my apologies, princess

Утренняя пробежка вокруг тренировочного поля нихрена не помогает взбодриться. Уже вторую ночь подряд Доминика мучает бессонница, а до этого, на протяжении всего грёбанного месяца — постоянные чертовски утомляющие кошмары. Смена обстановки заметно влияет на его физическое и моральное состояния — жить «нормальной» жизнью, без каждодневной фальши, низкой морали поступков и прочих прелестей долгой работы под прикрытием, для него теперь уже кажется практически невыносимым. Роль, которой он придерживался на протяжении долгих месяцев, буквально въедается в него и стирает всё, что было в его жизни до: все былые привычки, все былые предпочтения и все былые желания — всё, что, по сути, делало из него действительно него. С того времени остались лишь имя и фантомные воспоминания, с которыми ему по-прежнему сложно себя ассоциировать. Доминик Брунсмайер — теперь кто-то другой. — Выглядишь хреново, — подмечает Элиас, так же решивший устроить себе этим утром пробежку по полю и оказавшийся по итогу с ним в раздевалке наедине. — Ну и синячищи у тебя под глазами, друг. — Ага. Перепил вчера кофе, — равнодушно оправдывает себя Доминик, не желая никаких излишних вопросов. Он сам как-нибудь справится со всем этим дерьмом. — Но лучше бы, если честно, перепил пиво. — Можем это, кстати, устроить, — воодушевленно подхватывает Кётц. — Сегодня, в нашем местном пабе. Отпразднуем вчетвером… э-ээ… сколько ты уже у нас, в GSG9? — Вроде третий месяц пошёл. — Ну вот, отличный повод! — Моника снова скажет, что мы пьянчуги и закатит глаза, — Доминик срывается на краткий смешок. — Да она это любя, я знаю, — утверждает Элиас с ответной улыбкой. — Так. Значит, встречаемся в семь у главных ворот? — Замётано, — не задумываясь, тут же соглашается он. Как-то не хочется упустить подобную возможность наконец отрубиться и забыться на несколько часов. — Я закажу нам такси. — А я тогда беру на себя Монику и Мариуса. — Но особенно Монику, не так ли? — с усмешкой интересуется Доминик и ловит в свою сторону сначала заткнись, а после — мокрое полотенце, которым, как утверждает Кётц, он хорошо протёр свои яйца. Ох уж этот влюблённый подонок. Тем не менее, не теряя ещё пару возможностей подколоть его по этому поводу, Доминик всё-таки покидает раздевалку под чужое чертыхание и, вполне довольный, направляется в главный блок их небольшого местного штаба — обязанность идти работать из-за хренового состояния никуда, увы, не теряется. Ему по-прежнему нужно заставить себя сесть за написание чёртовых рапортов, которых он уже непозволительно много успел накопить (одним из плюсов работы под прикрытием было как раз-таки отсутствие необходимости их писать). В результате весь день у Доминика так и уходит на заполнение нудной макулатуры с клеванием носа. Он прерывается лишь на обед и на несколько перекуров, во время которых его неосознанно затягивает в размышления о том, как он и кто он — ему всё ещё сложно определиться с собственными ощущениями. Резкие перемены в жизни вызывают у него ужасный дисбаланс, а приспосабливаться к ним уже порядком надоедает. Возможно, именно по этой причине Доминик и согласился присоединиться к GSG9 вместо очередного сомнительного задания в каком-то наркоманском притоне. Новые перспективы показались ему более надёжными и более стабильными в эмоциональном плане — здесь возможно позволить себе чуть больше доверия окружающим людям и чуть меньше настороженности по отношению к ним и к их поступкам. Доминик вновь убеждается в этом при виде своих собутыльников, о чём-то громко спорящих у главных ворот. Эта троица странным образом вызывает у него необъяснимую сильную симпатию: Элиас — своей простотой, Моника — своей энергетикой, а Мариус… своей чертовски привлекательной задницей (на самом деле он просто не может выделить в напарнике какого-то особенного качества; Штрайхер — та ещё дерзкая на язык язва, но тем не менее всё же нисколько не отталкивающая, а скорее, напротив, по-своему привлекательная). — Пунктуальность, как я вижу, явно не твой конёк, — тот будто бы слышит его мысли и тут же их подтверждает. — Как и твой — не быть изнеженной принцессой, принцесса, — Доминик ему, тем не менее, не уступает. — Только вот не начинайте как дети малые, — мгновенно встревает уже Моника, не позволяя продолжить эту бессмыслицу (ей просто сложно понять, как и почему может нравится постоянно так цапаться). — Ты вызвал такси? — Вызвал, — подтверждает Элиас вместо Брунсмайера и кивает в сторону подъезжающей к ним машины. — Чур место спереди за мной! Однако на деле он просто открывает переднюю дверь и, как настоящий джентльмен, предлагает Монике сесть в комфортное кресло рядом с водителем. Глядя на это, Доминик неосознанно приподнимает уголок своих губ, потому что пусть подобное внимание и выглядит нелепым, но оно всё-таки милое; однако вслух он по этому поводу всё же ничего не произносит. Просто так же подходит к машине, так же открывает дверь и, не забираясь внутрь, разворачивается к Мариусу, стоящему позади. Игриво дёргает своими бровями и, как Элиас — галантно, но без слов, предлагает сесть в салон машины прежде него. Мариус же, в свою очередь, вместо ожидаемого пошёл ты нахер, Брунсмайер охотно подхватывает эту спонтанную игру, протягивает ему свою руку и, ощущая той необходимую поддержку, всё-таки садится внутрь. — Какие же вы придурки, — Элиас закатывает на это глаза, а Доминик и Мариус срываются на ухмылки. В конце концов оказавшись все в машине, они уезжают из базы и в течение пятнадцати минут молчаливо наблюдают за вечерним пейзажем под сменяющуюся музыку из радио. Подобная атмосфера, как оказывается, вполне расслабляет — в какой-то момент Доминик по новой начинает ощущать тяжесть в глазах, так и норовящих вот-вот закрыться; а усталость вновь берёт над ним верх, отчего он не замечает, как при очередном повороте его ладонь ложится поверх чужого бедра для опоры и там так и остаётся до прибытия в паб. — Приехали, — подмечает Элиас при виде знакомого здания в окне. — Я заплачу́, — окликается Брунсмайер следом, резко отходя от лёгкого дрёма, и рефлекторно дёргает левой рукой, чтобы достать кошелёк. После — тут же осознаёт, где та только что лежала, и неосознанно поднимает взгляд на Мариуса. Тот, в свой черёд, растерянно смотрит на него в ответ и… Доминик нихрена не понимает, что именно сейчас происходит, но его пробирает жар. — Доминик? — Моника не выдерживает и нетерпеливо к ним поворачивается. — Да-да, я ща. В конце концов он достаёт пару купюр, отдаёт их водителю и выходит из машины на свежий воздух. Ожидает, как сделают то же и остальные, а после заходит внутрь, воодушевлённо оглядывая содержимое полок за барной стойкой. Впоследствии они заказывают четыре большие кружки пива и закуску и усаживаются за уютный столик в глуби помещения. Разговор, естественно, прежде всего заходит о работе — эта троица делится всякими забавными случаями из прошлого, а Доминик внимательно их слушает, запоминает истории и всячески избегает вопросов о себе, что ввиду болтливости Элиаса и Мариуса выходит довольно неплохо. В процессе он заказывает ещё одну кружку пива, не ощущая должного эффекта от первой, и при очередном новом рассказе прижимается щекой к ладони, а локтем — в деревянный стол. После — в какой-то случайный момент — Доминик ловит себя на мысли, что совершенно не улавливает суть всего сказанного и, в принципе, уже ничего особо не слушает, но всё же старается делать вид, что это не так. Вяло кивает, сдавленно усмехается, когда другие смеются, и по большей части просто увлечённо наблюдает за Мариусом, потому что тот… чертовски красивый? Доминик на самом деле в мужской красоте нихрена не понимает, и ему, в принципе, насрать на чужой внешний вид, лишь бы от человека не воняло фекалиями (он сам-то обычно не причёсан и не брит); но на Мариуса оказывается приятно смотреть. Тот так увлечённо о чём-то рассказывает, вкладывая в это столько эмоций и сил, что впоследствии подобное, так или иначе, притягивает к себе внимательный взгляд, и Штрайхер это в конце концов замечает. Скорее всего задаётся вопросом — какого хрена Доминик так пристально на него пялится, но вслух всё же не возмущается и просто всячески отводит глаза. — Я отойду покурить, — в какой-то момент заявляет Брунсмайер, ощущая, как из-за усталости и, в частности, из-за фонового шума у него начинает сильно болеть голова. Он встаёт изо стола, движется в сторону выхода из паба и на полпути замечает, что на улице идёт проливной — грёбанный — дождь. — Блять, — чертыхается мужчина следом и тут же оглядывает помещение на наличие вывески «WC». В уборной, естественно, оказывается табличка о запрете курения, однако Доминик её намеренно игнорирует, торопливо достаёт свою пачку сигарет и зажигалку и в конце концов закуривает, практически сразу же ощущая себя чуть менее дерьмово. Потому он прислоняется к стене, совершает ещё пару-тройку долгих затяжек и в процессе всматривается в своё отражение в зеркале сбоку. Выглядит он, как и заметил Элиас ранее, и вправду довольно потрёпанно — красные глаза и огромные мешки, увы, не придают его внешнему виду никакого особого шарма. Между тем в помещение входит кто-то ещё и оттого привлекает к себе всё внимание: Доминик лениво отводит от зеркала взгляд, сталкивается им с Мариусом, застывшим у захлопнувшейся двери, и никак не реагирует на его появление. В результате между ними на несколько секунд повисает странное напряжённое молчание. — Здесь вообще-то запрещено курить, — в конце концов подмечает Штрайхер и даже кивает в сторону той самой чёртовой таблички, предупреждающей об этом. Доминик же, в свою очередь, на это просто усмехается — подобное поведение почему-то умиляет его (кажется, алкоголь наконец-то начинает туманить его разум) — и, тем не менее, решает всё же послушаться напарника. Отталкивается от стены и, по привычке крутого гангстера, тушит сигарету о язык, выкидывая ту в корзину под умывальник. — Мои извинения, принцесса. — Пожалуйста, не называй меня так. — Прости, принцесса. В ответ же Мариус лишь хмурится и, кажется, на полном серьёзе цедит ему пошёл ты нахуй, Брунсмайер — Доминик замечает, как напрягается чужая челюсть от раздражения, и потому подаётся вперёд, подчиняясь какому-то инстинктивному порыву. — Расслабься, — приглушённо произносит он тому, прижимая свои ладони к чужому лицу. — Я просто шучу. — Хреново ты шутишь, однако, — огрызается Мариус, перехватывая его руки за запястья ладонями, и всё-таки действительно немного расслабляется. — Я знаю, — Доминик вновь усмехается, а после сразу замечает, как взгляд Штрайхера опускается на его губы. Возможно, выходит это как ненамеренный рефлекс, но его затуманенный разум принимает подобное за толчок к каким-либо действиям, и потому Брунсмайер целует его. Не настойчиво касается губ своими, немного раскрывая их в процессе, но дальше всё же не заходит — аккуратно прощупывает почву, не желая получить по яйцам коленом. По этой причине он довольно быстро отстраняется, раскрывая глаза, и тут же всматривается в чужие. Мариус в ответ же просто молчит. После — откровенно сминает свои губы, проскальзывая меж них кончиком языка, и будто бы специально провоцирует его на что-то похлеще. Хитрый подлец. Доминик ему, естественно, поддаётся. Он по новой перехватывает чужие губы своими и в этот раз проявляет в поцелуе особую жадность и грубость. Опускает ладони с лица к основанию шеи, несильно толкает к стене и вдавливает в ту своим весом, впоследствии хватаясь одной рукой за бедро. Мариус, в свой черёд, подгибает ногу в колене, позволяя подхватить её и прижать к себе, и с ухмылкой оттягивает его нижнюю губу зубами, что вызывает впоследствии краткий и довольный рык — возбуждение из-за этого резко нарастает. Доминик оттого чуть сильнее вжимается в Штрайхера пахом, совершая в новом поцелуе толчок, и ощущает сильный жар, расползающийся мурашками по телу. — Нам надо остановиться, — неожиданно прерывает их действия Мариус, ощущая, судя по всему, всё то же самое, и настойчиво надавливает своими ладонями на его грудь. — Не хочу ничего такого делать в засранном туалете. — Всё-таки принцесса, — со смешком заключает Доминик и, тем не менее, отстраняется, соглашаясь с подобным решением. — Всё-таки мудак, — не уступает тот следом и вдобавок показывает средний палец. — Иди лучше допей своё пиво. Мы скоро возвращаемся обратно, и Моника уже вызывала нам такси. — Окей. Как ни в чём ни бывало, Доминик покидает уборную комнату в сторону их столика и в то же время всё же не сразу стирает с губ свою довольную ухмылку — ему впервые за последнее время становится действительно хорошо. — Закругляемся, значит? — нарушая чужую идиллию, интересуется он и усаживается обратно на кресло. — Ага, — подтверждает Элиас следом. — Завтра ж рано вставать. Тяжёлый день. — Да уж. Отстой. — Ложись, кстати, спать, как приедем, — вставляет своё слово также и Моника. Видимо, переживает за него. — На тебе вообще лица нет. С тобой всё в порядке? — Да всё хорошо, — допивая остатки пива, непринуждённо проговаривает Доминик, но от подобного внимания ему всё-таки становится не по себе. — Постараюсь больше не борщить с кофе перед сном. — Мариус, кстати, тоже за тебя волнуется, — продолжает Моника на него давить. — Не ругайся с ним, ладно? — Хорошо, мам, — пытается он всё же отшутиться и получает от Элиаса мгновенный подзатыльник. — Ну, пап! — Ты невыносим, — заключает тот следом, и они всё-таки срываются на лёгкий пьяный смех. Спустя пару минут к ним подходит также и Мариус, и уже все вместе они выходят на улицу в ожидании приезда такси. Два с половиной часа, проведённых в пабе, кажется, значительно идут ему на пользу. К этому выводу Доминик приходит уже в машине, снова наблюдая за вечерним пейзажем из окна, но в этот раз без музыки, за что он, в принципе, оказывается вполне благодарен — его голова по-прежнему болит. Добираясь в конце концов до базы, они выходят из машины, расплачиваются с водителем и договариваются встретиться у тренировочного поля завтра в шесть утра — к совместному заданию ещё необходимо заранее подготовиться. После — желают друг другу хорошо выспаться и, по сути, расходятся, но— — Заглянешь ко мне? — не смотря в глаза, интересуется Мариус и тут же добавляет, что у него в комнате просто есть ещё пиво. — Ну только если ради него, — подмечает Доминик и вызывает на чужих губах мгновенную усмешку. Живёт тот между тем, как и Брунсмайер, в небольшой, но уютно обустроенной комнате и, в отличие от него, ещё и в более опрятной (но вслух он этого, естественно, не произносит). — Я удивлён, что тут ничего нет розового. — Вообще-то есть одна футболка, — честно признаётся Мариус со смешком. — Кстати, довольно сексуально смотрится на мне. — Не сомневаюсь, — Доминик усмехается подобной ремарке и оценивающе оглядывает его даже без той самой футболки. — Так ладно. Я ща быстро в душ, а то не успел сходить после работы, — тут же переводит тему Мариус, заглядывая в свой шкаф и доставая из него чистую одежду. — Ты пока располагайся на диване. Можешь и телек включить. А, и да, пиво в холодильнике, если что. — Окей, — Доминик провожает его взглядом, а после всё-таки усаживается на предложенную мебель, полностью откидываясь на спинку. Он прикрывает следом глаза, вслушивается в шум воды, доносящийся из ванной комнаты, и ненароком представляет обнажённого Мариуса точно так же, как и сегодня, охотно прижимающегося к нему, — такого податливого и чертовски желанного. Из-за подобных мыслей у него впоследствии начинают ощутимо сокращаться мышцы внизу живота — и Доминик даже подумывает присоединиться к мужчине в душевую кабину, но его физическое переутомление, в свой черёд, не позволяет даже подняться с дивана. Оно, наоборот, всё больше и больше туманит его разум, отчего в конце концов он проваливается в лёгкую дрёму, а всё его тело окончательно расслабляется. — Доминик? — спустя какое-то время он улавливает откуда-то издалека своё имя, но отреагировать на это сил не находит. — Что ж, вот и потрахались, — по новой доносятся эхом голос Мариуса и последующий смешок, а дальше — сплошной только шум. Тот подходит к нему, усаживаясь по правый бок, и устраивает его поудобнее: аккуратно укладывает голову поверх своих коленей, а после скользит ладонью по волосам, зарывается пальцами в пряди и просто медленно и убаюкивающе начинает поглаживать. В конце концов Доминик окончательно засыпает. В окружении тепла, щекочущей нежности и сладкого запаха геля для душа.