Первопроходцы

Авитус отпустил пилота отдыхать и сам запросил швартовку к Нексусу. С полчаса пришлось подождать разрешения диспетчера— он вообще-то мог сесть без очереди, как Первопроходец, но ему по-прежнему было и горько, и неловко пользоваться правами этого статуса. С другой стороны, отрадно было видеть, как кипит вокруг жизнь: массивные транспортники, юркие челноки, элегантные патрульные корабли прибывали и отбывали, обменивались новостями и сплетнями в пилотском канале — словно на Цитадели в прежние времена. Неслышно подошла и села в кресло навигатора Друза: — Ты что-то смурной какой-то. Ждешь-не дождешься встречи с Эддисон? — Ну, можно и так сказать, — и Авитус подумал, что у него есть еще одна причина не спешить стыковаться с Нексусом. — И еще кое-что… неважно. — Вечером искать тебя в «Вихре»? Может, все же выберешься куда-нибудь помоднее? Составить тебе компанию, или… — Или. Друза озадаченно свела надбровья. Сказать ей, что ли — она все-таки не только правая рука Авитуса, но и его лучший друг. — Сегодня годовщина. Ну, с тех пор как я узнал. — О, понятно, — и она вежливо замолчала, скорбно поджав мандибулы. Через приличествующее время она снова подала голос: — Раз такое дело, хочешь, мамочка возьмет Эддисон на себя? — Да нет, спасибо, — ответил Авитус. — Как-нибудь справлюсь. — Дело предстояло хорошее: назначить к разморозке несколько сотен турианцев. И пусть его мрачный вид наводит на Эддисон страх — может, это позволит ему выбить побольше народу. * * * Конечно, одной Эддисон дело не ограничилось: директор Танн, против обыкновения, потребовал не отчета о расходах и доходах, а слезно просил провести для сотрудников Нексуса семинар о его системе учета. На выходе его поймал Кандрос и как турианец турианца убеждал поставить свой голос под его очередным перестраховочным протоколом безопасности — применить влияние Первопроходца на доброе дело. Только к ночи Авитус наконец разгреб все вопросы неотложной срочности и направился — правильно — в «Вихрь». Заказал себе как обычно и уселся один за столик, задумчиво перекатывая виски в стакане. Дыра в его душе продолжала болеть, не слабее, чем тогда, в первый день, когда лихорадочная гонка, полная надежды, и тревоги, и молитв, оборвалась с последними словами Мейсена из терминала. Но теперь его не дергало каждый раз, когда СЭМ обращался к нему, и не накрывало отчаянием при взгляде на звездное небо. Печаль не исчезла, но отступила в сторону, оставляя достаточно места для того, чтобы жить, работать, чувствовать себя… да хоть как-то чувствовать. Он заказал еще виски. Авитус уже не помнил, сколько он выпил, когда на горизонте нарисовался Первопроходец Райдер. — Привет, эээ… — начал было Авитус и замялся. Обращаться к нему «Первопроходец», когда ты сам носишь то же звание — как-то тупо, да они и не на военном фрегате, чтобы общаться по чинам. «Райдер» тоже нехорошо — прежнего Первопроходца людей звали так же. Долг благодарности требовал использовать самое безопасное обращение. * * * Скотт отвалил от стойки, слегка пошатываясь — удерживаться на высоком барном табурете уже было несколько некомфортно, но уходить он еще не собирался. Вот, кстати, и почти свободный столик подвернулся. Турианец, сидящий за ним, поднял мутные глаза и оказался Первопроходцем Риксом. Скотт всегда при виде него испытывал легкую неловкость — он сомневался, что кто-то еще из посторонних видел его в момент такого обнажения чувств, как тогда на развалинах «Натануса». Неловкость и удивление: ну никак не мог сверхэффективный Авитус Рикс — выживший и сколотивший боевой отряд на Хаварле, без корабля, без СЭМа и без контактов со своими; в результате лихорадочной деятельности собравший живыми три четверти турианцев в анабиозных капсулах; взявшийся за деятельность Первопроходца с места в карьер — не мог он быть тем же турианцем, что разваливался на части от горя и мямлил что-то о том, что он недостоин. Между тем взгляд этого замечательного во всех отношениях турианца сфокусировался на коллеге. — Привет… Скотт, — сказал он. «А что, мы друг к другу по имени? — спросил себя Скотт. — Как друзья? Выходит, мы друзья? Круто!» — и с облегчением плюхнулся на стул напротив. Разумеется, им было что обсудить из новостей и по работе. Но атмосфера и количество выпитого скорее располагали к неуместным в других обстоятельствах откровениям и к заверениям в глубоком взаимном уважении. — ...Ты, наверно, тогда подумал: «Ну и обсосок», — говорил Рикс, приобняв Скотта за плечи. — Да ты чо, нет, конечно! — горячо заверял Скотт, хотя примерно так он тогда и подумал. — И не зря я в тебя поверил, ты вон сколько чего успел. — Делов-то, — качал головой Рикс. — Это все ерунда. Делай что должен, вот и все. Самое трудное знаешь что? — Что? — Скотт старательно поднял бровь. — А вот что. Когда кто-то обращается к тебе по званию, самое трудное… — ...не оборачиваться, — закончил за него Скотт. Не давать сердцу выпрыгнуть от несбыточной надежды, что родной человек стоит у тебя за плечом. Можно привыкнуть быть старшим, отвечать не только за себя, за всех, но любить того, кто погиб, ты не перестанешь. — Вот ты понимаешь, — заплетающимся языком сказал Рикс, а соткавшийся из дыма и лучей дискотечных лазеров, из СЭМА и воспоминаний, дух Мэйсена Барро вежливо кивнул такому же духу Алека Райдера. Вот они-то действительно понимали. Понимали, что пройдут годы и оба: и Скотт и Авитус — привыкнут к своему титулу, врастут в него. Понимали, что путь им предстоит нелегкий, но славный.