***
На следующей день, под утро слыша тихие шаги под окнами, Гуанхунг сразу же догадывается, что это Лео. Вскочив с теплой постели, он босиком бежит по холодному деревянному полу к окну. И залезая на подоконник, открывает старую деревянную раму, с металлической ручкой, впуская в комнату утреннюю свежесть. И зажмуривает глаза, ощущая легкий свежий ветер, треплющий рыжие волосы и солнечный свет, который стремиться наполнить комнату теплотой. И в нерешительности открывает глаза, слыша под окном тихий смех, вот точно Лео. И оглянувшись в какой-то нерешительности вниз и окинув комнату последним взглядом, перелезает через окно. Настоящий авантюрист. Чи первый раз сбегал из комнаты через окно, но что-то ему подсказывало, что многие вещи этим летом он сделает впервые. В голове проскользнула мысль, что он чувствует себя одновременно и принцессой, которая сбегает к принцу из замка и ужасным преступником, сбегающим из тюрьмы. Лео бы точно рассмеялся от этих детских мыслей в голове. Перед собой Лео видит лишь заспанное личико Чи, со смешно, чуть сморщенным носиком и взлохмаченные рыжими прядями после сна, когда тот упал в кусты, которые росли у него под окнами. Комната Гуанхунга была на первой этаже, поэтому младшему было нужно лишь забраться на подоконник и спрыгнуть с него, чтобы через секунду оказаться на улице в надежных объятиях. Лучший план побега, пока все в дома рано утром спят. — Пошли прогуляемся, пока вся спят, я тебе все покажу здесь. А то днем не успею, — и старший тянет Гуанхунга в сад. И Чи бежит рядом, чувствуя дух приключений. У них есть лишь это лето в деревни. А дальше пыльный и грязный город. Для Гуанхунга это последние несовершеннолетние лето — без лишних нервов и забот. А дальше потом экзамены, с их полной нервотрепкой. Но об этом совсем не хотелось думать. Лето, словно последний кусочек детской свободы.***
Как и говорил Лео, Гуанхунг вскоре обжился и привыкнул к новому месту, чувствуя себя уже более уверенно и комфортно в доме этого милого семейства, в которым он будет гостить этим летом. Частный дом семьи Иглесиа был большим, а значит было и много работы. Гуанхунг днем оставался дома, вмести с мамой Лео, чтобы помогать ей по дому. Лео же вместе с отцом уезжали на поля, что бы успеть к концу лета закончить работы по сбору урожая. Виделись они лишь утром, во время завтрака и ближе к ужину. Парни помогали родителям, поэтому возможность слишком часто общаться не было, но хватало времени, чтобы написать несколько сообщений друг другу. Гуанхунг был рад помогать семьи Иглесия, это было своего рода благодарность за то, что они во время летних каникул могли его приютить и была возможность сблизиться с семьей, став её частью. При таком загруженности, каждый из них ждал выходных, которые были самими любимыми днями в недели. И не только из-за того, что можно было отдохнуть от работы. В выходные дни, парни могли расслабиться и были полностью предоставлены сами себе. Можно было валяться до полудня в постели и дождавшись, когда родители Лео, как всегда поедут на рынок за продуктами, пойти приготовить себе завтрак. А потом обязательно сходить и прогуляться вмести.***
Солнце еще не так сильно печет, но кожа уже горит под его лучами. Единственное спасение — тени густых деревьев в саду, под которыми они всегда прячутся вмести. В уголках заостренных кошачьих глаз из-за летней духоты скапливаются слезы, которые Гуанхунг смаргивает вместе с последними остатками усталости. С каким-то детским радостным восторгом они едят домашние персики, сидя на траве, пока сладкий и липкий сок стекает по пальцам и ладоням. Казалось, что этот сладкий аромат въелся в самые губы, одежду и волосы, что успел стать им привычным, окружая их повсюду. Жмуриться летнему солнцу, прищуриваясь, так, что оно лишь кажется маленьким пятном на светлом небе через ресницы. Корзина наполнена мягкими персиками, которые лежали поверх сочных апельсинов, чтобы ничего не раздавилось. Эти фрукты они собирали для мамы Лео, которая собралась вечером печь сладкие пироги. (Они потом ей обязательно помогут с готовкой, попутно съев половину сладкой начинки, но это вечером). Сейчас же на лицах радостные улыбки и усталость в глазах, прикрываемой мокрой челкой, которая липнет ко лбу. В саду воздух сладкий и одурманивающей, словно мог быть осязаемый и липкий для кожи, оседая где-то внутри легких приторностью, щекоча немного нос. Гуанхунг надеяться, что они не обгорят под солнцем. Но Чи ошибся. Видно на солнце им все-таки не стоит появляться пока в ближайшие время.***
Лео крадет каждое утро и каждый вечер Гуанхунга — в свободные минуты, чтобы уединиться вдвоем в саду, под тенью дерева, где их не сможет найти его семья. Редкие минуты, когда они могут быть вдвоем, спрятанные под прохладной тенью зеленой листвы от чужих глаз и взоров. Эти минуты, когда можно смелее обнимать друг друга, не отпуская и целовать, не задумываясь и не боясь, что их могут увидеть родственники старшего. Если бы, у Лео была бы только возможность, то он бы украл Гуанхунга навсегда у этого мира. Обязательно спрятав его в своих объятиях и отдав всю свою любовь лишь этому милому чуду. Днем они лишь переглядываются, кидая на друг друга взгляды, и осторожно крадут нежные поцелуи в уголках губ, пока никто их не видит. А вечером сбегая в сад вместе, дают себе волю за весь день. Лео осторожно берет Чи за запястье и усаживает его рядом собой. Гуанхунг плюхается на траву рядом и прижимается к груди старшего, прикрыв сонно глаза. Гуанхунг утром, такой заспанный и сонный, что Лео кидает на него взгляды, улыбаясь. Чи очень мил и нежен, вот прям настоящие летнее солнышко своими рыжими волосами и веснушками, которые летом становятся лишь ярче. Такой домашний. Тишина. В саду чуть еще прохладно, птицы только просыпаются. Старший по привычке приобнимает по-хозяйски за талию парня, склонив голову ему на плечо. Их утренняя идиллия. Просто сидеть вместе в обнимку рядом — час, что они крадут у Вселенной. Им показалось, что время, потеряло всякий смысл. Они сидели в тишине, кажется вечность, не решаясь нарушить общий момент, а по ощущениям — целый хрупкий мир.***
Лео вечерами поет на крыльце, вместе с гитарой. Поет свои тексты, что не устает писать по ночам в тайне от других. И каждый вечер, все новые, и новые строчки, и слова, перерастающие в объемные тексты, которые другие наконец-то смогут услышать вскоре. Для Лео петь — это, словно рассказывать самые сокровенные секреты, что были спрятаны в глубине своей души. Петь для него — это раскрывать полностью душу и честно говорить до самого рассвета. Лео поет и пишет о лете, о ярких звездах, красном закате и о одиноких птицах, постоянно провожающих солнце вечером. Гуанхунгу, как главному слушателю остается лишь тихо мечтать и думать, что станет потом с птицами, если солнце навсегда исчезнет. Будет ли они одинокими?***
Гуанхунг школьник, у которого остался последний год, а Лео выпускник, который этим летом поступает в университет. — Как поступление? — отводит взгляд, смотря куда вперед, не хочется об этом говорить. — Я слышал твой разговор с мамой насчет университета. Они старались не вспоминать и не говорить об этом, лучше уж промолчать и сделать вид, словно ничего нет. Чем пережить этот неизбежный разговор. Такое сейчас страшное — поступление в университет. А на деле лишь — жизнь. — Я завтра поеду отдавать документы. — Обещай, пожалуйста, — просит тихо, почти шепотом, понимая, что все-таки это слишком эгоистично звучит и он не должен ставить преграды на пути к будущему старшего, но все равно вырывается само собой, что так давно терзает. — Когда ты будешь поступать, обещай, что далеко не уедешь от меня, — да, Гуанхунг просто не хочет отпускать Лео, словно совсем маленький ребенок и за это становиться стыдно. Документы для университета все аккуратно лежат в папке на столе в его комнате, завтра рано утром, когда только будет светать, первым же автобусам Лео поедет в город, чтобы успеть подать документы в комиссию и постарается приехать к обеду. Помочь завтра отцу не получиться.***
Лео улыбнулся и прикрыв глаза, поставил свое загорелое лицо солнцу. И Гуанхунг честно может признаться, что не может отвести от него взгляда. Смуглая кожа была слишком манящей, хотелось коснуться до дрожи в пальцах, там где игрались солнечные лучи своими бликами. Казалось, что вот коснись только и почувствуешь обжигающие тепло июля под своими пальцами. Слишком красивый. И резко дергается, когда Лео неожиданно двигается ближе, открыв глаза, чуть хитро усмехаясь. — Нравлюсь слишком, да? И Чи смущенно улыбается, эх, словно поймали за самым страшным преступлением. Еще и ухмыляется этот паразит. Со смехом Чи чуть пихает Лео в плечо: — Как будто сам не знаешь. Они такие влюбленные дети — наивные, чистые и воодушевленные своей нежной любовью в сердце. Что аж в глазах видны эти звезды и стеснительные улыбки. Лео такой смешной, понимающей и слишком родной. Гуанхунгу на это только хочется постоянно говорить о любви, обниматься и прятать смущение, в изгибе чужой шеи. Это так глупо, сидеть вот так признаваться в любви, с глупой улыбкой и с дикой усталостью в теле, что даже говорить и спорить лень. Хотя. Они столько признавались в любви друг другу, что можно уже и привыкнуть. Не идеально. Но искренне. Лео обнимает Гуанхунга и валит на земле вмести с собой, под общий смех.***
Лето закончиться на том моменте, когда летная жара смениться на грозы, а поезд будет ждать на станции, чтобы вернуть в такой точно же город, как и сам поезд — душный и пыльный. Гуанхунгу не хотелось думать, что ознаменования лета придет также вместе с прощальным поцелуям на губах. Совсем уж не хочется этого понимать. Не хочется. Совсем. Когда наступит эта грустная осень, Гуанхунг будет лишь вспоминать самый вкусны фруктовый чай по утром мамы Лео, сочные сладкие персики, чуть кислые апельсины и танцы под звездами, когда все казалось таким волшебным, простым и сказочным. А потом придется возвращаться в город, который такой сейчас далекий, теряется в многоэтажных домах, которые напоминают маяки ночью в густой темноте. Где вышки разрывают густые облака своими металлическими шпилями. Город мерцает, горит и пульсирует ядовитым огнем неонов от вывесок многочисленных отелей, магазинов и киосков, что еще в памяти. Город где-то там, далеко, в одиноких незнакомых дворах и парках, среди кучи светофоров и машин. — Не думай, что будет потом. Просто наслаждайся этим летом, — как-то ему говорит просто Лео. Гуанхунг удивленно поднимает брови, с вопросом в глазах — как догадался? — Ты слишком много думаешь. За окном закатное небо тоскливо догорало оранжевым огнем.***
Лео тихо вздыхает в вечерней темноте и переводит взгляд с гитары на Чи, после того, как Гуанхунг одобрительно кивает — это песня ему тоже понравилась. Лео лишь надеяться и мечтает по вечерам тайно, исписывая каждый раз листы нотной тетради, что он вскоре сможет найти те самые изящные и нежные слова, что посвятить их только личному солнцу рядом. Надеясь нарисовать тот самый теплый и родной образ в строчках, который он так любит. Гуанхунг был летом для Лео — теплым и нежным, с его рыжими волосами, веснушками, светлыми улыбками и с самыми теплыми руками. У Чи на щеках были солнцем нарисованы веснушки, что на лице летом сияют ярче звезд в темноте. Гуанхунг же тяжело вздыхает, смотря на Лео. Под бледным светом луны старший выглядел волшебным и слишком нереальным. Чи мотает головой, отгоняя лишние мысли при видео слишком манящего своего парня рядом, что невольно краснеют уши. Он только садиться ближе, устало прижимается, уткнувшись в плечо старшему, почти что засыпая, вот здесь, прямо на крыльце вечером, после работы целый день в саду матери Лео. И когда старший подумал, что Гуанхунг уже заснул, то слышит, короткое: — Давай убежим, — как-то слишком тихо, шутливо и несерьезно. Чи хотелось просто убежать, далеко, далеко. Там где всегда детства, а мысли о взросление и университете, что-то нереальное и немыслимое. Жить под звездами, потерявшись навсегда среди цветов и зеленых лугов. Бежать и чувствовать, как высокие стебли и ветки царапают руки и ноги — слишком незначительная боль. А ветер теряются в волосах, разрывая легкие от постоянного бега и разбитые коленки, не казались бы бедой. Гуанхунг смеется с самого же себя, это так все глупо, сказочно и наивно, покрытое слоем ванили и карамели. Или он слишком сходит с ума или на него просто так действует ночь и усталость. Ему уже определенно пора спать. Но это предложение так и осталось необговоренным.***
В выходные дни парни на целый день решили уйти на речку, встав утром рано, когда солнце еще не так сильно грело, чтобы идти до этой речки было не так тяжело. Гуанхунг бежал впереди, желая быстрее оказаться у прохладной воды. Лео оставалось лишь успевать за ним. Шагая осторожно по берегу, когда они все таки пришли к воде, Лео не спеша с улыбкой оглядывал знакомые места, подходя к кромке воды, пока уставший Гуанхунг сидел под деревом, желая отдохнуть. Когда он полностью потерял бдительность и отвернулся от реки, Лео набрав воды, подбежал к младшему, обрызгивая его водой. Гуанхунг сразу же вскочил на ноги, забыв про усталость и объявив Лео, что это война. В течении следующих минут, каждый старался как можно сильнее обрызгать другого водой, при этом стараясь не сильно лезть самому в воду. Но волосы были у каждого уже влажными и вода шлепала в сандалях. Со стороны они были похоже на озорных и смешных детей, увлекшись своей игрой: бегают, смеются и подразнивают друг друга. Во время бега, Лео успевает схватить Гуанхунга в свои объятия у самого края берега, но споткнувшись они оба полетели в воду. Домой пришлось возвращаться полностью насквозь мокрыми.***
Лео как-то приносит вечером немного пива, одолжив его у отца, когда же Гуанхунг спрашивает, а знает ли об этом сам папа, Лео лишь пожимает плечами и легко отвечает, что сегодня можно, завтра же выходные. Ну, значит, не знает. Они смеются, разговаривают и шутят весь вечер. Укрывшись одним одеялом, сидя на полу, а потом уже лежа на колючем ковре, который неприятно чесал кожу своим жестким ворсом. Подниматься и ложиться на кровать слишком было лень. В принципе, можно потерпеть этот старый ковер. Они пропустили ужин, сказав родителям, что пойдут раньше спать. Ну, да, а как же. — Сколько у тебя шрамов? Когда вроде все уже знаете друг о друге, да, и говорит уже на пьяную голову не о чем. — Два, — сразу отвечает Гуанхунг, вспоминая их истории. — Тот, который на локте, получил когда с велика съехал с горы и упал, слез было море. Ты же помнишь, мы тогда же вмести были, — вспоминает, чуть смеясь. — И тот который на ноге, я в Китае получил еще, у бабушки в саду. Наткнулся на железки, больно, — вспоминает, чуть поморщившись. Лео привстает на локте и вытягивает голову, смотря на худые ноги Чи в шортах. И замечает шрам, который почему до этого не видел. Выше щиколотки тянулась светлая полоса рубца. Но взгляд Лео не задерживался и поднимался выше, сначала к острым коленкам, а потом медленно к кромке шорт. Не стесняясь и открыто разглядывая ноги младшего. Чи нельзя было носить шорты — это было преступление для слабого сердца старшего. Гуанхунг чуть толкнул Лео в бок, заметив его взгляд…чтобы не сильно поглядывал на его открытые худые ноги. Лео только на это улыбнулся, снова ложась рядом с младшим. — А у тебя? Теперь очередь Чи спрашивать. — Четыре, спасибо моему детству — смешно вздыхает. — На запястье, когда обжегся о горячую печь, — вытягивает руку к потолку, показывая. — Второй у меня на коленке, гонял на велике, но уже с братом тогда было. И на другой ноге, но там от скейта было, так и не научился на нем кататься. И на костяшках... — Помню, — тихо добавил Гуанхунг. — Ты тогда заступился за меня. — Угу, когда эти подонки со старой школы задирали и лезть к тебе начали, — Гуанхунг чувствует, что Лео начинается чуть злиться. — И зажимали постоянно на школьном дворе. Но я тогда больше злился на тебя, чем на них. — Почему? — Гуанхунг встает и принимает сидячие положение, заглядывая внимательно Лео в глаза. — Ты тогда мне ничего не говорил, просто ходил и молчал. И постоянно обманывал, когда старался скрывать синяки за одеждой, которые я все равно замечал. Говорил, что просто спотыкаешься и падаешь. Я потом долго думал, что ты мне просто не доверяешь. Гуанхунг выдыхает и ложится обратно рядом со старшим, уткнувшись ему в шею. И шепчет, зажмурившись в ключицу старшего: — Я боялся тогда, не хотел, чтобы ты волновался за меня. Гуанхунг смутно помнить их первую встречу, тот день и знакомство. Но Лео помнит. И очень хорошо. Гуанхунг тогда ребенок ребенком был — семь лет. Чуть стеснительный и тихий. Боялся еще новой страны, языка и людей. Лео в тот год исполнилось девять — мама тогда говорила, что он уже взрослый мальчик. И к ним тогда же по соседству приехала семья из Китая. И Лео сразу решил познакомиться с соседями, приметив мальчишку, который был младше с очень интересным именем Гуанхунг, которое тогда ему сразу же запомнилось. Лео тяжело выдыхает, рассматривая потолок. И через минуту осторожно целует Чи в лоб, касаясь его напряженного плеча: — Уже все хорошо, не бойся. К концу их вечера Лео решает остаться и поспать у Чи, так как подниматься в свою комнату у Лео не было уже сил. Но тогда завтра ему придется рано встать и успеть вернуться в свою комнату, чтобы родители ничего не заметили странного. Ведь хорошие сыновья, примерные мальчики и выпускники религиозных школ, кем был Лео, не думают и не мечтают о других таких же хороших мальчиках. И явно не спят с ними в одной постели. В тайне от родителей, парни часто ночами бегали друг другу в комнаты. И устав за весь день они забывали вернуться к себе и засыпали в чужих постелях. Вымотанные и уставшие, но зато счастливые, обнимаясь во сне. Но уже рано утром разбегались по своим кроватям, чтобы родители не поймали их с поличным. Придет время и они обязательно все расскажут своим родителям о своих отношениях. Но пока не время, Гуанхунг сам еще школьник, а у Лео только, только университет. Время, когда хоть работа будет стабильной и будут запасные планы на будущее, которое сейчас для них еще не точное и смутное. Родители Лео понимающе, но слишком религиозные, у Гуанхунга напротив, слишком консервативные. Пока у них есть время, чтобы распланировать свою жизнь, главное не слишком торопиться. У них обязательно все будет — общая квартира, совместная жизнь, не большие проблемы и работа, все будет хорошо. И они обязательно постараются, чтобы это время и жизнь наступили и не были только их мечтой. Такое странное лето для них — постоянные тайные побеги и вылазки под утро, горы съеденных фруктов, песни под гитару вечером на крыльце дома и тихие разговоры ночью — по ощущениям словно делиться чем-то секретным со звездами. Это лето — нежное, яркое и слишком родное. То с чем не хочется делиться или показывать чужим. Оно лишь их собственное. Которое хочется навсегда сохранить в памяти секретом и вспоминать потом с улыбкой.