***
Мы уже сидели на холме и ждали, пока Дастин «достучится» до Сюзи. Ты незаметно поглаживал мою ладонь большим пальцем, совершенно невозмутимо глядя перед собой, в то время как я буквально сгорал от каждого прикосновения. Я не хотел сидеть тут и ждать, пока Сюзи выйдет на связь, это мучительно! А ты еще и подливаешь масло в и без того полыхающий огонь.***
Спустя пару часов, разговоры с девочкой были окончены, по крайней мере, наши. Пока Дастин прощался и собирал станцию, мы отошли чуть поодаль. Я все еще нетерпеливо топтался на месте, воображая, как всего через несколько минут мы с тобой будем сидеть на кровати: я буду плести тебе косички, а ты сидеть, поджав ноги, с прикрытыми глазами, и счастливо улыбаться. Если бы я знал, как ошибался тогда… Дастин попросил помочь ему сложить антенны, и я, хоть и через силу, оторвался от тебя. Пожалел. Сразу же пожалел. Как только ты остался один, сразу же нашел общий язык с Эл. Хотя, судя по всему, вы давно сошлись характерами… Она подошла к тебе, осторожно положила руку на щеку и улыбнулась. Готов поклясться, я видел в твоих глазах огонек! Огонек, похожий на тот, который обычно загорался, когда я входил в комнату и ловил твой взгляд своим. Она спросила что-то про подбородок и поблагодарила за то, что защитил ее от хулиганов. Да ничего, все в порядке. Нет, ты действительно поступил, как мужчина. Ты льстишь. Я молча стоял и смотрел на это почти стеклянным взглядом. Такое чувство, словно ты совсем забыл о моем существовании, о существовании всего, кроме нее. Хулиганы? Но мне ты говорил совсем другое. Что ж, видимо, я слишком громко шмыгнул носом. Ты повернулся и бросился ко мне, но я не хотел говорить с тобой, да и ни с кем в принципе. — Байерс! –я притормозил, обернулся. Ты попытался взять меня за руку, — Ты просто не знаешь всей ситуации! — Что ж, видимо, лестницам в библиотеке не помешает воспитательная беседа. — пару секунд потоптавшись на месте, я с дерзостью выдернул свою руку и метнулся вниз холма. Замок Байерс. Та самая крепость, тот самый уютный уголок, где мне всегда было спокойно. Всегда. Только не сегодня. Я трясся, дрожал, как маленький котенок, брошенный в ливень на улицу на произвол судьбы. Ты мне соврал. Так нагло соврал, что любишь! А я повелся. Глупо! Мальчик не может любить мальчика. Но ведь я любил. Значит, ты не можешь любить меня? Я не могу это принять. Или просто не хочу принимать. Не хочу осознавать, что я больше не могу касаться твоих губ, что ты нашел себе кого-то лучше. Тупую девчонку, подумать только! Я не хотел видеть тебя, не хотел сыпать соль на раны, но вокруг столько наших фотографий. Тут Рождество: мы стоим под веточкой омелы, красные, как два вареных рака. А тут фото с Хэллоуина. Справа стояли Лукас и Дастин, но ты заботливо вырезал сердечко, оставив нас вдвоем. Вот Снежный бал, выпускной средней школы, день Благодарения… Я всегда обожал вырезать что-то из бумаги. Но сегодня это было больно, ужасно, просто невыносимо! Я едва ли не кромсал себе пальцы, отчаянно разрезая эти снимки и захлебываясь слезами.***
Мне хватило всего пары минут, чтобы разрушить все счастливые моменты жизни. Майк в одну сторону, Уилл в другую… Я не мог снова смотреть на нас счастливых, не мог! Я устал. Не было сил продолжать плакать. По крыше гулко забарабанили крупные капли дождя. Я откинулся на стену замка, прикрыв глаза и остановив взгляд на ножницах, оставшихся в руке. В голову пришла, казалось, единственная правильная мысль. Я выпрямился, взял первую попавшуюся бумажку и карандаш и нацарапал дрожащими руками корявенькое сердечко с буквами «У+М» в середине. Глубокий вдох. Если честно, я думал, это больнее. Темная кровь. Глядя на эту картину, я вспоминал твои глаза–такие же темные и смертельно опасные, притягивающие к себе. В глазах темнеет, но этого недостаточно. Вторая рука. Пару часов назад ты поглаживал это самое запястье. Еще больший стимул, чтобы оставить там глубокий порез. Еще пара секунд. Вокруг все поплыло. Багрово-красные ножницы упали куда-то вбок, а вслед за ними и я. — Байерс! — твой голос где-то вдалеке, за пеленой гудящих звуков, пульсирующих у меня в ушах. Я почувствовал твои руки на своих плечах, как ты прижал меня к себе. — Черт возьми, Уилл… Ты всхлипнул. Из последних сил я натянул улыбку… Пустота. Ты исчез, исчезли стены, лес. Исчез я. Я чувствовал прохладную кровь на запястьях, но не ощущал боли, грусти, усталости. Я словно испарился. Попытка выкрикнуть твое имя не увенчалась успехом: звук растворился, даже не слетев с моих губ. Мне стало страшно. Нет, не от того, что я, по-видимому, только что умер. От того, что я больше, как мне показалось, никогда не увижу твоих темных глаз, россыпи веснушек, курчавых волос. Я хотел заплакать, но не смог. В этом месте словно совсем ничего нельзя было делать. Я мог только двигаться, и то с трудом, к телу словно примотали огромные булыжники, тянущие на самое дно этой пустоты. Но, когда я уже было отчаялся, ты снова появился. Ты, очертания предметов. Появилось все то место, в котором я умирал. Только ты все еще плакал. Я ведь открыл глаза, я жив, погляди! Я поднял руку, чтобы дотронуться до твоей щеки, но ты не среагировал, по-прежнему прижимая меня к себе. Я попытался присесть. Голова раскалывается, руки онемели, двигаться ужасно тяжело. Поднявшись, я даже не сразу понял, что произошло: я сижу, смотрю на тебя и вижу собственное тело, бездыханно лежащее на твоих руках. От неожиданности, неясности всей этой ситуации я расплакался. Я ожидал совсем не этого, я не хотел застревать между миром настоящего и чего-то непонятного — Обратной Стороны хватило с головой. Я всхлипнул довольно громко, и, к моему удивлению, ты, похоже, тоже это услышал. Оцепенел, в недоумении распахнул глаза, бегая взглядом от меня до меня… Черт, это даже звучит глупо! Я хотел было дотронуться до твоего плеча, не рука скользнула куда-то в пустоту, даже не ощутив одежды. Осознание приходило постепенно, неторопливо, словно смакуя каждую секунду нашего недоумения. Я полупрозрачен, неощутим, и, к тому же, только что вскрылся. Ты растянулся в улыбке: то ли грустной, то ли веселей. До сих пор не знаю. Знаю лишь то, что теперь мы всегда будем рядом.***
Они сидят в замке, на куче сваленных подушек, среди наспех склеенных фотографий. Покончив с повествованием, Уилл легко целует Майка в нос. И, на удивление, он это чувствует. Нет, не кожей, как-то. Не физически. Он улыбается, но по щеке предательски скатывается одинокая капелька, потянув за собой ручейки слез. Уилер опускает голову, жмурится, дабы скрыть это от хоть и полупрозрачных, но до боли любимых глаз. — Любить призрак невыносимо. — парень грустно улыбается, а Уилл сгорает, мучается от невозможности крепко прижать его к себе и снова заправить эту непослушную прядь за ухо. Майк выглядит таким беспомощным и невинным, что кажется, словно он не способен ни на что кроме добрых делишек. Его ангельская внешность прожигает насквозь, добираясь до самого сердца Уилла, что давно не бьется, но все еще ёкает при взгляде на него, — А вы, призраки, можете чувствовать друг друга? Байерс вздрогнул. Он догадывается, к чему клонит черноволосый, но допустить этого никак не может. — Не знаю, — парень пожал плечами, сидя на коленях у второго, хоть он его и не чувствовал, — Я один тут. Но, думаю, что нет, мы ведь все лишены плоти. Уилер, не думая, кинулся к нему на плечи. Вместо мальчика он уловил только воздух, но продолжил обнимать его, зная, что где-то там, в другом измерении, на этом месте сидит настоящий, ощутимый Уильям, и так же обнимает прозрачного Майкла.***
Вечером следующего дня в новостях появился неимоверно жуткий сюжет: подростка нашли возле разрушенного самодельного шалаша в лесу с глубокими порезами на запястьях. Пока Хоп и несколько детективов осматривала обломки, Майк стоял в стороне, за деревом, глядя на свое тело, чуть приулыбаясь уголками губ и крепко прижимая к себе своего мальчика, которого так давно хотел почувствовать.