***
— Иду! — послышалось из-за двери. Торопливые громкие шаги всё ближе и ближе приближались к заветной ручке, которая уже через пару секунд была повёрнута в сторону. Эдвард морально подготовился к неизменным россказням Маэса. — Здравствуйте, подполковник, — поднял руку в приветственном жесте Элрик, натянуто улыбаясь и всё ещё проклиная этот понедельник. Все резинки в городе скупит, как только отец вернётся. — Эд? — удивлённо сверкнул узкими очками в серебряной оправе Хьюз, однако вскоре его губы растянулись в улыбке счастливейшего семьянина. — Ты пришёл полюбоваться на мою любимейшую жёнушку Грейсию и милейшую дочурку Элисию? — с некой ревностью, которую полностью перебивали надежда и счастье, поинтересовался мужчина, скрепляя руки в замок перед грудью. — Нет, — качнул головой парень, из-за чего его волосы слегка взметнулись вверх, переливаясь в лучах слепящего солнца жидким золотом. Эта картина на несколько мгновений заворожила даже подполковника, которого ничего, кроме жены и дочери, особо не привлекало. Хьюз осмотрел его целиком, заранее подправив съезжающие очки, и пришёл в ступор. — Эдвард-кун, ты… — Заткнитесь, подполковник, — прошипел Элрик, сжимая руку, которой ещё совсем недавно приветствовал старого знакомого, в кулак. Хорошо хоть, что к его росту теперь не так сильно придираются. Ещё около года назад его нельзя было отличить от бобового ростка, а затем, неожиданно, он начал быстро расти и даже почти догнал своего младшего брата, который для своего возраста был слишком высоким. — Я пришёл попросить вас об одолжении, — выдохнув пар, начал Эд. Маэс кивнул, показывая, что внимательно его слушает. Элрик отвёл взгляд в сторону, скрывая за своими длинными волосами смущение. — У Элисии не найдётся лишняя резинка? Моя порвалась, а… — Нет, — подражая маленькому ребёнку, пожал плечами Хьюз. Эдвард с глазами-блюдцами посмотрел на подполковника, которому для пущей реалистичности вида дитя не хватало лишь венка или букетика из свежих полевых цветов. — Мы недавно ездили в гости к Мустангу, и Элисия взяла с собой все свои аксессуары, которые Рой, в порыве гнева, сжёг, — вертясь из стороны в сторону, рассказал Маэс. Значит, придётся идти так. Теперь Эдвард был твёрдо уверен в том, что боги прокляли его на пару с этим дурацким понедельником.***
— Чёртов год, чёртов месяц, чёртов понедельник, чёртова школа, чёртов день, чёртова резинка, чёртовы волосы, чёртов Хьюз, чёртов отец, чёртова форма, чёртов Ал, чёртовы уроки, чёртовы учителя, чёртов Мустанг, чёртовы ученики, чёртов камень… Чёрт бы всех и вся побрал, — бубнил себе под нос Элрик, уже подходя к школе, вокруг которой мирно прокатывались перекати-поле. Видимо, ни у кого первым уроком физкультура не была, поэтому так тихо. Но это сейчас не так важно, он опоздал уже на пятнадцать минут. Плюс ко всему — начался новый триместр. — Извините за опоздание, можно войти? — открыл дверь в кабинет японского языка парень, испуская ужасную ауру ненависти. — Чувствую жажду крови, — шепнула черноволосая девушка брюнету, сидевшему перед ней, прямо у двери. Эд послал в её сторону испепеляющий взгляд и, услышав краем уха разрешение учителя, который что-то активно чиркал на доске до его прихода, прошёл к свободной парте в конце класса. Как и ожидалось, урок был самым скучным из всех, на которых ему доводилось бывать. Пожилой мужчина не прекращал бормотать и исписывать доску иероглифами. Эдвард пытался его слушать, но сон, которого ему не хватило, начал брать своё уже через пару минут этого ужаса. Парень взглянул на часы, висевшие над доской, нахмурил светлые брови и принялся прожигать своими золотыми глазами секундную стрелку. Однако, простое наблюдение ему вскоре надоело, и Эд начал ещё и считать проходящие секунды. И на триста шестьдесят первой секунде ему это всё опять надоело. До конца урока оставалось менее двадцати минут, а он здесь никак не может не начать засыпать. Элрик тихо фыркнул и сдул прядь волос, лезущую в лицо, только открытое окно думало иначе. Ветер, подхватив золотые нити, полностью испоганил и без того ужасную причёску. Сейчас как никогда раньше хотелось собрать всё это в один пучок и заплести аккуратную косу, которая обеспечила бы спокойствие его нервам и всем, кто его окружает сейчас. Ну, сами подумайте: сидишь, никого не трогаешь, и тут неожиданно почувствовал удар ветра в спину и решил обернуться, а там сидит опоздавший ученик с волосами, как у змеи Горгоны. Уинри Рокбелл не на шутку перепугалась и уже было подумала, что её счастливые деньки ученицы второго класса старшей школы сочтены, но до неё вовремя дошло, что это всего лишь её новая одноклассница. Ещё одной причиной, по которой Элрик заплетал волосы, было то, что его частенько принимали за достаточно симпатичную и милую девочку. Да, немаловажную роль сыграла ещё и его миниатюрность. — Наконец-то, — буркнул Эд, увидев, как секундная стрелка вновь пересекла отметку «12». По всей школе разнеслась трель звонка, а ещё через пару мгновений уставшие от нудных монологов учителей школьники выбежали навстречу перемене. Эдвард встал со своего места и уже было направился к выходу из кабинета, как путь преградил достаточно высокий парень. — Эй, с дороги, — грубо кинул ему Элрик, обходя его и слегка толкая плечом. — Постой, милочка, — брюнет с настоящим ёжиком на голове схватил его за локоть и несильно дёрнул на себя с целью нарушить равновесие «девушки». Однако Элрик был бы не Элриком, если бы просто запнулся о собственную ногу и навернулся на пол, сметая парты и стулья. — Как насчёт прогулки? — Грид, а это был именно он, подтянул его ближе к себе, сцепляя руки на талии. — Я, конечно, понимаю, что здесь одни идиоты учатся, но не до такой же степени, — ворчал себе под нос Эдвард, раздумывая над тем, как бы можно было выбраться из этой ситуации. Сказать, что он — парень, не слишком действенно. Проверял, ни один раз никто не поверил. — Ты такая маленькая и миленькая, — шепнул ему на ухо парень. — Кто микроскопическая фасолина?! — тут же среагировал Элрик, ловко разворачиваясь на сто восемьдесят градусов и с животной силой ударяя оскорбителя по его достоинству коленом. Грид что-то невнятно проскулил и рухнул на пол, при этом успев сместить одну из находящихся рядом парт в сторону. — Чтоб у тебя язык отсох, — пожелал всего наилучшего русоволосый, направляясь к выходу из класса и уже подумывая о том, чтобы в ближайшее время сходить к парикмахеру. — Братик! — эхом прошлось по коридору ещё до того, как Эд успел переступить порог. — Как меня всё достало, как достало, — потирая лоб, устало вздыхал Элрик, поворачивая голову в сторону, откуда доносилось эхо. На него, расталкивая сонных учеников и оббегая спокойно идущих в своём направлении учителей, бежал со всех ног единственный и любимый младший брат. — Ал, я сваливаю! — гордо объявил Эд, направляясь в противоположную сторону. — Братик, стой! — испуганно вскрикнул Альфонс, прибавляя скорости. — Куда собрался, фасолина? — по коже обоих братьев пробежался до ужаса знакомый холодок. Этот голос они знали чуть ли не с самого детства. Любимый учитель химии — Изуми Кёртис. Теперь Эд был не просто уверен, он был убеждён в том, что его прокляли все понедельники в этом бренном мире.***
— Ал, почему жить по понедельникам так тяжело? — потирая шишку на макушке, задал риторический вопрос ему брат. Младший Элрик неловко улыбнулся. — Братик, я ведь тебя хотел предупредить. Сенсей заходила ко мне в класс и спрашивала про тебя. Мне пришлось выпрыгнуть в окно, чтобы хоть на сколько-то обогнать её, — рассказал ему Альфонс, приклеивая белый пластырь на небольшую царапину, расположившуюся на правой стороне лба его родственника. — Вот так, — довольный своей работой, парень убрал всё обратно в аптечку и подошёл к шкафу, возвращая коробочку на место. — Какой же хороший у тебя брат, — улыбнулась медсестра, заметив, что обработка ран закончена. Когда они пришли, она была слишком сильно занята предстоящим медосмотром, поэтому-то Ал и вызвался сам обработать синяки и царапины брата. — Наверное, хорошо быть младшей сестрой под его опекой, — мечтательно вздохнула девушка. Альфонс смущённо улыбнулся. Эдвард, о чём-то задумавшись, не сразу понял, о чём она говорила. Однако, уже через пару секунд он метал молнии во все стороны: — Я парень, мать твою! И я, к твоему сведению, старше его на один год! — медсестра вмиг покраснела и поспешила удалиться из медпункта куда подальше, ведь младший Элрик уже еле сдерживал своего неугомонного брата. — Братик, успокойся, она ведь не хотела, — говорил Эдварду Альфонс, попутно удерживая его захватом под подмышки. Однако парень с длинными волосами не спешил следовать словам младшего брата и всё ещё что-то громко кричал вслед убежавшей медсестре, продолжая попытки вырваться, дёргая ногами и вообще всем телом. — Да я её живьём в стенку замурую! — сыпались угрозы в сторону сильно ошибившейся девушки от слишком уж взбесившегося Эда. Альфонс мысленно клялся самому себе, что на обратном пути из школы обязательно зайдёт в городскую аптеку и купит побольше валерьянки. Хотя, она вряд ли поможет его брату. Скорее всего, станет только хуже. Снотворное подойдёт лучше. Эд уснёт — и придут спокойствие и тишина как в дом, так и в его спокойную жизнь. Да, именно так. — Ой! — раздалось из коридора. Эд удивлённо замер. Ал поднял взгляд на приоткрытую дверь, за которой раздавались тихие шаги, шипение и приглушённые стоны, будто нельзя было прерывать тишину школьных длинных коридоров. — Врежь мне, если я ослышался, — попросил Эдвард, повиснув на руках брата. Альфонс пожал плечами и отпустил его, приближаясь к двери, длинноволосый, пошатнувшись, выпрямился и проследил за действиями младшего. — Эй, с тобой всё хорошо?! — выглянув в коридор и оглядевшись, неожиданно громко и испуганно вскрикнул Альфонс, к кому-то кидаясь. Эд незамедлительно последовал за братом, исчезнувшем за дверью. — Д-да, всё нормально, — раздался робкий девчачий голос. Старший Элрик осторожно выглянул из-за косяка с неким интересным любопытством, сверкавшем в его золотистых глазах. На полу, оперевшись плечом о стену, чтобы вконец не упасть, сидела хрупкая на первый взгляд девушка. Уинри Рокбелл, а это была именно она, сгибалась чуть ли не в три погибели, хватаясь за живот так, будто туда вонзили сразу несколько тупых ножей. Её щёки, которых почти не было видно за длинными прядями светлых волос, были покрыты нежно-розовым румянцем, выделявшимся на болезненной бледности лица слишком ярко. — Ну-ка, давай помогу, — тихо предложил свою помощь Эд, подходя ближе к ней и помогая встать. Девушка подняла на него свои голубые глаза. Они не были слишком яркими или бледными. Скорее, казались очень мягкими и приятными чужому глазу. Тонкие нити самых разных оттенков голубого и синего цветов перемежались меж собой, сплетаясь в этот пушистый комок. Сероватое размытое кольцо её глаз не делало слишком резкого перехода, оно создавало лёгкую тень, будто бы от шали или тюля. — С-спасибо, — смущённо протянула Уинри, не в силах даже сопротивляться помощи. Эдвард аккуратно закинул её руку на свои плечи и, подхватив девушку за талию, медленно выпрямился. — Ал, иди в класс, я за ней присмотрю, — младший Элрик, несколько шокированный такому резкому спокойствию своего брата, который ещё пару минут назад рвал и метал, и сам не понял, как еле заметно качнул головой и пошёл туда, куда отправил его Эд. — Осторожней, не запнись, — предупредил о небольшом порожке парень. Рокбелл глухо угукнула и с видимым усилием переступила препятствие. Тело было непривычно тяжёлым, будто оно неожиданно поменяло свой состав и превратилось в кусок железа, который не сдвинуть. Живот то и дело скручивало и сводило от пронизывающей насквозь боли. Казалось, что там поселился самый настоящий тайфун, переворачивающий всё вверх дном. Голова кружилась как после аттракциона. Жар, расходящийся по каждой клеточке организма, распространялся по всему телу, словно пытался сварить её заживо изнутри. Веки тяжелели с каждой секундой всё больше и больше, так и норовя закрыться, чтобы окунуть девушку в долгий крепкий сон. — Садись, — Эдвард помог ей забраться на высокую кушетку. Уинри, из последних сил стараясь не упасть в такой желанный сон, сделала глубокий вдох и растянуто выдохнула. Голова ненамного, но прояснилась. — И кто же с температурой в школу ходит? — недовольно пробурчал себе под нос Эд. Девушка подняла на него взгляд и только сейчас заметила, что его тёплая рука, приподнимая её растрепавшуюся в разные стороны чёлку, легла на горячий лоб. — Может, дать тебе жаропонижающее? — задумчиво протянул Элрик, отходя от неё к шкафу, на который совсем недавно Альфонс положил аптечку. Рассматривая множество склянок, коробочек, блистеров, которые были уже наполовину пусты, кучу всяких папок и инструкций по поводу применения лекарств, Эд увлёкся настолько, что даже и не услышал тихий хрип, перемешивающийся с невнятным мычанием. — Ты мне очень помогла. Спасибо, — пробормотала Уинри. В конце концов, не выдержав ужасной боли и усталости, она рухнула на кушетку, сминая накрахмаленную простыню и прикрывая тяжёлые веки, которые тянули вниз ещё более тяжёлые ресницы.***
Уинри резко дёрнулась, будто, засыпая, ей показалось, что её тело неожиданно провалилось в какую-то бездну. Девушка неохотно приоткрыла глаза и почувствовала, как руку, лежащую под подушкой, мелко закололо. Аккуратно повертев ей в разные стороны, чтобы хорошенько размять, она огляделась по сторонам. Медпункт. Ну, да, ей ведь стало резко плохо, и Шеска, заметив отнюдь не лучшее состояние подруги, отправила её сюда. Только вот шатенка не смогла пойти вместе с ней из-за учителя, который попросил её помочь с книгами, что должны были пригодиться на предстоящем уроке. А потом… А потом, когда Рокбелл уже почти дошла, ей стало ещё хуже. Да, тогда она чуть было не упала на холодный пол, но к ней вовремя подоспели те, кто был рядом. А там были… Парень и девушка, первый ушёл по просьбе второй. — Ну и долго же ты проспала, — послышалось со стороны. Уинри повернула голову направо и тут же посетовала на мелкую колкую боль в затёкшей шее. Однако, она быстро прошла. — Как себя чувствуешь? — поинтересовалась «девушка» с русыми волосами, которые в лучах заходящего солнца переливались жидким золотом при малейшем движении. Рокбелл с негодованием уставилась на представшую картину, которая для неё была новой, даже слишком. — Э-э-эй, — пощёлкал Эдвард перед её носом пальцами. Уинри еле заметно вздрогнула от неожиданности, вспомнив про то, что перед ней сидит вполне живой человек, а не какая-нибудь знаменитая статуя во всемирно известном музее. — Ты странная, — протянул Элрик, хихикая. Девушка всё ещё молчала, изучая неизвестную ей личность, у которой был огромный вагон всего интересного, да ещё и тележка в придачу, которая, естественно, соответствовала тому самому огромному вагону. — Язык проглотила? — ехидно поинтересовался парень, опираясь на колени и наклоняясь к ней. — Нет, — пролепетала Уинри и мигом спряталась за одеялом, несколько смущаясь такому напору со стороны незнакомой, как она думала, девушки. «А она красивая, — мелькнуло в её голове. — Волосы такие густые и так красиво золотом переливаются, — вспоминая этот образ в лучах закатного солнца, продолжала она сравнивать природную красоту Эдварда с самой природой. — А какие глаза!.. Такое чувство, что смотришь в два огромных янтаря, в которых есть частички золота! Поразительно! Наверняка у такой, как она, много поклонников»! — на последнем предложении, произнесённом в мыслях, она скривилась от зябкого холодка, пробежавшегося по телу, и ярких лучей солнца, неожиданно резанувших глаза, так как Элрик, явно не намереваясь разговаривать с комком одеяла, стянул его с девушки. Рокбелл, хватаясь за кусок ткани из последних сил, неохотно присела на кушетке. — К тебе тут подруга заходила, — кажется, Шеской звать, — просила передать, что извиняется, так как ей позвонил лечащий врач её матери и сказал про ухудшение её самочувствия, — рассказал Эдвард. Уинри почувствовала укол совести. Мать Шески и так находится в достаточно шатком положении, а тут ещё и она со своими проблемами. Нехорошо получается. Надо будет потом обязательно извиниться за доставленное беспокойство. — Эй, учебный день давно закончился. Пойдём, я провожу тебя, а не то вдруг опять плохо станет, — позвал девушку Эд, протягивая руку. Рокбелл покачала головой и неловко улыбнулась. — Нет, я сегодня слишком много проблем всем доставила. Я сама дойду, не переживай, — вежливо отказалась она. Элрик нахмурился и, насильно схватив её тонкую кисть, слегка дёрнул девушку на себя. — О чём это ты?! Я, конечно, понимаю, что ты хочешь сделать всё сама, но иногда помощь других просто необходима! Ты хотя бы понимаешь, что сейчас твоё состояние можно сравнить с человеком, находящимся на грани между реальностью и обмороком?! Вдруг по дороге домой ты упадёшь посреди улицы, и никого рядом не окажется?! А ночью тебя найдёт какой-нибудь маньяк-пьяница и сотворит то, что полностью изменит твою жизнь?! Думай хотя бы своей головой перед тем, как отказываться от помощи! — пожурил её строго Эд. Уинри редко моргала своими голубыми глазами, поражаясь такой открытости и настойчивости. Да, он говорил правду, при этом беспокоясь о совершенно не знакомом ему человеке. Девушка тихонько кивнула, только после этого заметив некое странное ощущение. «Странно, у неё такая сильная хватка, будто и не девчачья вовсе, — пронеслось в голове Рокбелл. — Да и сама рука большая, как у мальчика». Однако, эти мысли ненадолго задержались в её голове, так как со стороны двери послышались приглушённые неторопливые шаги. Элрик отстранился от неё. Уинри с непонятным интересом пристально оглядела, как ей казалось, девушку. Вроде бы, фигура не такая крупная, какая бывает у парней их возраста. Да и волосы слишком длинные, чуть ли не до поясницы. Вряд ли кто-то из парней готов ухаживать за такой шевелюрой и, тем более, носить её каждый день. Это же сколько надо средств? К тому же, волосы кажутся достаточно ухоженными, а, так как парни не слишком уж любят тратиться на собственную внешность, это определённо девушка. Быть может, она ходит на какую-нибудь секцию? Ну, там на бокс или тхэквандо?.. Поэтому-то, наверное, и хватка такая сильная. — Братик, ты на весь день пропал здесь. Тебя учитель по всей школе бегала-искала, — появился в дверном проёме уставший Альфонс. Эдвард слегка поёжился от упоминания об Изуми Кёртис, которая везде искала его. Эта сумасшедшая женщина могла найти братьев там, где бы обычный человек и не задумывался бы искать. — Пойдём домой, братик, отец ведь должен вечером приехать, — напомнил ему ещё об одной немаловажной персоне Ал. Теперь настроение Элрика, до этого и так прилично сломанное понедельником, окончательно превратилось в мелкие кусочки раздражения и злости. — Идёшь? — поинтересовался он у девушки. Уинри кивнула, уже более здоровее улыбаясь. Как оказалось, Рокбелл проживала вместе со своей бабушкой в том же районе, где жили и братья. Родители её постоянно были на работе, трудясь с полной отдачей на благо каждого человека. Девушка не раз упомянула о том, что и сама бы была не прочь пойти по стопам родителей и стать врачом. Дом Рокбеллов расположился на соседней улице, так что дорога до школы была немного короче. Уинри рассказывала им про то, что, когда они только-только переехали сюда и затеяли ремонт, ей удалось отыскать в одной из старых коробок на чердаке несколько альбомов. Альбомы были кожаные и обитые натуральным бархатом с незамысловатым рисунком. Да, раньше только такие фотоальбомы и делали: приятные на ощупь и достаточно ценные. Девушка поведала, что в них было очень много мелких и больших фотографий. Встреча, праздник, юбилей, свадьба, прогулка, окончание университета, школы, поездка на местный и заграничный курорт, роддом, детский сад, школа, секции, кружки — на этих фотографиях вряд ли можно было найти то, чего бы не пережил человек за всю свою жизнь. Из этого рассказа о старых, потёртых временем фотографиях, братья неосознанно узнали в людях, которых описывала Уинри, одну пожилую пару, которой очень часто завидовали даже молодые. Какое бы время года не было, сколько бы времени не показывали стрелки старинных антикварных часов, что бы не происходило на улице, никто и никогда не видел их, гуляющих в одиночку. Бабушка и дедушка, обоим уже было прилично за восемьдесят, каждый день выходили на улицу и тихонько прогуливались по небольшому благоустроенному садику перед своим домом. У старушки в руках мелко подрагивала старая деревянная тросточка, которая тихо ступала на выложенную камнем дорожку или, совершив сразу несколько ударов, ездила по шероховатой поверхности плитки и только потом уже мирно вставала, позволяя своей хозяйке совершить следующий шаг. На старушке всегда было старое фланелевое платье, так и пестрящее своими мелкими цветочками. На её остреньких плечах аккуратно лежала шаль, которую через год сменит более новая и умелая, ведь у неё были две дочери, достаточно сильно любящие свою единственную мать. На лице всегда была счастливая добрая улыбка. На голове был всегда аккуратно завязанный платок, выцветший под лучами солнца и под натиском времени. Маленькие глазки сверкали детским огоньком. Морщинистый лоб постоянно находился в движении, чтобы суметь передать эмоции при рассказе, которые она неустанно рассказывала человеку, что всегда ходил рядышком с ней, под ручку. Худощавые ноги старичка всегда скрывали достаточно широкие тёмно-серые брюки, держащиеся на стареньком кожаном ремне. Заправленная клетчатая сине-белая рубашка, казалось, была единственное и неизменной в его шкафу. Он появлялся на улицах только в этой старой рубахе, предпочитая её новеньким кускам бездушной и маловажной для него ткани. Такие есть у всех. А у него рубашка особенная. Его старушка сшила её на его пятидесятый юбилей, пусть и ушло на это приличное количество времени. На счастливом, залитым солнечным детским счастьем лице всегда можно было найти широкую мальчишескую обворожительную улыбку. Серебряные импланты ярко сверкали. С носа у него постоянно сползали громоздкие толстые очки, которые он незамедлительно поправлял. Его добрые, детские, мудрые глаза смотрели на мир с неким сожалением и, одновременно с этим, огромной радостью, когда рядом находилась любимая бабушка. На голове еле как можно было разглядеть пушок редких белых нитей, поблёскивающих на солнце. Старичок всегда крепко держал старушку, оказывая немую поддержку. Он внимательно слушал её и хрипло, заразительно хохотал над проскальзывающими шуточками. И старичок, и старушка выглядели так, будто только-только познакомились, будто им всё ещё по восемнадцать лет, будто оба совсем зелёные и молодые. Только усталость, печаль, мудрость и детские искорки в глазах выдавали их возраст. Братьям не составило труда догадаться, почему дом продали. Однако, им было сложно поверить в то, что небольшой садик перед домом сохранил свой прежний вид. Всё те же ухоженные клумбы, создающие яркие узоры, небольшой прудик с несколькими рыбками, которые шустро резвились под водой, небольшой ярко-красный мостик над узенькой речушкой, которая шла от искусственного водоёма по всему периметру садика, чтобы легче было поливать цветы, высокая арка, оплетённая вьюнком и розами. Нет, вот эта часть совершенно не изменилась. Даже образ прогуливающейся по садику пожилой пары всё ещё чётко стоял перед глазами, давая понять, что ни старушка, ни старичок пока не собираются покидать своё любимое место для прогулок.***
— Уинри, ты где там опять потерялась? — раздался голос бабушки Пинако с первого этажа. Тихий скрип досок разорвал тишину дома. Старушка, придерживаясь за перила, спокойно поднималась наверх, при этом успевая прикуривать чёрчварден* и выпускать изо рта прохладный приятный дым, который мгновенно поднимался вверх и растворялся в воздухе. Придерживая свою любимую трубку за стаммель**, Пинако неторопливо шла к своей цели, как неожиданно со второго этажа на неё воззрились два тёмных блестящих глаза. Бабушка тяжело вздохнула. — Чего тебе, Ден? — собака, услышав своё имя, мгновенно завозила хвостом по полу. Пинако преодолела последнюю ступеньку и взглянула на валяющуюся у перил собаку, которая так и продолжала смотреть на неё. Ден валяла своим хвостом по полу в ожидании чего-то. — Что, хочешь с нами пойти, старушка? — усмехнулась Пинако. Собака умоляюще заскулила, засверкала своими глазами сильнее. Бабушка покачала головой и направилась дальше, Ден пошла рядом с ней, так и норовя залезть под ноги. — Вот неугомонная, — проворчала Пинако, придерживая чёрчварден зубами за загубник, из-за чего трубка заскакала вверх-вниз. — Уинри, ну где же ты пропала? Нам надо бы уже выходить, — обеспокоенно поинтересовалась старушка, заходя в комнату. Свою внучку бабушка Пинако отыскала за столом, который тускло освещала настольная лампа. Покачав головой, старушка зажгла свет и, наконец, смогла оглядеть пространство. В комнате младшей Рокбелл было всё так же, как и вчера. Большое окно было закрыто тяжёлыми шторами, на которых виднелся рисунок лиловых пионов. Комната Уинри находилась под сводом крыши, поэтому потолок здесь был высоким, под углом. На стенах были поклеены белые гладкие обои достаточно хорошего качества. В углу мирно стоял шкаф-купе с дверьми-зеркалами, визуально увеличивающими пространство. Над столом виднелся ураганчик из бумажных бабочек, которые придавали комнате свежее дыхание. Неподалёку от рабочего места разместилась полка-змейка. На нижних двух полках были аккуратно сложенные стопки книг. На следующей были учебники и тетради, к которым Уинри прикасалась каждый день. На оставшихся трёх разместилось всё остальное: семейные фотографии, свинка-копилка, фоторамка с несколькими рисунками, меняющимися по нескольку раз за год, маленьких и средних размеров плюшевые игрушки, глобус, оленёнок из деревянных деталей пазла, коробочка с орудием для рукоделия и ещё много чего. На одной из стен, около которой ничего толком и не стояло, разместились фотообои с видом на ночной город, который вот-вот должен очнуться благодаря медленно встающему солнцу. Уинри иногда бросала на него взгляды и замирала на несколько минут. Она любила рассматривать мелкие детали большого города, которые никто не замечает даже вблизи. Силуэты зданий с отражающими свет окнами, несколько прохожих, решившихся выйти на улицу ради свежей, бодрящей прогулки, редкие машины, проносящиеся по трассам в лучах рассветного солнца, тонкие ноги строительных кранов, виднеющиеся вдалеке — она с каждым разом замечала всё больше и больше того, чего не заметил бы человек, который куда-то торопится. Сколько Рокбелл себя помнила, время для неё никогда не было слишком быстрым, когда она находилась либо одна, либо в компании малознакомых людей, либо в школе на уроках, либо на улицах, по дороге в учебное заведение или домой. Время для неё, как назло, летело лишь тогда, когда рядом были родители или бабушка. Уинри не замечала ничего вокруг, открывалась своим родственникам, улыбалась и говорила с ними часами напролёт, даже не смотря на время. — Тебе бы отдохнуть, сидишь тут, пылью дышишь, — проворчала бабушка, подходя к зашторенному окну. Девушка, услышав её голос, вздрогнула, чуть было не навернувшись со стула. Рокбелл продрала уставшие глаза костяшками пальцев и тут же зевнула, потягиваясь и разминая затёкшие мышцы. — Что на этот раз прочитала? — поинтересовалась Пинако, поворачивая пластмассовую ручку, чтобы проветрить комнату. — Да так, нашла эксперимент Джона Кэлхуна***, — отмахнулась девушка, рассматривая иллюстрации на страницах книги перед собой. — Джон Кэлхун, говоришь? — протянула бабушка и подошла к ней. — Это тот, что устроил самый настоящий рай для мышей? — поинтересовалась Пинако, наслышанная об этом эксперименте ещё во времена своей молодости. Уинри утвердительно кивнула, тяжело вздыхая. — Он внёс огромный вклад в развитие человека, ничего не скажешь. Однако, в то же время обрёк людей на раздумья и волнения насчёт будущего. Согласись, рано или поздно, но когда-нибудь история человечества закончится. Такова природа и её законы, — выдыхая дым, вздохнула бабуля. — Да и, если честно, мир уже начал становиться таким, каким был для тех мышей в середине эксперимента, — устало покачала головой Пинако. — Ладно, давай собирайся, и пойдём, — быстро закончила разговор старушка, направляясь к двери. Уинри удивлённо вскинула брови. — Куда? — похлопала она своими большими глазами. — Тут неподалёку живёт один старый знакомый вместе со своими сыновьями. Старший, кстати говоря, твой ровесник, — всё ещё придерживая чёрчварден зубами за мундштук, говорила ей Пинако. Рокбелл измученно навалилась на спинку стула. Сегодня ей совершенно никуда не хотелось идти. Все мысли были заняты той девушкой, которую, почему-то, называли «братиком». А ещё это «Эд». Сразу возникает ощущение, что это сокращение от мужского имени, но ведь наверняка есть такие женские имена. Ну, например, Эдда, Эдвина, Эдна, Эдель, Эдита… На крайний случай Эдеминья. Только вот какие это должны быть родители, чтобы назвать свою дочь Эдеминьей, она не знала. Наверное, у них хорошее чувство юмора. Повертев головой в разные стороны и помассировав виски, Уинри встала с насиженного места и направилась к шкафу. Нечего думать о какой-то Эдеминье, если сейчас у неё другие хлопоты. — Как же я не хочу идти туда, но и бабулю оставлять одну не слишком хочется, — грустным взглядом осматривая свой стол, на котором всё ещё лежала раскрытая на эксперименте Джона Кэлхуна книга, бормотала себе под нос Рокбелл. В шкафу, как и ожидалось, ничего более нарядного, чем джинсы и связанный бабушкой Пинако не так давно свитер. Ну, в принципе, с этим можно произвести неплохое впечатление. К тому же, форма в её школе была примерно такой же. Уинри быстро натянула на себя тёмно-серые джинсы, которые сели на неё идеально, обтягивая бёдра и ложась рядами складок на голени. Довольная проделанной работой, она ловко застегнула металлическую пуговку с узором цветочка и так же быстро затянула молнию. Повертевшись немного у зеркал, чтобы убедиться в отсутствии каких-либо дефектов и понять, что джинсы действительно сели хорошо, Рокбелл опустила голову, рассматривая свои разноцветные меховые носки, которые хорошо грели в начале осени. С первого этажа донеслось тихое ворчание Пинако и возня Ден, которая лишь усугубляла ситуацию. Чтобы больше не задерживать бабушку, Уинри схватила телефон и, затолкав его в задний карман джинс, быстро натянула на болотного цвета длинную майку, больше похожую на ночнушку, свой новый свитер. Думаю, что не стоит говорить о том, для чего понадобилась ещё одна одежка под это колючее шерстяное изделие. Свитер, скрывая формы, идеально сел на девушку. Рукава специально были заужены, чтобы не ездили туда-сюда по руке, горловина была широкой и вполне прилично открывала вид на выступающие косточки ключиц, длина была такой, что подол той самой майки, спасающей от колючей шерсти, был прекрасно виден. Проведя по волосам рукой, чтобы хоть как-то смягчить их электризацию, девушка поспешила вниз, а не то бабуля уже норовила подняться наверх и самолично одеть её в одно из своих старых платьев. На улице, несмотря на начало осени, было прохладно и зябко. Не зря она решила остановить свой выбор на свитере и тёплых джинсах. Холодный ветерок пробегал по улицам, срывая и подымая листья, перенося охапки ярких красок в огненном ураганчике с места на место. Солнце уже почти село. На лазурном небе были видны полосы перистых облаков, которые медленно размывались в последних лучах. Ветви деревьев под напором ветерка скреблись о черепицу и постукивали в окна, как бы прося пустить их в дом. В стёклах отражалось закатное небо. Уинри, поёжившись, неохотно подняла голову вверх и заметила тоненькую белёсую полоску виднеющейся луны. Рядом с ночным светилом помигивали несколько малюсеньких звёздочек. Пинако, никуда не торопясь, шла в известном лишь ей направлении и о чём-то напряжённо думала. Её ноги сами вели её к нужному дому. Она была здесь не один раз за всю свою жизнь. Ван Хоэнхайм был одним из немногих, кто всегда был за то, чтобы выпить и поболтать обо всём. Он даже любил это, только вот хорошей компании практически невозможно было найти. И только около десяти лет назад, когда его любимая и единственная жена умерла, и он вновь пришёл в один из самых уютных баров в городе, его смогла разболтать одна старушка и помочь со всеми проблемами, которые перед ним предстали. Поначалу ему действительно было сложно присматривать сразу за двумя детьми, но позже это стало чем-то обыденным и родным. К тому же, Пинако никогда не была против помочь ему. Она с удовольствием присматривала за братьями, когда Хоэнхайм разъезжал по командировкам, прибирала в доме, пока Альфонс не начал делать всё сам, без её помощи и советов. Ван был ей благодарен и обязан. Пинако вдолбила ему в голову самое важное. И благодаря этому «самому важному» он всё ещё был на ногах и теперь всегда был рад видеть старушку на своём пороге. — Бабуля Пинако! — дверь в дом открылась, и перед глазами гостей появился удивлённый и счастливый их появлению Альфонс Элрик. Парень дружелюбно улыбался, как это было и раньше. — И Уинри здесь! Чем мы вам обязаны? — поинтересовался он, пропуская их внутрь. — Проведать вас пришла, не справляетесь ведь без меня совсем, — усмехнулась бабуля. — Небось, опять Эд что-то натворил, — посетовала на старшего брата Пинако. Ал лишь пожал плечами. С Эдвардом Элриком было намного сложнее, чем с обычным ребёнком. Слишком энергичный, слишком шумный, слишком добрый и слишком честный. Вроде бы, это одни из самых лучших качеств человека, которые хоть когда-либо были. И эти качества наверняка украсили бы такого парня как Эд, но было одно огромное, вопящее на весь мир «но». Эдвард Элрик был крайне нетерпелив. Он не дожидался ответа, сразу либо кидался в драку, либо уходил, не считая то, за чем его позвали, слишком уж нужным и необходимым. Было и такое, что просто игнорировал. Лишь пофигизм к росту у него никак не проявлялся, за такое мог и в больницу сразу же отправить. Пинако помнила, как однажды, когда она впервые осталась с ними, Эдвард пришёл домой весь неотёсанный и побитый. Царапины, раны синяки, рассечённая бровь, расколотая губа — ничего из этого не украшало девятилетнего мальчика. Промолчав о том, что с ним произошло, Эд поднялся к себе в комнату и спускался за оставшийся вечер лишь один раз, на ужин. Тогда-то Альфонсу и досталась роль рассказчика. А вышло всё так, что шестиклассники, те же выпускники младшей школы, нашли на заднем дворе, под деревом в углу забора, свору щенят и начали их беспричинно избивать. Нет, причина была, но, на взгляд обоих братьев, она была слишком глупой. Главарь этой банды пытался подружиться с одним из щенков, только вот тот совершенно не хотел заводить с ним знакомства и отказал при помощи своих биологических потребностей, то бишь пометил его новенькие дорогущие ботинки из натуральной кожи. Хозяин испорченной обувки сначала ошалел, но, услышав за своей спиной дикий ржач, твёрдым, беспощадно-холодным голосом приказал умертвить «крысиные морды». Эд не мог смотреть на это с закрытыми глазами, как делали это мимопроходящие. Ала рядом не было, его задерживала учительница, поэтому Эдварду пришлось разбираться самому. А Альфонсу разбирать этот мусор до конца, на что ушло немало времени. В общем, парень неплохой, но вспыльчивый и нетерпеливый, из чего может следовать куча других мелких и крупных проблем. Да и хороших манер ему явно не хватает. Другое дело — Альфонс. Всегда приветливый, всегда добрый, всегда вежливый и вполне терпеливый. Не любит действовать на человека физическими силами, предпочитает этому слова и дружелюбную улыбку. Он готов придти и поддержать, готов выслушать и помочь, готов пожертвовать собой ради того, кто ему дорог. Пинако помнит, как, однажды случайно подслушав разговор братьев, хотя это было скорее похоже на громкие крики споров и доводов, Альфонс хорошенько ударил своего брата, оставив приличную шишку. Ал был непривычно злым и раздражённым, хотя его голос казался вполне себе спокойным и всё ещё хранил в себе добрые нотки. Бабуля не узнавала до этого мирного мальчика и была несколько поражена его неожиданным действиям и словам. Тогда Эд полез в драку против каких-то мужиков, которые приставали к старшекласснице. И слава Ками, что эти пьянчуги оказались хиляками и в зюзю никакими, иначе не поздоровилось бы им обоим. В тот раз Альфонс впервые так накричал на своего старшего брата, которого так сильно любил и уважал. Сначала Эд на него тоже прикрикнул, но потом всё же внимательно выслушал, молча, не останавливая и не прерывая. А когда Ал закончил, он просто крепко обнял своего младшего брата так крепко и надёжно, как мог только он, пообещав, что больше никогда не заставит его так сильно волноваться о себе. И, действительно, такого больше не было. Правда, Эд иногда всё равно возвращался домой то с царапиной на лбу, то с синяками на руках и ногах, то с фингалом под глазом, то с рассечённой бровью или разбитой губой. Никаких серьёзных травм у него не наблюдалось, но Ал продолжал волноваться о единственном брате, хоть и не показывал этого. Когда он видел хотя бы мелкий синячок, душа у него начинала метаться, будто тигр в клетке. И так было каждый раз. Вернулся Эд с небольшой ранкой — зверь поднимался с насиженного места и начал ходить из угла в угол, изредка поднимая голову в нерешительности. Ал боялся. Боялся, что однажды Эд со своим талантом влипать в неприятности однажды не вернётся домой. Он не хотел потерять ещё одного дорогого брата, как случилось однажды с матерью. Слишком дорога ему была Триша, слишком дорог был и Эдвард. Ал никогда не скрывал свою любовь к родственникам, он хотел ею делиться так, как бы никто другой не смог. И у него это получалось. Получалось лучше, чем у кого-либо. — А, бабуля Пинако? — удивлённо протянул Эд, спускающийся по лестнице со второго этажа. Старушка подняла на него взгляд, не успев зайти на кухню. — Вот вымахал-то, в прошлый раз приезжала, совсем мелким был, — усмехнулась старушка и исчезла на кухне. Парень последовал за ней. Пусть он и частенько ругался с этой долгоживущей бабулей, но ценить моменты прекрасной жизни никто не запрещал. — О, и Уинри здесь, — немного удивился Элрик, появляясь в проходе на кухню. «Парень!» — громом средь ясного неба пронеслось в голове Рокбелл. Она ведь знала Альфонса, поэтому мысли сразу же выстроили логическую цепочку. Где Ал — там Эд. Только в этот раз Эд выглядела… выглядел совершенно по-другому. И это «совершенно по-другому» заключалось в его косичке. Благодаря распущенным волосам его лицо казалось более вытянутым и женственным, а сейчас, когда они были аккуратно заплетены, оно приобрело мальчишеские черты. Щёки не казались такими пухлыми, наоборот, даже начали виднеться полосы грубоватых скул. — Муха залетит, — прокомментировала приоткрытый рот внучки бабуля. Девушка тут же оживилась и, помотав головой, чтобы прогнать назойливые мысли, решила оглядеть кухню. Уютная, несмотря на то, что в доме не наблюдалось женщины. Всё сияло и блистало, показывая твёрдость и вместе с этим одновременную нежность того, кто здесь прибирался. Пусть Альфонс и не заменял в этом доме женщину, но его поддержка делала своё дело. Пинако научила его готовить, давала советы насчёт ведения хозяйства. Но при этом Ал нисколько не растерял своей мужской хватки. Он оставался всё тем же парнем, который всегда мог победить своего старшего брата в честной драке. Насколько помнила сама Пинако, примерный счёт составлял шестьдесят один на ноль. Душа её не могла нарадоваться тому, что этим дракам не было никакой причины. Мальчики дрались для того, чтобы стать сильнее, чтобы, в случае опасности, можно было защитить каждого. Именно поэтому хитрые уловки всегда приветствовались, но вот Алу они удавались куда лучше, нежели Эду. Слишком хорошо младший брат знал старшего. Даже неожиданные нападения во время уборки никак не помогали Эдварду хоть как-то, но нарушить спокойствие братца. — Нисколько не изменились за этот год, — усмехнулась бабуля, вновь закуривая свою любимую трубку. — Чтобы потом расстраивать тебя? Нет уж, — улыбнулся Альфонс, ставя на стол вазочку с домашним печеньем. Эдвард тем временем разливал чай по кружкам, хотя даже это ему было достаточно сложно доверить. — Меня? Расстроить? Ну, попробуй, — хохотнула Пинако, выдыхая холодный дым. — Где отец? — заметив отсутствие главы семьи, поинтересовалась старушка. Братья расставили кружки и сами сели за стол. — До сих пор спит, — отмахнулся Эдвард, откусывая печенье с шоколадом и тщательно пережёвывая его. — Вернулся сегодня под утро. — О как, — расстроенно покачала головой Пинако. А она-то надеялась поболтать с Хоэнхаймом о последних событиях, выговориться и его послушать. В последнее время её может выслушать лишь старая добрая Ден. Но с собакой толком и не поговоришь, поэтому старушка старалась дожидаться следующей встречи со своим старым собутыльником. — Как хотя бы учитесь-то? — поинтересовалась бабуля. Эдвард препочёл помолчать, то есть предоставить слово младшему брату. — Да неплохо. Правда, иногда возникают проблемы с гуманитарным науками, — рассеянно почесал затылок Ал и отпил немного зелёного чая, который прекрасно помогал снять напряжение и нервозность, накопившиеся за день. — Вот как, — протянула Пинако. Ну, точно ничего не изменилось. Этих братьев всегда больше интересовали точные науки, нежели гуманитарные. Однако, она отлично помнила, что оба неплохо говорили на английском, пусть и с грубоватым акцентом. — Так и не сходил в парикмахерскую, — взглянула на косу, лежащую на плече старшего, бабуля, недобро усмехаясь. Эд чуть было не подавился, заметив это её выражение лица. Было крайне редко, чтобы Пинако смотрела на кого-то так, но всё же такое было. А если было, то плохо заканчивалось. — Не вижу надобности, — попытался как можно спокойнее ответить он, не в силах отвести взгляда. Если посмотрит в другую сторону, то Пинако наверняка что-нибудь, да натворит. — К тому же, я уже привык к этому, — пожал он плечами. — К чему? К тому, что тебя с распущенными волосами принимают за миленькую и маленькую девочку? — хитро ухмыльнулась бабуля, поднося к губам горячий чай и сдувая белёсую дымку, вьющуюся от поверхности жидкости. Рокбелл неосознанно замерла с кружкой в руках, отлично понимая, что сейчас ей, возможно, придётся выкручиваться. Эдвард, чуть было не выплюнув ту кашу, состоящую из чая и набухших крошек пережёванного печенья, что сейчас были у него во рту, уставился на старушку прожигающим взглядом золотых глаз. Пинако, казалось, и вовсе этого не замечала, продолжая тихонько дуть на рябящуюся от этого поверхность зеленоватой жидкости. — И не говори, что это не так. Я помню, как тебя ни один раз так путали, — продолжала глумиться над ним старушка. Эд что-то невнятно пробормотал себе под нос. Уинри напряглась сильнее и попыталась принять более ненавязчивый вид. Только вот бабуля, сидящая рядом с ней, отлично это заметила. — Вон, даже моя внучка смутилась, — кивнула в сторону девушки Пинако. В мыслях Рокбелл пронёсся один-единственный факт: любимая бабушка предала её. — Ага, — энергично закивал головой Эдвард, с неким скептицизмом оглядывая зажавшуюся блондинку. — Стал бы я целовать девушку, если был бы девушкой, — продолжал он гнуть палку и при этом ещё и умудряясь спокойно пить уже тёплый чай. Ал замер с кружкой в руках, обрабатывая слова брата. Пинако прекратила прекратила дуть в чашку в попытках остудить чай. Уинри чуть было не упала со стула. А Эдвард… Эдвард продолжал спокойно таскать печенье из вазочки и изображать доброго и милого хомяка, гоняющего чаи. И всё закончилось бы без потерь, если бы Рокбелл, достаточно чувствительная и невинная девушка, не решилась запустить в хомяка гаечный ключ, который она непонятно откуда достала. Хорошо хоть, что в этот момент кружку Эд на стол поставил. Всё-таки, антиквариат. Ал бы ему такого не простил. — Ды ты что несёшь?! — краснея как маков цвет, воскликнула Уинри. Пинако, приговаривая что-то наподобие «хорошего жениха внучка отхватила, только больно мелкого и нетерпеливого», отложила чашку на стол подальше от края и скрылась с глаз в неизвестном направлении. А раненный Эд, который во время свидания с гаечным ключом навернулся вместе со стулом, тем временем пытался прийти в себя, но ничего, к его сожалению, не получалось. — Не было такого! Не ври! — тыкала в него пальцем девушка, перегибаясь через стол. Теперь Эд был проклят ещё и вторниками… Ничего ужаснее быть не могло. Кто бы мог подумать, что коварный понедельник договорится с ещё более коварным вторником и совершит ужасный план. Что ж, свидание с гаечным ключом уже организовано, хотя в их планы это вряд ли входило. Вообще, понедельник его вчера неплохо так достал, но ему, похоже, этого было недостаточно. А ведь он просто хотел помочь бессознательной девушке, которая никак не хотела приходить в себя, принять лекарства. Конечно, его пришлось уговорить, но, если для этого понадобился всего один простой аргумент в несколько слов: «Ты ж мужик!» — то не суть. По-моему, их школьная медсестра с ними тоже в сговоре… — Ой! Душа братика! — воскликнул очнувшийся Альфонс, бегая по кухне в попытках поймать мечущуюся туда-обратно душу. Уинри прятала лицо за руками, пытаясь скрыть румянец, который уже почти добрался до ушей. А теперь представьте реакцию Ван Хоэнхайма, который в этот момент зашёл на кухню сонный, не до конца проснувшийся. Старший сын лежал неподалёку от стола, истекая кровью, рядом лежал окровавленный гаечный ключ, неподалёку стояла Рокбелл, подрагивающая и прикрывающая лицо, что-то тихо бормочащая, Альфонс бегал по кухне, нарезая круги и хватая руками воздух, Пинако кому-то звонила, разговаривая о какой-то дате. В общем, Ван пришёл в шок, горе, печаль и истерику. В его голове выглядело всё примерно так: Из ниоткуда прилетел гаечный ключ и со всей дури вьеб… влетел… прилетел… Хотя, пускай будет так… Да, ключ со всей дури собирался вьебаться в голову Альфонсу, но Эд всё быстро сообразил и остановил злобно настроенное орудие собственной головой. В итоге чего, любящий своего младшего брата мальчик скончался от потери крови. Альфонс, виня себя в его смерти, сошёл с ума и теперь думал, что душа его брата решила сыграть с ним в догонялки. Уинри, являясь его девушкой, о которой Эдвард никому и ничего не говорил, принялась горевать о своём возлюбленном. Пинако же, одна из самых спокойных и рассудительных, отправилась заказывать гроб, банкет и священника. А он всё проспал! Знал бы, что произошло на самом деле, не выстроил бы такую логическую цепочку, и сейчас бы вместе с Пинако бранировал банкетный зал и церемонию в ЗАГСе. Мораль: В понедельники старайтесь никуда не выходить и ничего не натворить. Иначе этот гад сговорится с другими днями или с вашим окружением, и настанет такой пиздец, который вам даже не снился. Вывод: Понедельники — зло.