***
Звонкие хлопки по плечу выводят меня из транса, от чего я вздрагиваю и нервно осматриваюсь. Бежевые, практически белые стены с плакатами определённых болезней и мотиваций к здоровому образу жизни, идеально чистый пол с белой плиткой, а на моих плечах больничный халат. Напротив стояли и буравили меня взглядом Миссис Олсон и Джейми, выглядевшие взволнованно. Страшно знать, как выгляжу я. — Что ты здесь делаешь? — вдруг вырывается из моих уст в адрес бывшей Рика. Признаться честно, она мне никогда не нравилась, как человек. — То же самое, что и ты, — вскинув плечами, ответила она. Следующие несколько минут мы находились в абсолютной тишине, вслушиваясь в больничный шум, напоминающий одну сплошную какофонию, от чего в голове болезненно загудело. Бросаю взгляд на маму почти состоявшегося суицидника, которая явно успела выплакаться и наглотаться успокоительных. Мы параноидально ждали конца операции, которая длилась, кажется, вечность. Миссис Олсон обессиленно упала на диван рядом со мной и, потерев лицо ладонями, начала говорить, смотря стеклянными синими глазами на ховею, гордо распустившуя свои резные листья, в белом горшке: — Нужно было позволить ему заниматься музыкой, — её голос дрожал. — А не убеждать его, что эта профессия не может быть серьёзной. У него же так получалось… Из её глаз прыснули слёзы, а я не нашёл ничего другого как обнять её, приговаривая, что её вины нет ни в чём, хотя вряд ли делаю это достаточно убедительно. Мама Рикки всегда была сильной и непроницаемой женщиной, которая держала голову прямо постоянно, но это сломало её. Не каждый день теряешь собственных детей. Джейми стояла молча, смотря в сторону коридора, откуда, по идее, должен выйти врач и сказать, успешно ли прошла операция, но его всё не было. То ли время шло по-настоящему медленно, либо всё действительно серьёзно. Миссис Олсон, поправив свои каштановые волосы и вытерев нос салфеткой, стала непроницаемо смотреть в одну точку. «В таких моментах только и разговаривать», — сказал мой внутренний голос. Затем из-за того самого угла быстрым шагом, направляясь к нам, вышел статный мужчина с короткими волосами, которые торчали из-под колпака, а низ халата подхватил поток ветра. Увидев нас, он сразу же приблизился и остановился перед нами тремя, с вопросительными лицами ждавшие его ответа. — Операция прошла успешно. POV Рикки Солнечные лучи бьют прямо по не отдохнувшим глазам, а завернувшаяся в гусеницу простыня давила позвоночник. Открываю глаза и вижу перед собой Бэкки, со злорадствующей улыбкой державшая в руке край шторы. Вот же зараза. Протираю заплывшие веки и сажусь на край кровати: — Какого чёрта, Бэккс? — Не буду же я одна идти на пляж, — вскрикнула она, — сейчас самое время! Не дав мне вставить и слова, сестра тут же потащила меня к шкафу и начала выбирать нам необходимые вещи. Она всегда была ребёнком, даже когда… умерла. Что? Срываюсь с места и бегу к ближайшему зеркалу, игнорируя вопросы от Ребекки в свою сторону. В зеркале меня встретил семнадцатилетний я, с короткими кудрявыми волосами и неизменной худобой, но, посмотрев на свои руки, понял, что это лишь иллюзия. Левая рука была полностью изрезана куском стекла и запачкана кровью, а правое запястье было обмотано остатками верёвки. Я тоже умер и попал в день, когда был предельно счастлив, находясь в компании сестры? Нет, нет, нет… Выхожу обратно к сестре абсолютно опустошённый, она замечает это и спрашивает: — Ты чего? — не могу выронить и фразы. — Ты плохо спал ночью? Прости меня, я дам тебе выспаться, когда мы сходим искупаться! А вдруг ты взбодришься? Ну же, пошли! И она потащила меня на озеро, прихватив контейнер с завтраком, который едва помещался в рюкзак. Это в её стиле. Озеро было таким же, как и тогда: от него исходила приятная прохлада, а пушистые деревья, под влиянием ветра, монотонно шевелили листьями, отгоняя всю сонливость. — Наше место ещё в тени! — выкрикнула Бэкки и побежала под дуб, тут же расстилая огромный плед. Сбрасываю рюкзак и с таким же давлением падаю на мягкую поверхность, отдаваясь утру. Неужели я застрял здесь навсегда? Монотонное тиканье мониторов напоминают капли воды. Я будто застрял в пустом сне на грани с реальностью. Слышу неразборчивые голоса, которые звучат поверх друг друга, как плохо сведённая песня. Вместо тьмы я вижу размытые очертания больничной палаты, которая заставляет своей излишней яркостью провалиться в размытую зрением бездну. Тело отказывается слушать любые команды, будто оно заковано в тиски, или вовсе отсутствует, а щекочущая боль вызывает одновременно смех и слёзы, которые я не могу воспроизвести. Это значит, что я — жив? Когда мир постепенно становится фокусируемым, я хочу осмотреться, но каждое действие сопровождается лишь противодействием и тело продолжает всё так же лежать, лишь только глаза могут перемещаться в границах век. Слева от меня мама и Крис, они будто не замечают моего пробуждения ото «сна»? Сколько я находился в таком состоянии и… что с моими ногами?.. — Очнулся! — громким шёпотом вскрикнул мой неизменный сосед, а я лишь смотрел на него, боясь выговорить даже слово. Мама была в абсолютном ступоре и лишь могла вымучено улыбаться и гладить гипс на моей руке. — Что с Вином? — единственное, что сейчас интересует. Не ожидая от меня именно этого вопроса, те лишь переглянулись и Крис ответил: — Вчера было опознание, — чёрт, это прозвучало слишком мрачно, от чего я отвёл взгляд и по уголку глаз спустились холодные полосы слёз. До последнего надеялся, что эту игру пройдут все, но это была война против системы, которая принесла свои кровавые плоды. Пока они оживлённо рассказывали мне кучу слов радости, смахивая всё на чудо, замечаю, что ноги не поддаются ни единому импульсу, который бы я не отправлял мозгу. Из мыслей выбивает вошедший врач, который тут же открыл красный блокнот, лежащий на планшете: — Мистер Олсон… — Что с моими ногами? — дёрганный и хриплый голос заставил меня испугаться, ведь он был совершенно не узнаваем. Мужчина просит выйти маму и Криса в коридор, оставив нас наедине, от чего хотелось снова вернуться в состояние небытия. — Закрытая травма поясничного отдела позвоночника, вызванная падением с высоты двенадцати метров. То, что вы не чувствуете ног — абсолютно нормально, наша медицина сейчас в зените своего развития, поэтому, если вы будете соблюдать все рекомендации, то шанс сохранить ваши ноги в надлежащем состоянии будет возможно с ещё более процентной вероятностью. Так же ушиб головного мозга лёгкой степени, переломы четырёх рёбер без повреждений жизненно важных органов и внесуставной перелом лучевой кости левой руки. И ещё, вас ожидает допрос. Вся информация ударила по моей голове, как о кирпичную стену. Допрос… я должен рассказать всё, чтобы меня не повязали после полного восстановления, но они вряд ли это сделают после такого. Подушка из-за плотного бинтового слоя казалась твёрдой, не давая расслабиться. Проматываю в своей голове тот день, когда ответил Вину «да» и подписал ему смертный приговор; когда не проверил код на полную безопасность и первое сообщение Райана, вызвавшее бурю эмоций и непонимания. День, когда Мауро пропал без вести и всё то время нашего бездействия из-за страха попасть за решётку подвергался зверским пытками, а я выполнял задания, как паинька. Лучше бы я остался сидеть на месте и мне воткнули нож в сердце, чем я буду лежать в чёртовой палате, с которой я не смогу встать без посторонней помощи. Каждая мысль и каждое слово вызывало всё новый поток слёз, которые медленно стекали по моим щекам, прячась в бинты и выжигая полученные раны. Хочу повернуть время вспять, но у меня нет волшебных часов. Крис незаметно входит в палату и садится рядом со мной, пока мой взгляд направлен в окно. Его холодные от проточной воды пальцы прикасаются к моей руке, поворачиваюсь и смотрю на него. Такой напуганный и встревоженный, сонный и не собирающийся ехать в новую квартиру, которую я не смог посмотреть: — Я никогда в жизни не думал, что стану такой обузой для тебя… — Нет, — он сжал мои пальцы и, казалось, заглянул прямо внутрь моей искалеченной души, — ты не обуза для меня. Ты — самое лучшее, что случалось со мной. Пусть ты будешь на коляске, в кровати, или на своих двух — мне плевать! Мне важно не твоё тело, а ты сам! У всех нас есть тёмные и острые углы, но их можно осветить и сгладить, правда? Я не брошу тебя, в каком дерьмовом состоянии бы ты ни был, только не отталкивай… У него было много возможностей сказать краткое «я люблю тебя», но всякий раз озвучивал его по-другому. Слабыми пальцами я сжимаю их в ответ, пытаясь натянуть хотя бы что-то, что подтвердит моё согласие, потому что большей искренности я в жизни не видел. Только у Ребекки, которая, вероятно, так же счастлива у того самого озера, где мы каждое летнее утро ели бутерброды и пили чай из термоса, а затем освежались в прохладной воде. Я рассказал копам всё без единой фантазии, без единого искажения событий, едва ли не каждый шаг, каждое задание, которое он мне давал и они отпустили меня, без единой копейки штрафа, так как я был практически заставлен написать тот ботнет из-за неполной осведомлённости инициатора этого дела.***
После трёхмесячного постельного режима и регулярных диагностик лечащий врач сказал, что процент возвращения к нормальной жизни равен нулю, как бы мы с Крисом не пытались обратить это. Мы купили удобную инвалидную коляску, чтобы я смог выезжать из дома. Он показал мне, что никакая травма не может перечеркнуть жизнь, ибо на это способна только смерть. Грустно осознавать то, что Вин никогда не поумнеет, не станет отцом и начнёт получать стабильный заработок. Я удалил все электронные почты и стёр свою личность из даркнета полностью. Единственная надежда на то, что охрана тюрьмы не упустит этих двух безумных утырков и те снова не поднимут сайт с реальными убийствами людей, но теперь это мне абсолютно не важно, ведь ни одна тёмная сеть не заменит реальность, поцелуи и прикосновения, свежий воздух и банальное… счастье? Да. Ведь я действительно стал счастливым. Здесь и сейчас.