Голоса

Еще многие, многие месяцы после всего случившегося Эрик продолжает сниться Кристине; и особенно часто это случается после ночи с Раулем — как наказание, или особый знак судьбы, или просто отголосок печальных воспоминаний. Этой ночью Эрик тоже приходит — скрытый маской, вопрошает, счастлива ли она. Счастлива ли ты? Он не произносит лишних слов, но Кристине все равно чудится продолжение этого невинного на первый взгляд вопроса: Счастлива ли ты теперь, когда рядом с тобой просыпается молодой муж, а я мертв, похоронен в подвалах Оперы, и мои останки гниют, забытые — никто не знает место моей могилы и никто не придет к ней спеть мне прощальную песню? Кристина поднимется на локте, и в предрассветных сумерках вглядывается в лицо спящего Рауля; тот мерно дышит, не потревоженный кошмарами, хотя и сам не раз прошел через кошмар наяву. Однако этот кошмар не оставил на нем своего отпечатка, не пропустил тени в его мысли, он отступил перед беспечностью молодости и безграничным счастьем влюбленного. Кристина смотрит на его спокойное лицо человека, не испытывающего угрызений совести. Каждое утро она просыпается раньше и видит это лицо; и в ее голове медленно созревает ответ на полученный во сне вопрос. Ей хочется ответить приснившемуся ей Эрику «да». Это очень робкое, осторожное «да», почти извиняющееся — как если бы она была виновата в своем счастье. Смерть Эрика печалит ее, навевает невеселые воспоминания, пробуждает отголоски некогда острой жалости — но больше не может помешать ее счастью. Она ответит воображаемому Эрику, когда тот приснится ей в следующий раз. Она не сомневается, что это произойдёт, — Эрик приходит к ней почти каждую ночь. Лежащий рядом Рауль шевелится и открывает глаза. — Ты уже не спишь? — спрашивает он. — Тебе опять… снился он? — Рауль, наверное, тоже жалеет Эрика, но одновременно до сих пор не может простить, и Кристина не может просить его об этом. — Не беспокойся, — отвечает она. — Это просто от потрясения. Однажды это прекратится. Однажды Эрик перестанет ей сниться и упокоится с миром. Но следующей ночью он приходит снова. Что можно ожидать от молоденькой девушки, презрительно говорит он. Они всегда выбирают молодых и красивых. Конечно, он с самого начала был более подходящей партией, чем уродливый старик. Кристина думает, что, наверное, не зазорно любить красоту и молодость, если, конечно, в человеке есть что-то еще, кроме молодости и красоты. Рауль не только красив и молод, он еще и добр, и смел — настолько, что это почти банально, и все же у нее нет ни одной причины не любить, ни одной причины предпочесть его другому. Ей не нужно отвечать Эрику вслух — во сне тот слышит ее без слов. Ты так и не смогла меня полюбить, сокрушается тот. Только боялась — а под конец пожалела моей незавидной судьбе. Это было совсем не то, о чем я мечтал. Ты пожалела меня и подарила ложную надежду. Уж лучше бы ты сразу разбила мне сердце. Кристина снова просыпается раньше Рауля. Как тот может спать так крепко после всего, что случилось? Он мог погибнуть, спасая Кристину, однако же не погиб, и теперь так легко забыл о злоключениях, засыпая, как младенец. Кристина хотела бы научиться так легко забывать прошлое, однако же Призрак Оперы приходит к ней даже после своей смерти. Да, я боялась, мысленно отвечает она. Теперь ей даже не нужно возвращаться в сон, чтобы ответить, — ей кажется, что Эрик всегда рядом, недовольный, обвиняющий. Она смотрит на Рауля и находит в себе силы противостоять. Я боялась, потому что ты похитил меня. Да, я отправилась сама, но ты обманул мой разум в трудные для меня дни. Ты соблазнил меня голосом, как сирены соблазняют моряков, а потом попытался заточить в подвале. Я не презирала тебя из-за уродства, как все прочие на твоем пути, но боялась, потому что ты взял меня в плен, угрожал лишить прошлой жизни, собирался навсегда разлучить со всеми, кто мне дорог. Словно отзываясь ее мыслям, Рауль едва слышно вздыхает во сне. Что, если бы он погиб, спасая ее? У Кристины вмиг не осталось бы жалости. Мне жаль, что я не смогла помочь твоему одиночеству, говорит она своему незримому Призраку. Однако я ни в чем не виновата перед тобой. В здании Оперы никогда не жил настоящий призрак — то была сеть искусных механизмов, управляемых всеми забытым стариком. Так и Кристину, конечно, не навещал настоящий призрак — всего лишь внутренний голос, голос совести, подобный тому голосу, что звал Кристину из-за стены и просил пойти за собой; но этот голос не сбил ее с пути, он наконец-то успокоился и затих.