— Спокойной ночи, Агата.
— Спокойной, Марта.
— Надеюсь, чай поможет тебе спать спокойно. Завтра всё закончится, гости разъедутся, а поместье будет полностью в твоем распоряжении, — воодушевленно говорит Марта хозяйке и легко, совсем незаметно улыбается — на ее лице читается усталость, как и у всех тех, кто провел этот месяц здесь, в особняке, под зоркими глазами детективов, рядом с убийцей, что дышит в затылок каждому члену семьи. Харрис про себя отмечает — Марта изменилась, больше не влезала в чужие дела, стала заботливее и спокойнее. Кажется, тогда свою роль сыграли нервы и обстановка, сейчас же — все по-другому. Совсем.
— Если бы… — шепчет под нос Агата, заправляя рыжие пряди за уши. Она поднимает взгляд на слугу, держащую в руке швабру, и качает головой, выражая благодарность. Ее уголки губ поднимаются. — Спасибо.
— Была рада помочь, мисс Харрис.
Марта забирает ведро с водой и скрывается за тяжелой деревянной расписанной массивными волнами, вкраплениями и выступами дверью, оставляя в напоминание о своем недавнем визите только звук цоканья миниатюрными каблучками по лакированному полу и лестницам. Агата слышит, как служанка выходит на улицу, и только тогда отпускает подушку, которую все это время крепко, будто чего-то боясь, обнимала. В лицо бьет свет полной луны, гордо возвышающейся на небе, которую окружали миллионы звезд — идеальная погода, чтобы подумать, помечтать и не спать всю теплую ночь напролет. Девушка поднимает голову к небесному телу: в голове проносятся воспоминания с самого первого дня, как она приехала сюда, еще не подозревая, с какими трудностями, страшными открытиями придется столкнуться, сколько совершить авантюр, рискованных поступков, при этом сохранив несвойственную характеру хладнокровность. По щеке течет слеза, которую она сразу вытирает рукавом старой мягкой пижамы. Агата тяжело дышит, пытаясь успокоиться: на две секунды задержать дыхание и медленно, размеренно выдохнуть, как учил Данте.
Данте…
От одного упоминания имени брата и его самого становится дурно, неспокойно и больно. Она встряхивает голову и закрывает лицо руками, прикусывая ладонь, отгоняет мысли о нем, понимает, что этот способ уже далеко не рабочий — о причастности брата, о его виновности в смерти самого родного человека она знала уже давно, догадывалась, но не хотела верить. Это оказалось правдой: Данте — алчный, завистливый ребенок, который не смог понять намерения тети, увидеть лучшей стороны в ее выборе. Настоящий эгоист, готовый пойти даже на убийство, под маской милого, заботливого старшего брата. И все же, такая крайность была ей непостижима, как и то, как он холодно, но в то же время убедительно с горьким, противным смехом доказывал детективам вину сестры.
И все это — буквально шесть часов назад. Все из них — слезы, споры, непонимание и отрицание. Эмоции взяли верх над осознанием реальности, воссоединением деталей, событий в единый пазл.
Теперь он в участке, и сердце Агаты почему-то всё так же сжимается от осознания того, что он в опасности — черт знает, что будет с ним дальше. В голове Агаты всплывали только худшие исходы, и один из них, она уверена, постигнет брата в ближайшее время.
Она допивает оставшийся чай в кружке, который кажется ей немного горьковатым и крепким, однако и правда расслабляющим, как говорила Марта. Девушка встает с кровати и зашторивает окно, посылая куда подальше луну и звезды — только темнота и крепкий долгий сон могли помочь от неприятных мыслей, слабины и необдуманных решений в эту ночь. Завтра она встанет и хорошенько обдумает свои дальнейшие действия и распоряжения. Теперь Агата Харрис — хозяйка своего личного особняка и территории от речки, текущей неподалеку, журчание которой обычно слышно в тихую, безветренную погоду, до садов небольшого городка Александра.
Агата не замечает, как проваливается в сон. Изначально мутная, быстро меняющаяся картинка превращается в четкую, и вот она стоит над телом тетушки, рассматривая раздробленную голову и каждую каплю крови на одежде, а затем оборачивается на скрип двери. Перед ее глазами — мило улыбающийся Данте с чашкой чая в руках, от которой исходит пар (вероятно, там чай для тетушки) в привычной темной рубашке и уложенными на бок непослушными светлыми волосами — такой родной, но в то же время подозрительный. Что он забыл здесь?
— Агата, что ты делаешь здесь? — почти читает он мысли сестры. Рука с чашкой дрогает, его взгляд — обеспокоенный, в глазах читается страх, презрение. Какой профессиональный актер. И Агата сказала бы это вслух, если бы управляла своим дрожащим, ватным телом.
— Данте, я… — девушка отходит от мертвого тела тетушки. Она чувствует, по лицу течет капля пота — ей страшно, ужасно страшно, даже зная, что она ни в чем не виновата. Данте приближается к ней, выражение его лица меняется на какое-то озлобленное, будто она чему-то помешала, но чему? Зачем тогда чай? Почему он не озлобился сразу и не прикончил на месте, чтобы план не провалился? Девушка вжалась потными руками в комод, откуда упала луковица, но она не отводила взгляда от Данте.
— Данте, что? — в его руках блеснул кухонный расписной нож, который подарили Аннет на этот юбилей. Кажется, Фредерик.
— Что ты делаешь? — их бедра соприкасаются, он склоняется над ней, убирая руки за спину — тактичный ход. Она уже собралась кричать, но Данте грубо зажал ей рот.
— Мне не нужны лишние свидетели — тебя бы и так заточили, а наследство перешло в нужные руки. Испортила мне план, сестричка, придется думать на ходу. Ох, сколького же ты меня лишила.
А дальше — все как в тумане. Она чувствует, как что-то теплое стекает из уголка губ по лицу и падает на белую сорочку, как колени подкашиваются и дышать становится почти невозможно. Агата кидает взгляд на острие ножа, которое выступает из грудной клетки, но почему-то никакой боли не ощущает. И тем не менее, когда Данте грубо отпускает её, она падает, ударяясь об угол комода, — иронично, погибнуть так же, как твоя предшественница. Какой-то замкнутый круг.
Она вновь проваливается в темноту.
Девушка распахивает глаза, с трудом сдерживая крик. Она щупает поверхность — кровать, новое белье, пахнущее ванилью, которое Марта меняла вчера вечером; руки скользят дальше — расписная тумбочка, ароматизированная большая свечка, ночник и телефон. Последнее она берет в руки — время почти полтретьего ночи. Недолго проспала, оно и понятно — сон короткий.
И только сейчас она понимает, что грудную клетку продолжает сдавливать, воздуха по-прежнему мало — она вновь увидела ту ночь, злополучную ночь, которую видела почти каждый раз, стоило ей лечь спать. Сознание будто совсем не желает расставаться с ней. С концом времени, когда все было хорошо.
Девушка сильнее кутается в одеяло — в комнате на первом этаже даже с закрытым окном очень холодно. Однако это не помогает, непрогретые части одеяла ни черта не грели, становилось только хуже. Харрис раскрывается и, поборов желание потерпеть, остаться, спускается на ледяной пол — тело покрывается второй волной мурашек. Девушка водит ногами по полу в поисках тапок — мягкие с серыми акулами, которые подарил Александр, когда они приехали из города с Фредериком.
— Агата, я устал слушать твой топот по ночам, — Нильсен протягивает ей пакет из магазина «Все для дома от миссис Скотт», — поэтому прими от меня успокоение ушам всем родственникам.
Харрис с подозрением смотрит на Александра, на лице которого образовалась ехидная, довольная гримаса — что этот сумасшедший опять задумал? Она открывает пакет: мягкие тапки с акулами. Александр смеется — кажется, ее реакция вышла именно такой, какой он ожидал.
— Пусть едят злую и раздраженную наследницу.
— Подавятся.
— Так тут же целых две. Меня одного не хватает, даже если я знаю твои слабые места.
— Зубы обломают.
— Вот так, да еще и моим приемом… Агата, зубы ломают только об меня. Ты вчера вечером в этом убедилась, разве нет?
Взгляды обращены на парочку, громко спорящих и пытающих побороть друг друга в известной только им борьбе. И все же, Агата краснеет, а Нильсен самодовольно улыбается, приковав свой взгляд к ней — интересно, этот ходячий генератор подобных фраз когда-нибудь молчит?
— Носи с гордостью.
— Так уж и быть, постараюсь сохранить твои уши до старости. Может, услышишь, как я вновь буду стучать пятками ночью по полу. Тапки не вечны.
— Зато буду знать, что я жив (сейчас просто забочусь об остальных, может, в старости мы будем жить вдвоем), а ты все еще здесь, под боком и так же носишься по ночам, как хомяк в клетке. Напомни, за чем ты носилась вчера.
— Курьер привез еду.
— А в следующий раз привезет еще одни тапки. И встречать его будешь ты, деньги переведу.
Она недовольно фыркает на Александра, кто-то в толпе сдерживает смех — лучший день в перипетии событий. А еще тем вечером было чересчур много вопросов и удалось закрыть одну проблему, о которой ни Агата, ни Александр не задумывались — им было уж точно не до этого, когда один вскруживал голову другому и наоборот.
Тапки все такие же мягкие, будто точно вечные, а воспоминания теплые — в тот день им удалось помириться, и настолько крепко, что лицо Агаты от мыслей об этом мгновенно заливает краска. Это уже вечная клятва, обязательство быть рядом, а не один из действенных способов извиниться.
Бесшумно закрыв дверь, она двигается по прогретому коридору — в холле горит камин. Почему никто не следит за ним? Только пожара не хватало. Однако, он за стеклом, и Агата успокаивается. Харрис шагает на второй этаж по лестнице — там еще теплее. Как только она согласилась остаться в своей комнате в самом отдаленном углу особняка Агата так и не поняла. В детстве она сбегала в сады, к речке или поиграть с Элизой и Данте в беседке, пока взрослые спали. Третья дверь — дверь Александра, человека, с которым Агата могла быть любой: от убитой своими мыслями, воспоминаниями до настоящей развратницы, и любой Александр, гордый, вредный, колкий и заботливый любил ее. Они стали друг для друга глотком воздуха, необходимым для жизни, а теперь она стоит перед его дверью, боясь постучать, — сейчас ей не нужны его фразочки. Но она открывает дверь, замерев в проеме: он спит на спине, грудь равномерно вздымается и опускается, одеяло забилось где-то в ногах, свисая на пол, свет от луны падает на пол и доходит до двери и стоящей там Агате.
— Долго еще будешь стоять, как та черноволосая из «Звонка»? И мне все равно, что ее немытая голова торчала из телевизора.
Агата дергается — в темноте совсем не было видно, открыты ли его глаза или нет.
— Бу!
— Ты почему не спишь?
— А ты чего, курьера не дождалась? Тебе составить компанию?
— Алекс, мне не до шуток. Никого я не ждала и не собираюсь. Разве что твоего приглашения зайти и присутствия у тебя хоть капли понимания.
Её «Алекс»… Так начинались не самые приятные, но душевные беседы (в основном о тревогах с обоих сторон), и успокаивающие слова, которые могла сказать Агата Александру, пока он лежит у нее на коленях, а она пропускает его мягкие волосы сквозь пальцы.
— Вот ты как… Входи. Дверь запри, — Агата послушно выполнила его просьбы.
Агата осторожно устраивается у него на груди, а он запускает пальцы в ее волосы, начиная почесывать голову, — действенное успокоительное.
— Я опять видела его, тетушку, кровь… Будто в первый раз, честное слово. Запах до сих пор стоит в носу — такой противный.
— Я не буду советовать успокоительное и походы к врачам. Сейчас не лучшее время. Завтра все закончится, ты сосредоточишься на поместье, гости уедут, к тому же, у тебя каникулы, как я понял.
— Да, уже целый месяц.
— Это не каникулы, это как период сессий, только хуже. Проходил.
— Второй.
— Может, пятый, по ощущениям.
Агата улыбается. В этом-то он точно прав.
— Так вот, оставайся, поработаешь криптографом здесь, если ты так любишь эту работу, — все равно где, в огромном доме или в душном офисе, я считаю, — тут и интернет, и природа со свежим воздухом, и тишина. К тому же, ты теперь хозяйка поместья, разгонишь надоедливых слуг, завалишься в гамак и сиди шифруй. Я бы душу за такое продал.
— Может, ты прав.
— Я знаю, когда прав, а когда нет, Агата. Дерьма тебе в уши не вылью, не волнуйся. И возвращаться некуда и, собственно, не за чем — университет ты окончила, вакансию получила, что еще нужно?
— Научиться копать грядки.
— В детстве не научилась. Я слышал, вы тут перекопали весь участок. В поисках сокровищ, черт возьми, — Александр усмехнулся.
— И нашли. Кольцо.
— Чье?
— Не знаю, но теперь его носит Элиза.
— Может, оно проклято.
— Я после этого месяц перестала верить в такие байки.
— Я и не верил.
— А сны? Не ты ли вещал мне о том, что это может что-то знает, а потом засел за статьи?
— На войне любая информация полезна. И я выиграл, заметь, — он целует девушку в макушку.
Харрис прижимается к теплой груди, которая кажется уже не такой горячей, зевает и качает головой в знак согласия. Ноги она сплетает с ногами мужчины, устаиваясь еще ближе, — теперь девушка чувствует его всего.
— Согрелась?
— Да.
— Говорят, в холодном помещении чаще снятся кошмары. Хорошо, что ты пришла — у меня тепло, оставшиеся часы поспишь спокойно, — его голос тихий, чуть-чуть хрипловатый, но такой родной, заботливый. Тот, чей хочется слышать первым утром и последним перед сном. Агата давно отметила это для себя.
Девушка проваливается в сон. Наконец, спокойный, крепкий, такой желанный. Без мертвой тетушки и убийцы-брата с диким, озлобленным взглядом.
Утром окно и шторы Александр предпочел оставить закрытыми — сохранить тепло, а еще не мешать спящей Агате, которую он оставил еще часа три назад спать одну на широкой мягкой кровати. Харрис раскрывает глаза, перед взором — комната Александра, немного темная и в оранжевых тонах из-за персиковых штор; она садится и замечает полное отсутствие вещей: ни одежды, которая обычно была выглажена и повешена на ручки двери шкафа, ни кучи проводов, торчащих из переходника, ни тапок — ничего. В ту же секунду Агата подрывается и выбегает из комнаты, в коридоре — никого. На недавно вымытой Мартой лестнице девушка благополучно поскальзывается, но вовремя успевает ухватиться за перила и съехать лишь чуть-чуть.
— Воу-воу, Агата, какая-то новая утренняя поза?
— Для тебя готовила. Всю ночь, — она осторожно поднимается. Перед ней на первом этаже в просторном холле Александр и Фредерик с чемоданами.
— Польщен, — Александр что-то тихо говорит Фредерику, и тот начинает уносить багаж к машине.
— Куда ты?
— Спустишься?
— Вопросом на вопрос?
— Да. Спустись, пожалуйста.
Агата быстро спускается по узкой лестнице и оказывается прямиком в объятьях Нильсена. От его джинсовки пахнет дорогим парфюмом — он, кажется, использовал его на юбилее тети. Экономит?
— Куда вы? И почему я ничего не знаю? — Агата повышает тон. — Нет, теперь знаю, но выясняю последней, да еще и о твоем отъезде.
— Я сам узнал только утром.
— Врешь.
Александр хмыкнул.
— И давно ты так умеешь?
— Еще с того дня, когда ты рассказал мне про подругу детства, оказавшейся твоей возможной невестой. Когда ты не хочешь — ты не можешь соврать, и тогда не хотел, — девушка отстраняется и выжидающе смотрит в глаза. — Куда ты едешь, Александр?
— Рано или поздно, но мне пришлось бы покинуть поместье. И суд — только одна из причин. Агата, я выиграл дело, обязан присутствовать.
— Я не думала, что все случится так скоро.
— Настолько скоро. К слову, не один я устал гоняться за резвой мышкой в клетке.
— Тоже мне мышка.
— Тогда я такой себе кот?
— О, нет… Алекс, нет-нет, — она смеется и утыкается в него обратно. Нильсен удивляется такой реакции, но все равно прижимает девушку к себе. Крепко. Будто в последний раз. Она молчит, но потом грустным, дрожащим голосом дополняет: — Ты же вернешься?
— Не знаю, точно не в ближайшее время. Дома дела тоже есть. Нас с Фредериком не было там два месяца.
— Мне казалось, Александр и швабра — несовместимые вещи.
— Могу фото отправить.
— Будет самым любимым, честно.
— Я люблю чистоту, поэтому ничего удивительного. Конечно, тут все делала Марта, а я был рад распутывать паутину, пока под боком рыжеволосая упрямая леди твердит тебе об осторожности, вваливается из подземных ходов и даже по ночам успевает напомнить о себе.
— Мне кажется, ты был вполне доволен.
— Очень даже. А еще я был доволен твой девушке… — сзади послышался гудок машины Фредерика.
— Счастливого пути, — перебивает его Агата и улыбается, за руку тащит из поместья.
— Я не договорил.
— Я знаю, что ты хотел сказать. Я тоже тебя люблю, — она награждает его крепким поцелуем в щеку.
— До встречи. Будь осторожна, не разгроми поместье. Окно помнит теннисный мячик, которым ты так невежливо потревожила.
После напоминания она переводит взгляд на окно на втором этаже — новое, немного отличается от тех, что стоят уже много лет. Надо его покрасить, определенно, немного темнее. Когда она опускает голову, чтобы бросить в Александра какой-нибудь фразой, дверь машины закрывается, а через слегка затемненное окно видна ухмылка Нильсена. Агата улыбается в ответ, махая рукой, — он делает то же самое, после чего машина отъезжает от особняка и вскоре скрывается за поворотом.
Агата стоит на том же месте: минуту, две, пять, не решаясь зайти в дом, обратно, в гробовую тишину. Из самой далекой комнаты не слышны всхлипы Элизы — терять близкого человека, любовника оказалось очень тяжелым для простодушной, ранимой девушки, она не злится, просто не может поверить в правду — Марта решила помочь с тетушкиным (теперь ее) садом. Харрис удается оторвать взгляд от дороги и вернуться в особняк. В полном неведении она садится на расписной диванчик в камине и просит Марту, громко позвав, налить крепкого сладкого чая с лимоном.
— Ваш чай.
— Давай все-таки на «ты»?
— Хорошо, Агата, твой чай.
— Спасибо.
Харрис погружается в раздумья, пока служанка вновь уходит в сад. Вероятно, первым делом стоило бы разобраться с бумагами.
И поговорить с Элизой, конечно.
***
Закат, розовые, смешанные с оранжевым, нежные облака, которые любил запечатлеть Чарльз на старенький фотоаппарат, виднеющаяся вдалеке луна и запах готовящихся на поляне Элизой и дядей шашлыков — идеальная компания на теплый последний день Августа. Агата покачивается в кресле качалке на огромном балконе над парадным входом, держа в руках красное вино, переданное родственниками, и укутанная в теплый плед. Ее взгляд устремлен в небо — оно переливалось, мешало в себе краски, как облака, медленно проплывающие вдалеке. Голову посещают воспоминания — нет, не смерть тетушки, и даже не лицо и слова брата.
Она видит Александра, его улыбку, слышала колкости и заботливый, тихий голос, чувствовала прикосновения рук, от чего плечи покрывались мурашками, поцелуи и шее, что просто сводили с ума, запах парфюма, надолго остающейся после близости или, когда она носит его одежду.
Ей было не стыдно признаться себе — она скучает, ужасно скучает, каждый божий день надеется, что машина появится у ворот, а в ней — ее Александр, которого не потрепало ни одно испытание. Прежний Нильсен, с кем жизнь в особняке станет в два раза громче.
Но есть ли у него причина возвращаться, где из всего хорошего и не очень он имеет только Агату Харрис и месяц расследования?
Девушка поднимается со стула и шагает почти к краю балкона, наблюдая за Элизой и Чарльзом, которые играют на поле возле небольшого костра в карты на деревянном столике. Завидев девушку, стоящую на балконе и наблюдающую за ними, Элиза шлет ей воздушный поцелуй и зовет к ним, а Чарльз произносит что-то в роде «Настоящая наследница», улыбается и опускает голову в свои карты, продолжая продумывать следующий ход — дочь опять его уделывает.
В голову приходит вопрос — как бы на отреагировал Александр, смотря на гордо возвышающуюся над ним Агату с пледом на плечах, красным вином в руках и растрепанными рыжими волосами, собранные в небрежный хвост? Бросил колкость, но не чтобы задеть, — подчеркнуть и отметить. А она бы, наверное, удостоила улыбкой и коротким ответом, над которым он посмеялся, а затем утащил хозяйку отсюда куда подальше — может, в ароматный, темный лес, а, может, к нему в постель. Фантазия у Нильсена сравнима с бездонным мешком — всегда придумает что-то новое, определенное для этого случая, неповторимое и незабываемое. Агата клянется, она помнит каждую его идею и ее воплощение.
Агата легко улыбается, слегка краснея, и прижимает плед к груди.
— Агата, спускайся давай, шашлыки готовы.
— Успей их достать, пока я придумаю, как тебя обойти, — Чарльз продолжает ломать голову над ходом Элизы.
— Не успею. Пап, ну это же посильная задача…
— Наверное, Лиззи.
Агата ставит бокал с вином на столик и качает головой. Приятно наблюдать за счастливой семьей, а еще лучше — быть ее частью.
— Иду, — Харрис, спеша, спускается к родственникам и принимает от Элизы вкусную свинину.
— Скажи потом, как тебе.
— Конечно.
Большой кусок отправляется в рот.
***
— Как на мне это платье?
— Отлично подчеркивает фигуру, — пьющая какао с зефиром, Агата сидит на кровати сестры, пока Элиза крутится перед зеркалом, примеряя целый набор нарядов, присланный в честь начала ее учебы в колледже.
— В первый день сошло что-то официальное. Представь, я как надела юбку-карандаш, так сразу превратилась настоящую леди. А девушкой тоже хочется побыть. Все упадут, когда увидят меня в таких нарядах.
— Их чаще всего придется скрывать под халатом.
— Ну, у меня же не только платья. Есть, вот, костюм, строгий, но очень красивый. А еще… черт, где же он?
— Не торопись, меряй. Тебе в колледж только через два дня. Здесь ты в них не походишь — сентябрь в этом году ужасно холодный.
— Говоришь, как старушка. Сама-то ходишь только в джинсах и рубашках, их покупаешь, а на платья не смотришь. Я уверена, Алексу бы понравилась ты в платье-тунике, бэби долл или просто в длинном свитере. В наряде горничной же приглянулась.
— Мне бы твои знания…
Элиза хихикнула и стала надевать кофточку с декольте и мини-юбку.
— К слову, осталось немного. Почти пакет разобрали. Тут и тебе есть, посмотри, — Элиза достает еще один пакет и читает содержимое с бумажки, приложенной сверху. — Костюм черный, костюм синий, пальто. О, посмотри-ка, черное английское платье и теплое лавандовое с кожаным черным.
— Родственники закупились…
— Брось, всегда видела тебя в таком. Примерь второе, пожалуйста! — сестра сгорала от нетерпенья — еще немного, и она бы пробил им потолок.
— Уговорила.
Агата слезает с кровати и отдает чашку Элизе, в обмен забирая платье, которое быстро оказывается на ней.
— Ты просто вау, — блондинка подводит Харрис к зеркалу. Она не врет — платье идеально сидит на ней, обтягивая и выражая бедра и грудь. Агата улыбается, не сводя взгляд с себя — укутанная, закрытая свитерами, рубашками и куртками девушка преобразилась во взрослую, статную даму.
— Вижу. Может, я ошибалась по поводу платьев. Но это великолепно и…
— Агата, — раздался стук. — Можно?
— Да.
Дверь открылась, на пороге — Чарльз.
— Тебя зовут. На улице.
Сердце пропускает удар — она ожидала увидеть только одного человека. Надев тапки-акулы, она срывается с места и быстрыми шагами идет к выходу. Перед глазами — Александр в теплой куртке, с шарфом и шапкой, чемоданом и набитым, едва не рвущимся рюкзаком. Она останавливается у первой ступеньки, не решаясь прямо сейчас сбивать его с ног. На лице — не то улыбка, не то слезы.
— Вот так с первой минуты соблазнять меня в этом великолепном платье. Как невежливо, мисс Харрис.
Агата не может сказать ни слова — он, наконец, здесь.
— Что ты смотришь, будто призрака увидела? Давай, иди сюда, платье вроде не стесняет движений, — Агата обнимает его, желая прямо сейчас сломать. — То-то же.
— Я… так скучала.
— Я знаю, — Нильсен целует девушку в макушку. — Я тоже. Давай я хотя бы заселюсь, а то у чемодана колесико отлетело?
Харрис мигом отстраняется, позволяя Александру занести вещи.
Дверь отпирается с небольшим скрипом, внутри — темно и холодно, но все так же уютно и просторно. Агата чувствовала, как все возвращается на свои места. Александр заносит последние вещи и облегченно вздыхает, косясь на Агату в платье, включающую свет и открывающую большое окно. Взгляд скользит по спине, останавливаясь на бедрах, а когда она поворачивается — в ее яркие зеленые, словно два изумруда, глаза. Нильсен садится в кресло, продолжая рассматривать девушку, которая останавливается прямо перед ним.
— Не хочешь раздеться?
— Только если полностью.
— Ты только приехал. Поешь хотя бы…
Он перебивает Агату:
— И снял бы с тебя это клятое платье. Я голоден, но только по тебе, нормально я поел у Фредерика напоследок. Да, Агата, я навсегда, как и обещал.
Александр хватает девушку за руку, притягивая к себе и жадно целуя в губы. Агата оказывается у него на бедрах — не церемонится, а желания сопротивляться нет. Она отвечает на требовательный поцелуй, зарывается в отросшие волосы, пока он скользит по плечам, бокам и бедрам ладонями. Агата снимает с него куртку, касается пальцами горячей кожи под синим шерстяным свитером, проводит по ней, заставляя Нильсена напрячься. Александр переходит к шее, так же быстро, настойчиво целует, холодным, на удивление, носом дотрагиваясь до нежной кожи. К слову, руки у него такие же, — от прикосновений мурашки покрывают её тело — он осторожно снимает платье. Агата хрипло шепчет его имя, когда он спускается к груди, и Александр довольно хмыкает, позволяя, себе не сдерживаться, а своим действиям — быть напористее.
Кровать слегка скрипит под ними, но они даже не обращают внимания — поглощенные друг другом, они мнут одеяло, извиваются от ласк и захлебываются от стонов.
Эта долгая ночь — ни что иное, как самый сладкий подарок к концу самого горького, томного ожидания.
***
Утро было таким же, как и в тот день — Агата вновь просыпается в теплой постели, в комнате, наполненной оранжевым светом. Не давая себе времени насладиться, она спускается в холл, заставая Александра в шортах и том же свитере с бутербродом и чаем в руках.
— Сегодня не упала?
— Я испугалась, думала, ты уезжаешь.
— Ты и тогда испугалась.
— В тот раз это был шок.
— Уговорила, поверю.
Агата закатывает глаза и старается отвести голову, но властные губы Александра не дают ей это сделать, накрывая ее. Она отвечает с такой же требовательностью, желанием, зарываясь руками в волосы.
— Только проснулась, а уже злая.
— И как только терпеть будешь?
— Не знаю. Там был месяц, а теперь — вся жизнь.
Она уже хочет что-то сказать, но его губы вновь накрывают ее, заставляя успокоиться.
Еще один действенный и проверенный способ.
