белое золото

Болезнь приходит тогда, когда её не ждёшь. Первое, что чувствует Яо, это легкий укол в груди, совсем небольшой, но такой ощутимый, переходящий в неприятные мурашки по коже и заставляющий тревожно сжимать ткань ханьфу. Именно в тот момент такое светлое и прекрасное чувство, что сладко трепещет на языке и приятными бабочками отзывается в животе, как любовь — стало существовать для Яо только в виде боли. Он умирал. Он помнит, что почти вознесся на небеса, когда увидел Лань Сиченя. Эти белоснежные одежды, легким шлейфом обрамляющие его тело, шелковистые волосы, что струятся по спине горным ручейком, плывущая походка и сам вид — будто Небожитель сошел на землю для созерцания смертного мира. Для Яо приятно чувствовать дрожь в теле каждый раз, когда Цзэу-цзюнь смотрит на него и улыбается уголками губ, лукавой усмешкой намекая на очаровательность мужчины. И Яо лишь наивно улыбается в ответ, позволяя легкому чувству симпатии разрастись до бушующего костра любви. Он позволяет захватить себя и посвятить всю свою душу лишь одному человеку — тому, кто в мире грязи и сплетен остается настолько чистым и непорочным, что, казалось, светится. И Яо как мотылек летит на этот свет. Эрге всегда дарил Яо те самые «случайные» прикосновения, те нарочные касания к голой коже, что горела ярким пламенем каждый раз. И он думал о том, что, возможно, его чувства взаимны, а оттого наивные мысли все сильнее утопали в собственных убеждениях. Он видит в каждом прикосновении ответ на немой вопрос. Любишь ли ты меня? В каждом брошенном долгом взгляде темный ореол, притягивающий к себе все ближе и ближе, и Яо снова тянется, самоубийственно затягиваясь в этот водоворот щекочущих чувств. — А-Яо, сегодня слишком холодный ветер, не правда ли? — Сичень ненавязчиво тянет руку и мягко касается пальцами лба мужчины, убирая за ухо выбившуюся из-за ветра каштановую прядку. Яо вдохновленно смотрит в ответ, чуть приоткрыв рот, и опускает взгляд, смущенно улыбаясь. — Да, эрге. Времена в разлуке проходят невыносимо тяжело. С тех пор, как Яо стал Верховным заклинателем, он редко выезжает за пределы Ланьлина и чаще всего остается в Башне Кои, занимаясь различными бумажными делами. Беспокойное сердце с каждым днём всё сильнее рвется в Гусу, к эрге, к такому же главе ордена как и он, полному забот и бумажных работ. Ни у кого из них не было времени навестить друг друга, и Яо надеялся всей душой, что сердце Сиченя тянется к нему так же сильно, как и его. Его светлые надежды пошатнулись в тот момент, когда он слышит новость о том, что эрге устраивал смотрины. Именно в тот момент Яо впервые чувствует укол в своей груди, будто сердце неаккуратно укололось о чей-то шип. А зачем? Разве… Яо было не достаточно для эрге? Разве Яо не мог заменить тысячи девушек на смотринах для эрге? Разве его чувства не были взаимны? Маленький болезненный росток на его ладони, что пророс через кожу этой же ночью, подтверждает опасения Яо. Маленький зеленый стебелёк и два листочка на конце — вот весь ответ на вопросы заклинателя. Паника затмевает чужое сердце, отрицание очевидного факта овладело Яо, и он с силой вырывает молодой росток из собственной ладони, причиняя себе боль и пачкая ханьфу в нескольких капельках крови. Нет, это всего лишь какая-то ошибка. Эрге не мог бросить его. Не мог. На следующее утро он просыпается со светло-коричневой веточкой, выступающей из сгиба локтя. На конце закрылись застенчивые бутоны, только-только готовые созревать и распускаться, но Яо этому не дает существовать — с громким треском и воем боли ломает ветку и откидывает в сторону, по руке вниз течёт ручеек крови, растерянно пробегая по пальцам и будто бы вопрошая, куда делись его прекрасные нераспустившиеся пионы. Яо горит отчаянным желанием узнать. Поехать в Гусу и лично у Сиченя узнать, за что он так поступает с ним, за что обрекает Яо на мучительные страданиях. — Эрге, ты любишь меня? — спрашивает Яо, сдерживая приступ кашля. — Конечно, А-Яо. Я люблю тебя всей своей душой, — в этот момент Яо просто хочет умереть. Боль в груди не проходит, а это значит, что Сичень соврал. Сердце почти разрывается, ядовитые корни вцепляются в мышцу острыми шипами, заставляя биться быстро-быстро, каждый раз со спазмами замирая и пропуская удары, дышать становится трудно. Это была не та любовь, которую он так ждал и на которую надеялся. Не та любовь, заставляющая трепетать всем телом и ожидать большего. Не та любовь, от которой появляются бабочки в животе, а конечности становятся такими легкими, что готовы взлететь на облака. Совсем не та любовь, что подарил ему эрге. Это была любовь, влекущая за собой боль в трёхкратном ее размере, и Яо с радостью бы рассказал обеспокоенному Сиченю, почему его руки перебинтованы в кровавые тряпки, а горло заходится в очередном приступе кашля. Но Яо убегает быстрее, чем открывает рот, откуда вылетают золотые лепестки, вновь запачканные в крови и собственной слюне. Лепестки проводят дорожку от эрге до самых гостевых покоев Облачных Глубин, и Гуанъяо, заперевшись внутри, падает на колени и изрыгает вместе с припадочным кашлем цветок за цветком, опустошая свои проросшие легкие. Пионы валятся на землю друг за другом, рассыпаясь на лепестки, кровь заполняет деревянный пол, сливаясь с природным золотом растений. Слишком больно. От правды, от собственных наивных мыслей. Сичень не идет за ним, и Яо никогда не увидит тот тревожный взгляд, который провожал его до покоев, не узнает то беспокойство и растерянность, с которыми он стоит один посреди деревьев. Яо думает, что эрге бросил его, а оттого боль в душе и в теле становится только сильнее. По приезду в башню Кои глава Цзинь запирается в своих покоях, потому что уже не может сосредоточиться на делах ордена из-за разрывающей боли. Вокруг уже пошел слух, что Гуанъяо болен той редкой болезнью, о которой слагали легенды и пели драматичные песни, и с любопытством искали причину невзгод Верховного Заклинателя. Ханахаки — кто-то называет это выдумкой, кто-то печальной романтикой, однако для Яо это была лишь красивая боль. Он любил пионы, но когда они начинают прорастать через его тело, вместо любви зарождается только ненависть. Пионы, пионы, пионы. Растут через кожу, разрывая золотую ткань ханьфу, лезут через рот, нос и уши, из глаз вместе со слезами выходят тоже они, точнее, их маленькие лепестки. Кажется, что внутри тела Яо тоже растут эти цветы, по крови текут пионы, в желудке и легких растет целый маленький сад. Он устает выдирать их и просто… Сдается. Отчаяние и безысходность заполняют покои Верховного Заклинателя вместе с золотыми цветами вокруг. Как бы он не пытался избавиться от них, как бы не пытался возненавидеть Сиченя, чтобы вылечиться, но… Не мог. В голове сразу же возникает его безупречный образ в сияющем ханьфу и с мягкой улыбкой, обращенной прямо к нему, темные теплые глаза как топленый горький шоколад заставляют тонуть, а бархатистый ласковый голос, произносящий «А-Яо», пробирает до приятной дрожи и теплой волны в животе. Яо не мог. И это заставляло его плакать еще больше, а любить — сильнее. Маленькие пташки нашептывают ему вести из Гусу, пока он полулежит на собственной койке, бездумно глядя вдаль. Лань Сичень покидал Облачные Глубины. Лань Сичень ходил на ночную охоту, вернулся невредимым. Лань Сичень принял в гости главу Цзян, с которым они обсуждали дела. Лань Сичень закрылся в покоях и медитировал несколько дней. Лань Сичень женился. Главе Цзинь прилетает красивое приглашение на свадьбу, но ароматный пергамент быстро сгорает в пламени свечи, даже не распечатав своё содержимое. Яо это было ни к чему. Эрге думает, что с ним все в порядке, так пусть так и остается, он не хочет заставлять волноваться за него, не хочет, чтобы он видел все эти окровавленные ветки и цветы, что невинно тянутся к свету, и тем более не хочет видеть на лице эрге жалость и безысходное желание помочь. Яо останется тут, когда его никто не видит, он ничего не сообщит ни эрге, ни остальным главам, растворяясь в жизни так, будто его никогда и не существовало. Он мысленно желает Цзэу-цзюню всего наилучшего в его дальнейшей женатой жизни, он надеется, что его жена столь же красива и изящна, как сам эрге, и Яо бы очень хотел увидеть того человека, что заставил душу Сиченя действительно полюбить. Именно той любовью, о которой мечтал глава Цзинь. Пионы… Высасывают из него жизнь. Проходит две недели тревожного ожидания, в котором Яо с глупой надеждой ждет взаимности от предмета воздыхания. Корни пронизали все его тело, сад, что был в легких и в желудке, пророс наружу и теперь наслаждается свежим воздухом, образовывая действительно красивый букет. Белое золото и молодая зелень. Дышать становится труднее с каждым часом, Яо со свистом выдыхает воздух и закрывает глаза, в уголках которых расцвели маленькие цветы как капельки слез. Любовь — действительно губительная вещь, но Яо рад, что хоть раз в жизни попробовал эту приторную сладость на вкус. Хоть в последний раз. Спустя несколько дней в солнечный Ланьлин наведывается Лань Сичень, с щекочущей тревогой поднимаясь по длинным ступеням башни Кои. Вокруг как обычно оживленно и суетливо, и он улыбается мыслям о том, как же это место отличается от спокойных безмятежных Облачных Глубин. Он слишком давно не видел своего младшего брата, и очень удивился, когда не увидел его на свадебном пиру, начал волноваться и беспокоиться, ведь в последний раз, когда они встречались, А-Яо вел себя слишком странно и спонтанно. Он так и не успел поговорить с ним, спросить, в чем дело. Он останавливается у покоев Верховного Заклинателя и сдержанно стучит в дверь, вслушиваясь в тишину. Слуги сообщили ему, что их господин не покидал это место много дней, и Сичень думает, что у него слишком много забот. Настолько много, что это позволяет ему пропускать свадьбу собственного брата… — А-Яо, — мягко говорит Сичень через дверь, все же не услышав ничего. Но он почему-то знает, что его слышат. — Я… Я надеюсь, мое приглашение достигло тебя, и не будет новостью то, что я женился. Я не видел тебя на празднике и приехал сам проведать тебя. С тобой все в порядке? Слишком много дел для Верховного Заклинателя? Ты же знаешь, А-Яо, я всегда помогу тебе, какой бы великой твоя проблема не была. Не нужно справляться с этим в одиночку… Все же не услышав ничего в ответ, Сичень поджимает губы и медленно приоткрывает дверь, заглядывая внутрь просторного помещения. Но… Здесь никого нет. А-Яо здесь нет. Он… Исчез? Лань Сичень замечает на кровати целую кучу изумительных цветов. Пионы. Они собрались в уютный куст и сверкали белым золотом на солнце, приветствуя удивленного эрге. Это были самые красивые цветы, что он видел. Он всегда любил пионы, но эти… Были как будто выращены самим Яо. Но где же он сам?.. Лань Сичень никогда не узнает, что все, что осталось от его младшего брата — это лишь кучка пионов на кровати.