Поглощенные тьмой

Маячит в перспективе, тонкий, как туман, Тёмный, мрачный мир, что любви не знал.

Шрамы все еще болят. Не было дня, чтобы Коннор не спрятался от друзей. На заднем дворе он соорудил небольшое укрытие. О нем знал только Хэйден. Это была его идея — найти Коннору уединение. Журналисты, полиция, камеры, камеры. Камер было много. Много было и тех, кто хотел пообщаться с Коннором. Если бы он мог предположить, что все обернется этим, то предпочел бы жить в лесах, как тот расплет, что пару лет назад сбежал из родительского дома в надежде выжить. В надежде, что его оставят в покое, в надежде, что однажды его станут воспринимать Цельным. Хэйден предложил отличную идею. Это была неглубокая яма, вырытая за пушистым кустарником, устланная паркетными досками, фанерой и куском старого линолеума. Не очень удобно, но Коннорму большего не требовалось. Удобства для него давно стали чем-то второстепенным. Комфорт, который он мог обрести в душе — вот что бесценно. Коннор рассматривает шрамы. Для него все еще остается загадкой — как можно выжить после того, как тебя растерзали на куски. Он был расплетен. По-настоящему. Иногда ему все казалось каким-то сном. Нет, он не видел Рая, небес и Бога. Если кому-то и улыбается удача побывать в Раю после смерти, то Коннор может только позавидовать. Он видел тьму. С другой стороны, ведь расплетение не считается смертью. Когда он закрыл глаза, то почувствовал себя снова ребенком, которого бы нужно взять на руки и качать, качать… железная, бездушная машина, не могла его убаюкать. Он убаюкал себя сам. А после была тьма. Без мыслей. Без желаний. Без чувств. Раньше люди делали операции и использовали наркоз. Тебе делают наркоз, ты закрываешь глаза, а когда через секунду открываешь — уже все закончилось. Конечно, проходит на самом деле намного больше времени, чем кажется. Вот расплетение (или все-таки смерть?) — это что-то похожее. Только для тебя это длится не секунду, а многим больше. Когда-то, почти в прошлой жизни, он, Хэйден и еще несколько ребят, рассуждали о том, что же такое душа. Куда она девается после расплетения. И куда уходит душа умершего человека, а куда расплета. Душа расплета по мнению Коннора, не уходит никуда. Может, они правы. Может, расплетение — не смерть. Только это все равно бесчеловечно. Он представляет миллиарды душ, уже безымянных, расплетов. И не может дышать. Они все здесь. Вокруг. Коннор не может дышать. Он задирает рукав на своей личной руке и кусает так сильно, чтобы физическая боль хоть немного перекрыла ту, что затаилась в его душе. Он хочет кричать. Кричать, что Роланд, он здесь. И никуда не ушел. Души, заточенные в темную клетку. Это как сидеть в том самолете. Только хуже. Намного хуже. Коннор заставляет себя успокоиться. Хуже, если тебя сплели заново, и ты все это ощущаешь. Им все равно. Чуть повернувшись, Коннор отодвигает одну ветку, чтобы видеть небо. Столько звезд и все они красивые. Ему повезло снова видеть звезды. Раньше он не замечал этой красоты. Казалось, что звезды будут с ним всегда. Должно было случиться что-то такое, чтобы Коннор начал ценить природу. Например, расплетение и сплетение. Человек никогда не замечает самых простых, но прекрасных вещей. Говорят, в мире стало лучше. Коннор выползает из своего убежища. Риса начнет волноваться. Она всегда волнуется, если Коннор надолго исчезает. «Однажды, я тебя уже потеряла. Не хочу, чтобы это случилось снова» — так она говорит. Но Коннор знает, что Риса очень боится того, что он совершит какую-нибудь глупость. Его психика и прежде не была стабильной, теперь же и подавно. Он смотрит на нарисованную акулу. Она больше не пугает ни его, ни Рису. Она часть Коннора. Коннор мысленно обещает Роланду сохранить память о нем. С этой рукой ему достался и кусок души Роланда. Коннор не знает, правда ли это, но ему хочется в это верить. Иначе, если не верить, то можно сойти с ума от боли за всех тех, кто попал под расплетение. Каждый справляется со своей болью как может. Лев с ног до головы исписан именами расплетов. Он часто оказывается на первых полосах газет, фигурирует в новостях и способствует тому, что люди, сопереживая бедному «растреленному мальчику», начинают задумываться. Леву нравится участвовать в восстановлении мира. Риса рисует. Она не умеет рисовать, но уверена, что у нее получается неплохо. Ей нравится отвлекаться на что-то такое, что может успокоить ее расшатанные нервы. Иногда к ним приходят родители Коннора. В такие моменты она никогда не выходит из своей импровизированной мастерской. Коннор прячется в саду, используя яму, как колыбель. Он много думает о расплетах, о тех кому не повезло вернуться. Говорят, в мире стало лучше. Говорят, принтеры работают исправно. Нужда в заготовительных лагерях постепенно исчезает. Но прежде, чем они совсем исчезнут, мир потеряет миллионы, может, тысячи детей. Ночью он обнимает Рису и верит в лучшее. Ночью ему снятся души расплетенных детей.