То, что было раньше

       — В твоём досье мало информации про отца, но остальное не вызывает вопросов, — командир захлопнул папку и отложил в сторону к другим. — Добро пожаловать в «Тайфун». Позывной остаётся прежним.       Шёл 2005 год. В военных частях было спокойно, хотя нехватка денег сказывалась. Соседи старались помогать, с командой повезло, ей Хазар доверился с первого взгляда. Не во всём, конечно. Далеко не во всём. Он готовился защищать морские границы Родины, где было совсем небезопасно: хватало террористов, своих и чужих, угроз взрывов, подстав, проверок и искушений. Если бы не лёгкий характер по жизни и молодость, Сергей давно бы устал, но он должен был быть одним из лучших в легендарном отряде. До тех пор пока в папку с его личным делом не закралось бы пятно, грозящее бросить на него тень.       Они защищали внешние границы, предотвращали диверсии, чтобы люди спали спокойно, однако страна всё ещё не оправилась от лихих девяностых. По телевизору продолжали передавать новости о взрывах, похищениях, разборках и нищете. Россия слишком медленно выходила из кризиса, сравнимого порой со Смутным временем.       В далекой Псковской области продолжал работать его сводный брат Максим Сорокалет. Несмотря на разных отцов и большую разницу в возрасте, они были слишком похожи друг на друга и внешностью, и стремлениями. Лишь амбициями различались: Сергей добился своей мечты попасть в военно-морской флот, а Максим остался в Санкт-Петербурге, а в 1996 году даже перебрался вместе с коллегой-офицером Павлом Вербой в Псков. О том, что их не устроило в северной столице, Хазар, тогда ещё не получивший позывной и бывший просто Серёгой для однокурсников и Серёжей для мамы, задумался очень поздно — в последний день, когда тайной жизни брата и его друзей пришёл конец. Это был 1997 год.       В тот день он нагрянул к брату в гости без спроса, как делал изредка. Максим никогда не ругался хотя бы потому, что редко бывал дома. Сергей заглянул в тарахтевший старый холодильник, нашёл хлеб, остатки колбасы и варёное яйцо, поморщился и закинул мамины пирожки. Вытер стол, постелил пожелтевшую газету, разложил тетрадки — надо было решать физику — выудил из стопки книг шариковую ручку, где не закончились чернила, и сел. С тоской подумал о бане, в которую куда-то ходил Макс, покосился на магнитофон с кассетами. В тёплый солнечный день хотелось делать что угодно, но не киснуть на кухне.       Повернулся замок в двери. Сергей, радостный, подскочил — физика откладывалась в сторону — и выглянул в узкий, тесный коридор. Брат забежал днём, значит, ненадолго, за едой. Можно отдать пирожки, пока они были свежие.       Но первым он увидел не Макса. В квартиру как-то боком зашёл тот самый коллега из Питера, за ним ввалилось человек пять, не меньше. Все суетились вокруг самого пожилого мужчины с проседью в волосах, не разувшись, попытались пройти в единственную комнату и вдруг заметили Сергея.       — Здравствуйте, — неуверенно поздоровался он.       Лица у всех застыли; женщина, одна в милицейской форме, резко побледнела; коллега-офицер и знакомый только по фотографиям Валерий Блинов, не сговариваясь, сдвинулись, закрывая того мужчину и молодого парня ненамного старше самого Сергея. Он с редкой юношеской проницательностью заметил манёвры и почуял, что ему совсем не рады.       Почему-то неуловимо потянуло горелым.       Тогда к нему протиснулся брат и утащил обратно на кухню, сказал сидеть тихо и доучивать. Сергей пробыл до вечера, пока в соседней комнате шушукались, затем собрался и ушёл. Он хотел выкинуть из головы, и студенческая жизнь этому помогала, но до конца не получалось.       Время от времени он забегал на работу к брату и каждый раз ловил на себе взгляды тех коллег. Они кивали ему, расспрашивали о семье, учёбе, планах, однако их улыбки были натянутыми, а в глазах читался вопрос. Какой — Сергей не улавливал. В тот день что-то произошло, что встало между ним и Вербой с Блиновым.       Он знал, что по городу до того долго ходила легенда о Белой стреле. Мама упоминала как-то, в СМИ мелькало, вот и запомнилось. А потом он мимолётом увидел фотографию парня, которую скромно напечатали в конце газеты с припиской «пропал участковый». Испугался, что это знакомый Макса, прочёл и обомлел: того искали ещё с прошлого года.       Чутьё зудело внутри настолько, что он поехал в посёлок и, представившись дальним родственником и удивляясь собственной наглости, расспросил жителей о последних днях перед исчезновением. Картина вырисовалась неприглядная и мрачная.       Через полтора года нашлось упоминание пожилого мужчины: кто, при каких обстоятельствах пропал, в чём подозревали. Та же профессия, тот же круг друзей, те же проблемы. Отдельные кусочки наконец сложились в единый пазл.       Потом Сергей снова пришёл к Максиму. Внутри бушевали эмоции, которые он не мог выделить: то ли страх перед будущим, то ли злость на брата, который мог подвести их, то ли недоумение — как тот решил обмануть? Скрыть важное? Связаться с вигилантами? Почему те люди не вернулись, а предпочли остаться пропавшими без вести, оказаться в том, что, по закону, называется ОПГ? Бекешева Георгия Ивановича уважали, у Генералова было прошлое, которым бы гордился.       На фоне тихо бормотал телевизор. Сергей выложил две фотографии на стол перед братом и посмотрел прямо в глаза.       Тот взгляд выдержал, но его плечи поникли.       — Ты давал присягу. И я давал. А теперь скажи мне, не выйдут ли нам обоим твои знакомые — или даже друзья — боком?       — Уже нет, — Максим тяжело опустился на табуретку. — Всё закончилось три года назад, когда ты пришёл.       — Где они?       — Славка переучился на проводника. Мозги у него что надо, пылкость будет на работу направлять, ему нравится помогать людям. Потом хочет лесничим уйти, когда накопит денег, а пока мир повидает. Боцман тоже нашёл тихое место.       — И их не будут искать?       — Да кому мы нужны-то? Столько потеряшек было. Никто их не ищет. Мы и сейчас загружены делами, а тут несколько лет прошло. Даже тогда мы работали над свежими преступлениями. Зачем тебе это?       — Меня забирают на флот, и только недавно я нашёл вторую фотографию, не сразу сообразил поискать в Питере вашего Бекешева и его странную историю. И там, и тут была история про Белую стрелу, которая пропала и появилась в Пскове в девяносто шестом. Другие карточки*, но дела те же.       — Её уже нет, — криво улыбнулся Максим. — Не всё время нам бегать по выходным, никакого здоровья не хватит. А когда УСБ село на хвост, совсем тяжко стало. То, что принёс, лучше сожги, чтоб никому лишний раз не напоминать. Теперь работаем официально.       Братья молча смотрели друг на друга, каждый со своей правдой. Сергей первый не выдержал и опустил глаза. Вячеслав вызывающе смотрел с фотографии — на него или на мир, непонятно. В лице Бекешева было что-то лукавое. Они обошли смерть и врагов, зажили и теперь счастливы. Наверное. Распрощаться с прежней жизнью и привычным окружением — это жертва, которую они принесли, чтобы хоть кого-то ещё спасти. Могли бы отмахнуться от чьей-то беды, однако совесть не дала.       А он беспокоился о семье Сорокалет-Свердловых…       Брат поставил пепельницу, достал коробок спичек, сложил фотографии вместе и, беззлобно что-то буркнув под нос, поджёг их. Сказал:       — Вон по телевизору показывают инаугурацию нового президента. Будем надеяться, что скоро начнётся новая эпоха. Где ВМФ по-прежнему будет нужен, а Белые стрелы, топоры, мечи — у кого на что фантазии хватит — нет.       — Где люди смогут спокойно ходить по улицам, — кивнул Сергей. Он окончательно принял правду, неприятную, горькую и пугающую, однако всё-таки заставившую гордиться братом. — Больше вопросов нет. Ты мемуары сможешь писать про то, как воевали в тылу. Если дети не пойдут в МВД.       — Нет, — отозвался Максим, разогревая ужин. — Только если сборники легенд. Потом забудут, насколько тяжело было в девяностых. А с тебя как раз мемуары про службу на флоте. Чтоб я в старости сидел в кресле-качалке, как наш дедушка, и читал воспоминания полковника Свердлова.       — Доживи до этого, — поддел Сергей и налил себе суп, садясь напротив брата. — Ты меня старше на семнадцать лет.       — Мы пережили то, о чём ты лишь догадываешься. — Брат уставился на дно тарелки. — Что было раньше, не вспоминай. Всё прошло.       — Не буду, — пообещал он, почувствовав невероятную лёгкость: тревога перед будущим растаяла, словно её не было.       Эти времена действительно закончились.