***
Каждый день Гриллби начинается одинаково. С пробуждения, яичницы, поцелуя дочери в лоб — "на удачу"… И перчаток. Плотных и кожаных. Облегающих его огненные руки со скрежетом. Потому что так надо, потому что иначе она обожжётся.Люди такие хрупкие по сравнению с монстрами…
К открытию бара она уже на месте. Ждёт тебя с неизменной улыбкой. В платье непозволительно лёгком для Сноудина. Она, как всегда, скажет, что ей не холодно. Не может быть холодно рядом с ним. И сердце от этого щемит. Ты непозволительно долго смотришь, как на чёрной юбке появляется фартук. Как умело, худые пальцы заплетают бант. Как белые шёлк завязок делят талию. Как капли талого снега чертят спину. Ты знаешь — неправильно. Неправильно так смотреть на неё. На ту, что даже младше твоей дочери. Ту, что ещё совсем девочка. Невинна и прекрасна. Ту, что поцарапала сердце. Которого возможно у элементаля и вовсе нет. Иногда во сне ты можешь касаться её, не боясь. Не сжигая до тла, обнимая. А она тает перед тобой, словно свечка. Запирая тебя в своём сердце. Умоляя о большем, непозволительно большем, чем следовало бы. Настолько, что просыпаться не хочется. Остаться бы навеки в плену её ласки... В тяжёлые дни как этот, девушка бегает от стола к столу. Не замечая усталости, неизменно улыбаясь и смеясь, отвечая на чьи-то назойливые шутки. Когда тяжело — она рядом, на подхвате, касается пальцами, моих кожаных перчаток. До дрожи пытаюсь запомнить прикосновения, почти неощутимые — тщетно. А она забирает из рук поднос и бежит без оглядки. Пока я просто смотрю дальше, как она ускользает. Пропуская шёлк ленты сквозь пальцы. Потому что, удержать не в силах. Когда к вам заходит Фуку, она всегда делает перерыв (ты не можешь отказать) и болтает с ней. Они вместе смеются, шутят, и ты видишь, как горят её глаза. Ты счастлив, что они с дочерью дружны. И в то же время неимоверно тошно. Ты знаешь, Фуку никогда не примет того, что ты предал память о её матери. Не сможет считать частью семьи ещё кого бы то ни было, кроме тебя. Потому что ты — её единственное солнце. И она не готова тебя ни с кем делить… Когда вы за стойкой разливаете напитки вместе. Ты неизменно смотришь на неё украдкой. Берёшь её слишком маленькие кисти, показывая как правильно сделать очередной трюк с шейкером. В такие моменты ты всегда хочешь подойти к ней ближе. Прижаться, согреться в её улыбке. Но хрупкие бабочки никогда не должны касаться солнца.Он не Амур для этой прекрасной Психеи.
Вечером неимоверно уставшая, она просто закроет глаза, привычно за барной стойкой. Позволяя только мне увидеть её слабой и такой беспомощной. Потому что доверяет. Это даже больше, чем я смею просить. Касаясь щеки твоей, и не чувствую ничего через кожу. До дрожи обидно, что даже что-то столь лёгкое, недоступно для нас двоих. Собирая её волосы в руку, пропускаю сквозь пальцы как нити. Целуя их, опаляя концы. Заглушая отвращение к себе, в прикосновениях к ней.Ты знаешь, что скоро её потеряешь.
Потому что, такие, как она, обязательно должны быть счастливы.
Счастливы, где-то, но не с тобой.
Как скоро она ускользнёт?
Разве можешь ли ты просить её остаться рядом? Смеешь ли ты даже попытаться удержать в своих разрушительных руках, столь хрупкое создание.Касаясь губ её пальцами, ты позволяешь сказать себе:
«Да»
Закрывая бар на ночь, ты помогаешь ей накинуть куртку. Стараясь не касаться открытых плеч. Ты уже обжигал её однажды. И зарёкся никогда не повторять этого впредь. Смотря в глаза её талые, задаёшься вопросом:«Кто я для тебя?».И отпускаешь, затворяя дверь казалось бы навсегда…
Смотришь в стекло бара как она вновь уходит. Не в силах окликнуть. Не в силах догнать и обнять. А она обернётся в желание что-то сказать, но вновь скроется в буране, промолчав.«Прощай, дорогая Фриск»
Шёпотом улетает вдаль, в надежде быть никогда не услышано. Пока ты касаешься губ своих. И тебя даже кажется, что, наконец-то старые прожженные перчатки, смогли запомнить хоть поцелуя её след…