Сдвиг по фазе

— Привет, звезды! Я — Грэм, — представился по-богемному лысый фотограф, и Каулицы по очереди пожали его широкую ладонь. — Ну что, готовы ударно поработать сегодня? — Конечно! — Тогда прошу в гримерную. Сейчас распишем вас под узников подземелья и начнем. Братьям импонировал бодрый настрой команды, с которой предстояло провести несколько часов в декорированном под мрачный подвал съемочном павильоне. Билл загорелся этой идеей практически сходу, сразу после звонка пиарщиков, предварительно пообщавшихся с PETA на предмет их новой компании в защиту цирковых животных. Он уже больше года от души отыгрывал образ воинствующего вегетарианца, а узнав основную фишку грядущей фотосессии — про цепи и клетки, так и вовсе заверещал от восторга. Том тогда усмехнулся про себя — еще бы, чтоб братишка упустил такой шанс продемонстрировать миру то, что ему давно хотелось, но без должного повода выглядело бы жутко развратным и несоответствующим его романтическому имиджу? А тут — благородная цель идеально вписалась в мазохистский сюжет, предложенный прожженными рекламщиками. И конечно же, Том снова поддержал брата, как и во всех его дурацких затеях с модными домами — а кто устоит перед таким умильно-просящим взглядом и щекочущим ухо нежным «Тооомми?» Вокруг суетились ассистенты, гример Стенни с торчащими во все стороны блондинистыми патлами, сменивший сегодня у станка Натали, возился с батареей баночек и кисточек. Биллу не очень-то нравилось доверять свое тело «посторонним людям», тем не менее, он понимал, что сейчас придется не просто привычно разрисовывать личико, а наносить настоящий боди-арт. Стенн оказался многопрофильщиком, отвечая не только за грим, но и за декорации. К приезду Каулицев он уже почти закончил создавать палитру насилия: под его руководством пол павильона расцвел лужами крови, масла и грязи. С Томом закончили довольно быстро — немного тона и пудры на лицо, открытого же пространства для рисования благодаря спускавшимся почти до локтя рукавам футболки у него было гораздо меньше, чем у брата. Оглядев результат получасового художества и отметив, что сам бы он извазюкался куда быстрее, старший лениво курил в сторонке, а гример вдохновенно занялся младшим, воодушевленным не менее самого мастера. По мере того, как его кожа покрывалась буро-черными разводами, Билл радовался как дите, по уши забравшееся в самую глубокую во дворе лужу. Том же рассеяно наблюдал за высунувшим от усердия язык Стенном, трудящимся над предплечьем брата. Том сегодня зверски не выспался. Нет, дело было не в загуле, вчера вполне дисциплинированно, как и следует перед ответственной фотосессией, он завалился спать где-то за полчаса до полуночи. Но наутро все равно проснулся с чугунной башкой и долго пытался прийти в себя, борясь с отголосками ночного кошмара. Кто его мучил-терзал во сне, вспомнить не получалось, но ощущение, что по нему проехался тяжеленный каток с шипами, настроения не прибавляло. В довершение чудилось, что в этот переплет он попал не один, а с братом, которому досталось еще хлеще. Но жуткие подробности, которые легко можно было бы обстебать вместе с Биллом и тем самым избавиться от неприятного чувства, вырисовываться не желали. Смуглый, плечистый Эшли в соседней комнате уже направлял лампы и софиты на ржаво-черный столб, укрепленный в полу. — Ну, как тут у вас? — Грэм, любовно оглаживая огромный профессиональный фотоаппарат, возник за спинами братьев. — Все готово. Красавцы! — Стенн бросил на столик скомканную салфетку. — С Томом я закончил. Билл — еще пара минут, ОК? Сейчас руки отмою и подправлю тебе макияж. Гример, обогнув вертящееся кресло, прошагал к смежной ванной комнате и потянул дверь на себя. — Там черный кафель, — не успев сообразить, к чему он это ляпнул, выдал Том за мгновение до того, как дверь открылась, демонстрируя блестяще-аспидные стены. Билл недоуменно воззрился в проем душевой и перевел взгляд на брата. Том побледнел и, нервно сжав кулаки, пояснил: — Я не видел, я … просто почувствовал. — О, правильный настрой налицо, — пошутил Грэм. — Том, пошли, примеримся, пока Стенни с Биллом заканчивают. — Я подожду здесь, — глухо ответил старший Каулиц и уселся на низкий табурет рядом с братом. Глаза Билла удивлено распахнулись — чего это близнец решил изобразить? Выпендриваться вообще-то его прерогатива, но вроде как поводов пока не давали? Фотограф не стал спорить, лишь пожал плечами и вернулся в павильон. — Ты чего? — тихо спросил Билл у застывшего с каменным лицом брата. Если бы он сам знал — чего! Том сроду не обладал никакими паранормальными способностями, кроме пресловутой близнецовой связи. Но сейчас что-то расплывчато-жуткое настойчиво ворочалось в его памяти. И еще очень-очень не хотелось оставлять Билла одного. Собственно, этого ему не хотелось никогда. Съемочная площадка выглядела стильно — для застенка. Пока Грэм повторял им концепцию и уточнял детали и раскадровку, Том, почти не слушая, вертел головой по сторонам. РЕТА хочет видеть невыносимые условия существования животных? Да это же реальная комната пыток! Вот зачем, скажите, понадобились крючья для подвешивания мясных туш? Причем тут цирк? Том обернулся на клетку в углу, с которой свисали зловещие красные крюки, и вздрогнул, поняв, что «увидел» их до того, как посмотрел. Что за гребаное дежа вю? А дальше все завертелось в ритме запущенного метронома — картинка за картиной всплывали из памяти безжалостно четкие подробности. Тому казалось, что он даже слышит щелки перелистываемых в его голове кадров, хотя Грэм действительно защелкал камерой, плавно перемещаясь вокруг них — настраиваясь. Фотоаппарат Leica — Том знал марку ДО того, как прочитал блестящие буквы. Переносной музыкальный центр у стены, негромко мурлычащий голосом Шакиры. Черный браслет-фенька на руке ассистента, который застегивал на Билле кандалы. Красный канат среди вороха драных шкур и цепей. Том уже видел все это, но не мог вспомнить где, при каких обстоятельствах. Ему стало страшно. Он заворожено уставился на брата, глядя, как тот заливисто смеется, трогая туго охвативший его шею металлический обруч с цепью на конце — и этот смех с запрокинутой головой он тоже помнил! Билл почувствовал его напряжение, и чуть нахмурившись, так же, глазами, спросил: — Что случилось? Том мотнул головой, на этот раз зацепив взглядом красный фонарь-аварийку у двери. Сейчас он был еле заметен, а Том видел его горящим кровавым пятном. — Том, тебе жарко? — Стенни уже в который раз промокнул спонжем его лицо — на лбу и над губой с завидным постоянством собирались мелкие блестящие капельки. А камера требует идеальной матовости. Подумать — всего-то нужно получить на выходе пару снимков для рекламы РЕТА да отснять ролик making of. Но чтобы добыть всего два идеальных кадра, придется настрелять целую кучу «молока». А калейдоскоп в голове Тома продолжал вращаться. Теперь его внимание полностью сосредоточилось на брате. Осветитель повернул софит прямо в глаза, и Билл зажмурился. Билл неосторожно наступил в лужу искусственной крови. Биллу подносят сок, и он жадно тянет его через трубочку, сам же хихикая над своей беспомощностью. Билл, прогибаясь в спине, хватается кровавыми руками за столб. Не мучайся Том сейчас смутными воспоминаниями, гримеру все равно бы пришлось за ним «поухаживать» — испарина, устремленный в пол ошалелый взгляд и нервно стирающие боевой раскрас пальцы ему сегодня были гарантированы по-любому. Наблюдать за облаченным в черную кожу и закованным по рукам и ногам Каулицем без ущерба для психики было просто невозможно. На этот эффект рассчитывала РЕТА, привлекая к себе внимание общественности, на этот эффект рассчитывал и Билл — по той же причине. И если б не ночные демоны, Тома сейчас одолела бы целая свора его привычных искусителей, нашептывающих, как невыносимо соблазнителен в цепях его близнец. У Эшли из кармана торчит светлый шнурок. Билл смеется и по-собачьи чешет спину о столб. «Что-то не так. Нужно срочно сказать брату», — наконец сообразил Том. Но что сказать-то? Что у него глюки и дежа вю? Близнец и так понял, что с ним творится какая-то фигня, но озвучь он свои страхи да еще и прилюдно… Потом еще в наркоманы запишут, вот тот же Стенн или Эшли возьмут и сольют в прессу, как гитариста ТН накрыло во время съемки! Надо дождаться перерыва и поговорить с младшим наедине. Билл снова захихикал, а поняв, что его проказы рассекретили, и вовсе довольно заржал — он умудрился, насколько позволила цепь, облизать со своего запястья почти всю искусственную кровь! Еще за день до съемок с подачи всезнающей Натали он самолично выдвинул условие, чтобы для их с Томом грима использовали только натуральные ингредиенты. Анилиново-клеевая отрава — да ради бога, хоть все стены ей залейте! Но на кожу — только свекольно-сахарный сироп, можно с уксусом, а лучше — со спиртом! И получив желаемое, сейчас он развлекал себя, слизывая с рук кисло-сладкие потеки. Грэм со Стенни переглянулись, укоризненно качая головами — взрослый парень, а ведет себя как маленький! — но тут же попав под обаяние Билла, заржали уже втроем. Том чуть слышно охнул — и эта сцена тоже оказалась странно знакомой. Близнец резко оборвал смех и уже с нескрываемым беспокойством посмотрел на брата. С десяток брошенных «все нормально?» и столько же неуверенных кивков не прибавили ясности ситуации. Когда заведенные назад руки наконец закрепили к столбу, Том устало откинул голову и глубоко вздохнул — надо просто успокоиться. Из бумбокса в углу полился низкий грудной голос Таниты Тикарам. И мир вдруг перевернулся с ног на голову, больно впиваясь в мозг острыми иголками — twist in my sobriety. Воспоминание обрушилось неожиданно, картинки ночного кошмара затопили воображение, мелькая быстро, как в ускоренной съемке, не теряя при этом отчетливости. Вот только в кино этот эффект обычно используется для подчеркивания комедийности действа, а Тому наблюдать за происходящим было сейчас соовершенно не смешно. Добродушный Грэм с профессиональным прищуром вмиг превратился в брутального маньяка со злобной усмешкой. Обаятельный Стенни оскалил кривые резцы и, похотливо облизнувшись, вперился в Билла жадным взглядом. А сам Билл, еще миг назад обезьянничавший у столба и ежеминутно ржавший прямо в камеру, изобразил на лице очередную плановую гримасу страдальца, не понимая, что план уже изменился, и что совсем скоро страдание перестанет быть маской. Look my eyes are just holograms… Том смотрел в пустоту и видел в ней происходящее — сейчас? через несколько минут? не произошедшее вообще? — четко, как наяву. Ассистенты суетливо мечутся взад-вперед, гремя цепями и обжигая пальцы пластиковыми стаканчиками с кофе, тормошат их с Биллом, развешивают и раскладывают реквизит… Том с ужасом понял, что странные предчувствия не обманули — ночью ему действительно снилась сегодняшняя съемка. Вот Стенн гримирует их, вот Грэм с помощниками одевают на них кандалы и изображают приковывание к столбу. Билл щедро выдает на камеру невинно-порочные, на грани фола образы. Долгожданный перерыв и свобода! Все выходят из студии, Билл потирает запястья и шею. Пицца, кофе, кола. Билл, хохоча, умыкает из-под носа Эшли приглянувшийся кусок пиццы. Стоп! Перерыва еще не было! Он все еще сидит у столба с заломленными и затекшими руками. И продолжает наблюдать, как… …небрежно смахнув крошки, все встают и идут продолжать съемку. Оператор, дожевывая на ходу кусок, трусит за ними. А они по очереди лезут в клетку. Том отчетливо видит, как клетку запирают на защелкнувшийся замок. На Билла снова одевают кандалы и цепи, и снова таким образом, что он не сможет ни дотянуться до него, несмотря на тесное пространство, ни освободить себя, если что. Если — что? Том заворожено следил за происходящим на экране внутреннего взора, не заметив, как закусил губу до крови, причем отнюдь не бутафорской. Его сажают на табурет — для оживления композиции — и лицо Грэма, сковывающего его руки над потолком клетки, расплывается в злобной ухмылке. Показалось? Камера размеренно жужжит, снимая со всех ракурсов, лейка отщелкивает кадры.  — Все! — говорит Грэм. — Отличная работа, парни! — и прижав к груди фотоаппарат… выходит из павильона, бросив им напоследок странный взгляд. Так дрессировщик смотрит на тигров, которые отвратительно вели себя на представлении и заслуживают наказания. А потом гаснет свет. Несколько секунд Том ничего не видит, только слышит шаги вокруг клетки и испуганный голос Билла: — Какого хера?! Но темноту прорезает тусклый свет аварийного фонаря на стене студии. Клетку куда-то везут. А дальше начинается кошмар. Билл кричит не переставая, а он сам задыхается от ужаса и осознания собственной беспомощности. Это не с ними, этого просто не может быть! Но грубые руки — повсюду — доказывают, что еще как может. Спасает Тома темнота, на этот раз субъективная — он просто отключается. More than twist in my sobriety, это нечто большее, чем сдвиг по фазе. Том моргнул, фокусируя остекленевшие глаза, дыша тяжело и хрипло, как загнанная лошадь. С висков струился липкий пот, попытавшись его стереть, он дернул цепь — не дотянулся. И тут же истерично заорал: — Снимите с меня это! Билл испуганно отшатнулся от неожиданности: — Да что с тобой творится?! — похоже, он не на шутку разозлился на заморочки брата. — Билл, давай остановим съемку, — тихо, но твердо предложил Том. — Ага, давай! Вот прямо сейчас пойдем и скажем: нам типо надоело, мы устали стоять в этих дурацких цепях, фотосессия окончена! Том, ты хоть представляешь, что говоришь? А слово «неустойка» тебе знакомо? — пригнувшись, насколько позволил ошейник, прошипел ему в лицо брат. Том понурился и еще тише попросил: — Давай хоть потребуем, чтобы нас снимали порознь? — Том, — злость близнеца улетучилась так же внезапно, как и прорвалась, он поймал и успокаивающе сжал его руку. — Это действительно напряженная съемка. Но нам нужно закончить ее. Чем быстрее мы это сделаем, тем быстрее уедем отсюда. И я обещаю — завтра весь день будем валяться на диване и ничего не делать! Я даже готов подписаться приносить тебе пиво и чипсы — прямо под нос! — Ты не понимаешь… Завтра может не наступить, — обреченно отвернулся Том. Убитый вид старшего Каулица сотворил чудо — Грэм лихорадочно жал на спуск и, бурча под нос «отлично, просто великолепно!», закончил с первой сценой уже минут через пять. — Все, ребята! Перерыв! Тому жизненно необходимо было утащить брата в какой-нибудь укромный уголок и рассказать ему все без утайки. Но сначала упрямый близнец зверски захотел есть — Том грустно отметил про себя, что Билл, как и во сне, выхватил кусок пиццы из-под руки Эшли. А потом им пришлось снимать их речь в защиту прав диких животных. Билл как всегда сиял, бурно жестикулировал, а Том никак не мог убрать с лица мрачные думы. — Сделай уже лицо попроще! — пихнул его в бок близнец. — А то как на похоронах! Изо всех сил пытаясь держаться, старший что-то промямлил в камеру и продолжал стоять с тухлой миной рядом с искрящим энергией близнецом, еле дождавшись десятиминутного перекура, когда наконец появилась возможность уединиться. — Ты чего тут устроил? — накинулся на него Билл, едва они отошли к окну и закурили. — Послушай меня, только не перебивай, ладно? — Том поглаживал руку брата, забив на грим — ему был просто необходим физический контакт, что-то, что удерживало его по эту сторону реальности, не давая завыть и окунуться в кошмар. Этим чем-то и был для него брат. А если совсем честно — брат был для него всем. Том коротко и по возможности не слишком эмоционально рассказал про свой сон, про дежа вю, про последовательность повторяющихся наяву сцен. А когда закончил описание трагического конца сегодняшней фотосессии, Билл, примерно молчавший все это время, не выдержал и расхохотался: — А я уж думал, что что-то серьезное! Томи, сколько раз я тебе говорил — такое количество ужастиков вредно для психики! Чего ты там вчера насмотрелся? «Пункт назначении-4» что ли наконец осилил? — Билл, пожалуйста, поверь… — Естественно, я тебе верю! И ты веришь в то, что все произойдет, как в твоем кошмаре. Вот только сон — это лишь сон. И видение у столба — лишь твое воображение. А платить неустойку за сорванную съемку как-то не хочется, согласен? Сердце Тома ухнуло вниз — не поверил. «Ты же знаешь меня как себя! Ты же должен почувствовать, что это не просто блажь и разгулявшиеся нервы! Хотя… если ты до сих пор не заметил моих неправильных чувств к тебе, может и сейчас… Господи, Билл, ну услышь же меня!!!» And never do what you say I'll never hear you And never do what you say — Хорошо, я понял. Ты считаешь меня психом. И ты не собираешься ради моей прихоти отменять фотосессию. Но уступи мне хотя бы в одном — давай настоим, чтобы нас снимали по отдельности? — Том, ну ты же понимаешь? Фишка не только в нашей известности, но и в нашей близнецовости. Мы все делаем вместе. И концепция требует, чтобы на этих фото мы тоже были рядом. — Но существует же фотошоп в конце концов! Смогли же сатурновцы объединить вас с Элисом? — Не находишь, что и цепи можно было нарисовать в фотошопе? — язвительно парировал брат. — Но нет, РЕТА раскошелилась на гримера, декорации и прочее дерьмо, чтобы кадры были живыми! И объясни мне, какая к черту разница — вместе нас будут фотографировать или по одному? — Второй будет свободен, — глухо ответил Том. — И если что сможет помочь. Билл закатил глаза и глубоко вздохнул: — Том, я понимаю, насколько тебе сейчас… неуютно, — он сбавил тон и положил руку на шею брата, ласково перебирая пальцами. — Я бы тоже дергался и сходил с ума, приглючься мне такое! Но поверь, все будет хорошо. Пока мы вместе — с нами ничего не случится. Я обещаю. И это… с меня потом расслабляющий массаж, согласен? — Билл заискивающе подмигнул. — Каулицыыы? Заканчивайте травиться дымом, работа зовет! — послышался громкий клич фотографа, уже успевшего переместиться в студию. Вторым действием по плану шла «клетка» — настоящая, спасибо хоть предварительно вычищенная, стальная клетка для перевозки зверья на небольшие расстояния, например, от вольера к цирковой арене. — Первый пошел! — махнул рукой оператор, и Том, согнувшись, пролез в узкую дверцу, но тут же, с трудом развернувшись, двинул обратно. И даже не двинул, а скорее попер, выталкивая спиной вперед чуть не упавшего Билла. — Ты че — совсем?! — возмущенно взвился он на мрачного брата. — Я не буду сниматься в ней, — категорически заявил старший Каулиц, но голос подвел и предательски вздрогнул. — Том, в чем дело? У тебя клаустрофобия? — Грэм был скорее в недоумении, чем рассержен внезапным вывертом звезды. И ладно бы Билл закапризничал, а тут … — Том? — угрожающе прошипел брат. — Прекрати! — Ты что не можешь раз в жизни просто поверить мне на слово? — Том старался говорить медленно и весомо, но истеричные нотки свели на нет всю серьезность вопроса. — Вы о чем? Аллергия на запах животных что ли? — предположил растерянный фотограф. — Все нормально, Том сейчас залезет обратно, и мы начнем, — с нажимом ответил Билл за обоих. «Бесполезно! Он меня не слышит», — обреченно понял Том, и не оглядываясь, втиснулся в клетку. Когда близнец устроился у него под боком, он вздрогнул от тихого щелчка, который никто и не заметил за лязгом закрываемой двери — замок закрылся. Они на самом деле взаперти. Он молча поднял голову, подставляя шею под металлический ошейник, который был на брате в первом акте звериной драмы, молча пристроился на подставленном табурете, но когда дело дошло до рук, распсиховался с новой силой. — Почему нельзя просто одеть на меня наручники и примотать цепью к решетке, как Билла? У меня руки затекли после первого раунда! Животных не пристегивают к потолку, если на то пошло! — Том, так ты будешь выглядеть обреченнее, а обреченность-то нам и нужно показать. Ну же, подними руки, — терпеливо, как ребенка уговаривал парня Грэм. Том умоляюще посмотрел на брата и… сдался под его укоризненным взглядом, протягивая руки сквозь прутья крыши. Пока его сковывали, он тихо шептал Биллу: — Держись крепче, сейчас ассистент заденет камень-подпорку, клетка накренится, а ты стукнешься задницей о пол! — С чего бы это мне прикладываться задницей, если я и так сижу на полу! И ничего… В кармане брошенной на стуле куртки громко заверещал мобильный, и молоденький парень, забыв выпустить из руки цепь, которой он старательно приматывал Билл к решетке, дернулся на звук, с разворота задевая ногой белый брусок пеноблока, подложенный под клетку наподобие тормозных башмаков. Шаткая конструкция наклонилась, и Билл, уберегая лицо от столкновения с прутьями, отшатнулся назад, но цепь дернула его за руку обратно, и он ощутимо ударился копчиком о железный пол. — Ты знал! — удивленно выдал он. — Боже, неужели свершилось?! Теперь ты мне веришь? Близнец неуверенно кивнул. — Тогда давай срочно остановим съемку! Придумай что-нибудь, тебя они послушают! — Том, — брат смотрел с жалостью. — Все уже готово, нам осталось сделать несколько снимков, и мы уберемся отсюда. Поверь, мне тоже неприятно торчать тут согнувшись в три погибели. А твой сон — просто обычный кошмар. Хотя, допускаю, с элементами ясновидения. Вот как сейчас, — Билл поморщился, собираясь потереть ушибленную попу, но не дотянулся. «Бессмысленно. До него не достучаться» Том до сих пор не испытывал подобного страха: страха-ожидания, страха-предчувствия, страха-неизбежности. Он заполнил рот терпким вкусом горького миндаля. А еще от него приятно засосало внизу живота — страх возбуждал, и тепло плеча Билла вливалось в бедро дополнительной порцией яда. Том неожиданно вспомнил рассказы о средневековых висельниках, спускавших в момент потери опоры. Страх перед неизбежным концом поворачивал физиологию вспять, заставляя тело корчиться уже в сладких судорогах. Якобы потом под такими виселицами вырастала мандрагора. Тома передернуло — ничего себе аналогии! Но ощущение того, что еще чуть-чуть — и все, кошмар наступит, а пока что есть несколько минут или секунд, чтобы его остановить, предотвратить, противно скрутило нутро в клубок. Потерянные мгновения смешивались с накатывающей неотвратимостью, вливались в нее, а Том, потея от ужаса, купался в собственном бессилии. Может, Билл прав: это все нервы плюс долго скрываемые чувства да парочка некстати просмотренных ужастиков? Он понимал, что ведет себя как истеричная девица, но если это не просто интуиция? В любом случае теперь остается только ждать развязки. Погашенные софиты отставили к стене, Грэм довольно потянулся, снимая с шеи ремешок фотоаппарата. Том звякнул кандалами о клетку и покрутил головой в неудобном ошейнике. Впрочем, это неудобство скоро покажется просто раем… — Ну все, все, — прошептал Билл, — мы уже закончили. Сейчас с нас снимут эту херню и… — Билл… Тот с участием посмотрел на брата, а Том одними губами произнес «не снимут». Он уже не рвался, не метался и не истерил, потому что знал — поздно. Просто обреченно смотрел на близнеца, гладил его взглядом, думая уже не о том, что произойдет уже через несколько секунд, а что они оба идиоты. Младший — потому что забил помехами их личный частотный канал, наставил дурацких заслонок и чувство-отражателей и слушал лишь рассудок. Он сам — потому что не смог донести до брата то, что тот упорно не хотел услышать из его робких намеков и признаний. Не только сейчас — на протяжении нескольких лет. Том так и не признался брату в том, что по его разумению, сейчас говорить уже не стоило. В голове тупо крутилась песенка Таниты про случившийся с ней сдвиг по фазе. Плевать на то, что подумают, мне стоит мыслить иначе… Может и правда — стоит? Может, не поздно еще? Нет, Том, увы… К вящему изумлению брата он промурлыкал вслух: Look my eyes are just holograms Look your love has drawn red from my hands From my hands you know you'll never be More than twist in my sobriety Руки? Его руки в крови, пока еще свекольно-водочной. И любовь здесь ни при чем! Слово «люблю» в их лексиконе означало ту самую любовь, которую демонстративно отрицал на людях Том и упорно искал Билл. То есть сказать «я люблю маму» или «я люблю Скотти» — было допустимо и естественно, а сказать брату «я люблю тебя», находясь не на сцене или интервью, а просто наедине, на диване — было бы ненормально. Их неразлучность и привязанность не нуждалась в словах и подтверждениях. Любовь же — это то запретное, что чувствовал Том к своему близнецу, и что тот отказывался видеть, несмотря на близнецовую связь. А это чертово предвидение, назови его хоть игрой разума, хоть сдвигом по фазе, лишь очередное подтверждение, что эта связь не так уж и крепка, как им казалось, раз брат так и не поверил ему. Он снова не о том? Танита пела про заворот мозгов от известного лишь ей «него», она не могла более двадцати лет назад предугадать рождение близнецов, старшего из которых напрочь снесет от младшего, и он будет обожать его страстно, тайно, и безответно. Том нервно хихикнул, на что Билл грохнул цепью о решетку, и крикнул в сторону копошащегося в углу Эшли: — Вы там заснули что ли? Собираетесь вообще нас выпускать с этого насеста?! Том уже кожей чуял, что до их персонального апокалипсиса остались считанные секунды, и все же продолжал цепляться за слова песни. Может пресловутый «некто», чья любовь вдохновила певицу на эту песню, и был для нее «всего лишь» сдвигом по фазе, но Билл для него — самый что ни на есть глобальнейший сдвиг! И плевать, что «люблю» для них слово-табу, он имеет право произнести его! Свет погас внезапно, Билл лишь испуганно ойкнул, но Том коснулся мыском кроссовка его ноги и сказал так громко, что было слышно наверное даже в самой дальней комнате съемочной анфилады: — Не бойся, братишка, я с тобой. И я люблю тебя! «Пока мы вместе — с нами ничего не случится» — вспомнились слова брата и теплые пальцы на шее. На стене загорелся тусклым красным светом аварийный фонарь. Том был готов ко всему, но не к обращенному к нему взгляду близнеца. Как же несправедливо устроен мир, если прозрение наступает так поздно, в их последний совместный миг! А Билла, казалось, не волновала наступившая темнота. Вместо положенного ему выкрика «какого хера?», он подался вперед, глядя влажно и остро: — Любишь? — Люблю. — И я, — прозвучало в ответ мягким бархатом. Лампы под потолком мигнули и снова загорелись ровным светом. — Чертовы пробки! — двое ассистентов подошли к клетке и стали аккуратно освобождать братьев из их пут. — А где Грэм? — не веря в происходящее, оторопело спросил Том. — Где ж ему быть — уже на комп фотки скидывает. Невтерпеж ему, творческая личность. Как и вы, — хмыкнул из своего угла Эшли. — Оба-на! А замОк-то тут настоящий! И на кой его вообще закрыли? — один из парней изумленно подергал дверцу. — Народ, у кого ключ? Ключей не оказалось, более того, никто и не знал даже, что механизм рабочий. В итоге пошла в ход монтировка, и операция по освобождению Каулицев была успешно завершена. Все это время близнецы сидели непривычно притихшими. Билл переваривал сказанное, искоса поглядывая на брата. А Том, несмотря на заливающую все тело эйфорию от полученного признания, весь подобрался, в любой момент, ожидая изменения сценария в сторону ночного кошмара. — Эй, ты как? — по ноге прошлась узкая ладошка со следами от снятого наручника. — Лучше всех! — Том улыбнулся брату, видя в его глазах почти ощутимое тепло. Билл вылез наружу, смачно потягиваясь, разминая спину и конечности, но тут же обернулся и протянул руку близнецу, буквально вытягивая его наружу. И молча обнял, крепко прижимая к себе. — Как ты думаешь, можно изменить судьбу за несколько секунд? — прошептал Том, касаясь губами подрагивающего колечка в ухе брата. — Чему суждено случиться — случится, раньше или позже, — ответил Билл, думая о произнесенных наконец вслух запретных словах. — Билл, а ты оказывается фаталист, — недобро усмехнулся Эшли, ковыряясь в распределительном щитке и вполголоса матеря клубок разноцветных проводов и блестящих контактов. Свет снова мигнул. — Что там опять с электричеством, Эш? — недовольно закричал Грэм из смежной комнаты. — Не дай бог, опять придется все сохранять, я уже почти закончил! — Сдвиг по фазе! — отозвался осветитель. — Коротнуло — так и скажи, умник! Не трогал бы ты автомат, а то ведь ноль от фазы не отличишь — отдирай тебя потом! — От судьбы не убежишь, — процедил Эшли, глядя вслед удалявшимся братьям, с ненавистью отмечая, что старший заботливо приобнял младшего за грязное голое плечо. — Я — ваша судьба, раньше или позже, — он нащупал в кармане джинсов так не пригодившийся сегодня ключ на светлом шнурке и ухмыльнулся.