольшое создание под ним, которое все еще сопротивляется даже сейчас, выгибаясь в наслаждении от движений внутри, и это черт возьми, заводит все больше. Заставляет рычать, кусаться и брать жестче под приглушенные поскуливания. Альфа не выдерживает: хватает омегу за подбородок и целует, прокусывая красные губы, и видит удивление на лице омеги, который сквозь слипшиеся от влаги ресницы сейчас смотрит на него. Через секунду альфа попадает по чему-то внутри Юлиана, по комку, что заставляет закатывать глаза и насаживаться сильнее, яростней. Сдаться и подчиниться. Но Юлиан не сдается. По-прежнему подаётся толчкам, но и пытается вывернуться, а порой и укусить альфу побольнее, но тот, не отвлекаясь, все еще размеренно втрахивает его в постель. Казалось бы, случайная прихоть. Полная случайность увидеть какого-то мальчишку в небогатой деревне, на краткий миг выцепить его из толпы и заинтересоваться яркими голубыми глазами и непослушными вихрами на голове. Мальчишка оказался в его постели насильно, но несмотря на ласки, любые ухищрения Геральта, он не желал оставаться с ним и продолжать близость. Лишь сбежать из-под него, а напоследок укусить посильнее. В его постели побывали многие. Некоторые действительно любили его, другие покупались на золото, но такой ярости, такой бури Геральт еще не видел, и уверен, не увидит. Сколько же выстоит буйный нрав этого юноши? Следующий день он лежал на краю постели и не притрагивался к еде. Порой болезненно обнимал себя руками и жмурился от боли в мышцах. Геральт с усилием впихнул ему пару ложек, спокойно смотря на ненависть и презрение в чужих глазах. — Я не продаюсь. Даже королю... — шептал парень в перерывах между всхлипами, когда Геральт взял его сразу после этого. Тело у омеги было действительно в синяках, а задний проход оставался растянут — вчера альфа перестарался. Впрочем, как и сегодня, но в этот раз он старался двигаться аккуратнее. Просто мальчишка до ужаса то злил, то заставлял в какой-то мере восхищаться. Но чаще злил. И все-таки заметил, паршивец, карты и важные государственные бумаги на столе. Наверное, осматривался пока его не было. И королевский перстень, печатью которого Геральт тоже подкреплял бумаги. Других бы он казнил за это, но мальчишке только усмехнулся в лицо. — Я и не таких сжирал. Но Юлианом Геральт подавится. Определённо.