Солнцестояние

Догорает свеча в руке, Каплет воск, обжигая ладонь, Я все жду, когда вдалеке Черный твой появится конь Ей шестнадцать, когда умирает брат. На его лице, белом на белом снегу, расцветает облегчение. Мире шестнадцать, и все почему-то забывают, что она – тоже дочь Хоуленда Рида. С шести лет она видит в расцвеченном зеленью сне – брата, Брана, Рикона, Ошу, Ходора – и молчит. Она не знает их по именам, но запоминает все до последней мелочи – чтобы знать, что говорить. Чтобы знать, как говорить. Чтобы не пасть духом, чтобы не сдаться. С кровью Джоджена, с душой Брана из нее вытекает жизнь, и солнечный круг больше не имеет над ней власти. Она не может жить и решает ждать. Звон подков полетит в тишине Словно крылья, за спиной плащ Ты однажды вернешься ко мне И, обняв меня, скажешь, «Не плачь» Ей восемнадцать, когда в день летнего солнцестояния она идет к руслу подземной реки – одной из тех, что питают болота – к медленному потоку в самом сердце замка, и вглядывается в зеленые тени на севере. Ей кажется, что вот-вот покажется лодка и солнце засияет на волосах Джоджена и потонет в сумеречных глазах Брана, но ничего не происходит. Она впервые плачет на плече у отца тем вечером, а наутро приходит к нему просить меч вдобавок к бронзовому ножу и знания вдобавок к снам. Хоуленд вздыхает и спрашивает, что она хочет узнать. Она становится целителем, потому что кому-то всегда нужна помощь, и снова уходит из дома. Как давно ты ушёл от меня И вернуться не обещал, Но с тех пор не гашу я огня, Чтоб ты путь ко мне отыскал Ей двадцать три, когда она возвращается и в день летнего солнцестояния находит на пороге своего дома венки из белых кувшинок, переплетенных с болотными ирисами, миртом и осокой. Кувшинки – любовь, осока – верность, ирисы – надежда, мирт – высшая власть. Сероводье признало свою леди, говорит Хоуленд, его улыбка нежна и серьёзна. Ночью ей впервые снится Джоджен, и она плачет, обняв его до боли. Брат гладит её по волосам и шепчет, что гордится ею. И пускай я устала ждать И надежда моя всё слабей, Каждый вечер иду встречать Я тебя уже много дней. Ей двадцать четыре, когда она в одиночку перемещает Сероводный дозор на северо-запад, следуя изменяющимся руслам подземных рек. Никто из семей Перешейка не осмеливается свататься к ней, но к границам Сероводья приносят письмо от Рикона. Она читает мелкие неровные строки и улыбается. Она знает, что Рикон давно мертв, но ей не привыкать. Сероглазый король в плаще Цвета воронова крыла, Нет покоя в моей душе, Сердце я тебе отдала. Ей двадцать пять, когда, повинуясь её тихому голосу, болото забирает северянина из конвоя, направляющегося в Риверран. Он был в той башне. Бывший брат Ночного дозора, ушедший втихомолку и забывший старое имя. Она чувствует его, как только он ступает на землю Перешейка. Хоуленд, ни капли не изменившийся за почти десять лет, опускает руку ей на плечо и говорит, что отправляется в путь. Она поднимает глаза и просит его вернуться вместе с ними. Хоуленд улыбается и обнимает ее, чтобы уйти не обернувшись. В день летнего солнцестояния дно дальней протоки ломается и пузырится, как кровь из перерезанного горла. Новая подземная река нашла дорогу наверх, понимает она, замок будет легче переносить по ее течению. Отец жив, понимает она, закатные блики режут глаза, и этого достаточно на сегодня. Как непрочен сказки хрусталь, И дрожит на ветру свеча, Льётся с неба звездная сталь, И туманом легла печаль. Ей двадцать семь, когда к порогу ее дома течением приносит лодку с дрожащим от вечернего холодного тумана ребенком лет трех-четырех. У него светлые кудри и глаза цвета мха, он истощен и оборван, но облегчение отражается на его лице, когда она поднимает его со дна лодки. Узор плетения камышовых бортов принадлежит семье из пограничья, решившей послать лекарей и воинов на одну из южных войн. Ребенок приживается в доме, освещая его редкими яркими улыбками и исчезая каждое солнцестояние, и в одном из снов она отвешивает по любовному подзатыльнику Брану и брату, настаивая, что они могли бы потратить побольше времени на обдумывание этого поступка. Просыпаясь, она легко думает, что Риды никогда не были про кровь, а только про очаг, сердце и урожай. Она собирает глав кланов и называет его своим сыном. Догорело пламя свечи, И всё так же кругом тишина, Даже ветер теперь молчит, Я стою на дороге одна. Ей двадцать девять, когда от короля Брандона приходит приглашение посетить Королевскую Гавань. Ночью ей снится Бран, он берет ее ладони в свои и просит простить за долгое ожидание. А ещё – разделить с ним его дорогу. Она смеётся и отнимает правую руку. Совсем необязательно разрываться надвое, говорит она и протягивает ладонь брату. Разве я не делила с тобой твои пути, говорит она, и Бран краснеет порывом, как тогда, когда их путь за Стену только начинался. Джоджен неверяще заглядывает ей в глаза, и она смеётся так, как не смеялась с четырнадцати, когда путешествие только маячило впереди невнятной тенью, и она бродила с братом и отцом по цветущим летним болотам. Ты думаешь, что мог бы одурачить меня, спрашивает она, и в её голосе – радость. Джоджен крепко стискивает её ладонь и переплетает пальцы с Браном. Тот Брандон-король, что сидит в зале Малого совета – и вправду лишь оболочка, понимает она и склоняется перед памятью о прежнем, что всё ещё дышит перед ней. Король Брандон смотрит ей в глаза, и его черты искажаются гримасой боли. Я решил, что не буду брать ученика, говорит он с усилием, едва в силах отвести взгляд от её лица. Они одни в гулком зале, и она наклоняется, чтобы поцеловать его в лоб. Она наконец дома. Не вернулся сегодня опять Мой король на черном коне, Но я снова тебя буду ждать, Хоть и ты забыл обо мне. Ей тридцать шесть, когда в дальнем конце протоки, скрытом глубокими зелеными тенями, слышится скрип уключин. Рулем правит Хоуленд, и последние закатные лучи летнего солнцестояния путаются в кудрях Джоджена, золотят щеки Брана. Раскачивая лодку, они встают ей навстречу и протягивают руки, открывая объятия. Она бросается к ним, листья на воде преданно поддерживают свою леди. Волосы Брана пахнут хвоей, глаза Джоджена искрятся летом, на её лице – облегчение.