«В приоритете спасение жизней молодых людей».
Это значило, что пришло время сыграть роль Смерти. Флоран зашёл в палату номер пять. К каждой стене придвинуто по кровати, к каждой кровати приставлено по аппарату. — Извините, но кому-то сегодня придётся умереть, — Мот виновато развел руками, зная, впрочем, что его всё равно никто не видит, — у меня нет выбора. Вас всё больше и больше, а места нет. А в коридоре лежит молодой парень. Может, у него есть шанс?.. Кто знает... Мужчина подошёл к чей-то койке и выдернул аппарат искусственной вентиляции лёгких из розетки. — Прости… Мне пришлось. Такая работа, — внутри появилась горькая усмешка. Это был не первый раз, когда приходилось выбирать между двумя жизнями. Но каждый раз становился сложнее, чем предыдущий. — Я… Я нашёл место. Коллеги разом бросили понимающие взгляды на Флорана. Мы все в одинаковом положении. Без лишних вопросов команда врачей переместила нового пациента на ещё теплую койку. Его было списали на очередного безнадежно больного, но, к всеобщему удивлению, ночью дыхание парня восстановилось. Теперь он мог не бояться задохнуться.***
У Флорана было достаточно дел в других палатах и отделениях, но это не мешало проводить каждую свободную минуту в палате номер пять. Он и не особенно силился понять, зачем ему это. Зачем делать вид, что поправляет капельницу или записывает какие-то показания с аппаратов... В один из таких обходов, парень, всё это время лежавший без сознания, наконец, очнулся. — Эй, привет. Флоран, сидевший рядом и, откровенно говоря, пялившийся на кудрявого, вздрогнул от неожиданности: — Ты можешь говорить! — скрывать радость было бесполезно: незнакомец уже вовсю улыбался восторгу врача. — А вы меня уже заведомо похоронили?! — Нет, что ты… Просто двустороннее воспаление лёгких — нехилый такой диагноз. — А Вы врач? — Не похож, да? — Больше похож на Смерть. От подобного сравнения Флорана пробила дрожь. — Давай на «ты», хорошо? — Хорошо, — парень легонько кивнул и тут же поморщился от боли: — У меня всё тело горит. — Сейчас будет легче, — Флоран незамедлительно вскочил и начал мудрить с капельницей, увеличивая дозировку лекарства, — потерпи немного. Кстати говоря, как тебя зовут? По словам работников скорой помощи, доставивших тебя сюда, ты у нас без документов. — Микеланджело Локонте к вашим услугам, — парень вновь лучезарно улыбнулся. — Но для тебя просто Микеле. — Микеле… Красивое имя. А я месье Мот, но это звучит ужасно, верно? Так что, для тебя — просто Флоран, — и врач снова улыбнулся. Хоть какая-то польза от этих защитных масок: не видно покрасневших от чего-то щёк. — Так, Микеле, тебе, вообще-то, не полагается так много разговаривать. А мне не полагается тут с тобой беседовать. Кто-то увидит — отправят помогать в морг, — Флорана даже передёрнуло. Мот уже выходил из палаты, когда услышал тихое «но ты же ещё придёшь?» — Возможно, — врачу хотелось произнести твёрдое «да!», но перед следующим визитом нужно как следует разобраться в себе.***
В этот раз Флоран курил до тех пор, пока пачка не оказалось пустой. Смяв упаковку и швырнув её куда-то за дальний стеллаж, он снова уставился в окно. Мысли были где-то далеко, а Микеле не давал покоя. Почему ему, Моту, такому равнодушному ко всему, откровенно говоря, уставшему от жизни, вдруг понадобилось к кому-то привязываться? Фло ведь даже о нём ничего толком не знает. Откуда он? Почему его нашли на улице? Отчего он такой жизнерадостный? Кто он, этот Микеланджело Локонте? Нужно было просто пройти по коридору и отдать бумаги в регистратуру, но ноги сами свернули в палату номер пять. — О! — просияв, Микеле чуть приподнялся на локтях. — Ты пришёл! Я так и знал. — Ты особо не радуйся, я пришёл по делу. Нужно взять кровь на анализ. Ты не против? — Думаю, будь я против, тебя бы это не остановило. — Ты прав, Микеле, — врач провёл спиртовой салфеткой по сгибу руки Локонте, нащупал крупную вену и осторожно ввёл иглу под кожу. — Раз уж тебе лучше, то расскажи немного о себе. Твоя личность остается для меня загадкой. Отвернувшись от иглы и зажмурив глаза, Микеле стал рассказывать. — Я кочевал по съемным квартирам, зарабатывал на жизнь, играя на гитаре в людных местах. Последнему… Последнему арендодателю приглянулась моя гитара, — на этих словах Локонте приоткрыл глаза и с нескрываемой грустью в голосе продолжил. — Гитара была моей единственной ценностью: тем, что напоминало о другой жизни, которой у меня никогда не было. О мире музыки, о сцене, на которой я никогда не стоял и об аплодисментах, никогда ещё не звучавших в мою честь. Мне пришлось поставить крест на музыкальной карьере. Никому не нужен парень без гроша в кармане. Тот мужик выставил меня из квартиры, отобрав документы, немногочисленные вещи и инструмент. Я не помню, сколько спал под мостами на гальке или в парках на скамейках, но с каждым днём мне становилось хуже. Сейчас я понимаю, что не замечал этого. Душевная боль заполонила сознание и не оставила места боли физической. Долго так продолжаться не могло. Я шёл по безлюдной площади в поисках фонтана — единственного доступного источника воды, когда вся грудная клетка запылала адским пламенем, а дальше ничего не помню… — чуть помолчав, он прибавил: — Что же касается моей семьи… Как-нибудь я тебе всё расскажу. Флоран уже давно сидел на краю койки, зажав пробирку с алой жидкостью в руке. Появилось неконтролируемое желание прижать к себе этого несчастного музыканта, но пришлось обойтись лёгким прикосновением руки к плечу. — Сколько тебе лет? — Двадцать три. — Ты так молод… И уже так обижен всем миром. — Не вини мир. Он такой, какой он есть. Люди не меняются и с этим приходится мириться, — Микеле встряхнул кудрями, словно отгоняя воспоминания. — А что с тобой, Флоран? — А я жертва своего триумфа. Всегда рвался быть первым. Дошёл до должности главного врача реанимации, но теперь понимаю, что толку от меня совсем нет, — замолчав на долю секунды, Флоран сложил руки на груди и затем продолжил. — Понимаешь, в чём дело… Сначала из тебя прут благородство и долг — ты чувствуешь, что делаешь что-то невообразимо важное. Но потом проходят недели, и появляется осознание безысходности. Ты застрял здесь на долгие месяцы, если не помрёшь раньше, разумеется. Теперь я точно знаю, как выглядит смерть, знаю, чем она пахнет. Смерть — это не избавление от страданий, а противный писк аппарата, считающего слишком быстрый для нормы пульс. Смерть пахнет антисептиком и хлоркой. От этих запахов никуда не деться. Руки, защищенные латексными перчатками, разъело дезинфектором, а халат — единственный элемент гардероба уже на протяжении трёх недель. Ты можешь назвать меня слабым и будешь прав. — Ты не слабый, — Микеле смотрел врачу прямо в глаза. — Ты боишься. Страх за завтрашний день пожирает тебя изнутри. В этом здании смерть повсюду, но вместе с ней и что-то ещё. Что-то светлое. Думаю, это искреннее желание помочь людям. Как бы страшно ни было, ты никогда не покажешь свои эмоции перед ними. — Спасибо тебе… Ты мое спасение здесь. Спасибо… — Флоран снова положил ладонь на плечо Локонте. — Я думаю, что завтра надо будет распорядиться о твоем переезде из реанимации в обычную палату. Там не так шумно и пациентов меньше. А ещё там есть широкий подоконник и вид на улицу. Тебе понравится. — Неужели у меня получится выкарабкаться? — Что за странный вопрос? Ты молод, хронических болезней нет, и, главное, сам не отчаиваешься. Всё с тобой будет в порядке. Обещаю. Флорану и самому необходимо было в это верить.***
Микеле был из тех людей, кто считали любые встречи в жизни не случайными. Просто в определенный момент приходит время, когда тебе требуется помощь. И помощь эта может заключаться в чём угодно. В данном случае, она исходила от врача. Никогда и ни с кем Локонте ещё не был так откровенен и честен до конца. Они знакомы всего лишь два дня, но что поделать, если больше времени не отведено? Да, Микеле чувствовал, что за ошибки, совершенные в счастливо забытом прошлом, придётся платить. Он лишь надеялся, что расплата придёт не в двадцать три года, но сильно ошибался. Теперь всё было очевиднее некуда. Чтобы оправиться от такой запущенной пневмонии, нужно быть как минимум везунчиком, а им Микеле никогда не был. Флоран соврал, когда сказал, что с ним всё будет в порядке. Глаза человека никогда не скроют горькой правды. Мику не было плохо, нет. Голова не кружилась, он мог говорить, есть и самостоятельно дышать, но что-то было не так. Какое-то липкое чувство сопутствовало каждому его действию. Теперь, полусидя на кровати, Микеле наблюдал за кронами деревьев, качавшихся в такт ветру. Окно в новой палате было действительно огромным и открывало обзор далеко на запад. Неожиданно кто-то постучал по косяку двери. — Флоран, проходи, — Локонте заметно оживился и ещё больше приподнялся на кровати. — Я знал, что ты придёшь. Ты всегда приходишь, даже если говоришь, что у тебя полно дел. — У меня и в правду полно дел, но о чём идёт речь, когда ты тут один, — Мот подошёл ближе к окну. Закат уже догорал, и на небе стали зажигаться первые звёзды. Тяжело вздохнув, мужчина произнёс: — Пришли результаты твоей биохимии. Микеле... Ты всё ещё болен. И по показателям, новая вспышка совсем скоро. Внутри Локонте всё оборвалось. Ему не удастся обхитрить судьбу. Вот ведь чёрт. А мечтать о другом исходе было так приятно… — И что это значит? — Значит, что придётся на какое-то время вернуться в отделение реанимации. В этом крыле нет нужной техники, случись что... — голос Флорана звучал тихо и спокойно. И это совершенно не значило, что он не бился час назад головой об стену подсобки и не крушил стеллажи с медикаментами, проклиная лабораторию, пневмонию и врачей, совершенно ни в чём не виноватых. Но более других он винил себя. Глупо, конечно, но Фло чувствовал, что Микеле всегда был с ним рядом, всю его жизнь. Почему они не встретились раньше? Всё было бы по-другому. Лучи заходящего солнца подсвечивали кудри Локонте. Теперь Флорану кажется, что они отлиты из золота. — Я умру, да? — Нет! Не смей об этом думать, — Моту захотелось броситься прочь, забиться в самый дальний угол и заскулить от боли и страха. — Не бойся ничего. Рядом будет бригада реаниматологов, и я тоже буду рядом… — Тогда не буду бояться. Обещаю. Флоран вытянул руку и коснулся щеки Микеле. Если это последние минуты наедине, то к дьяволу запреты и предостережения. — Ты похож на самую яркую звезду галактики. — Хочешь сказать, что я похож на солнце? — Локонте, наконец, немного отошёл от тяжелых мыслей. К ним он ещё успеет вернуться. — Скажи, где ты был раньше? — Где-то в толпе, очевидно. Среди других людей и событий. У нас были разные жизни. Пожалуй, только небо нас объединяло — оно одинаково прекрасно как из окна моих серых многоэтажек, так и из твоих больничных окон. Мот не мог больше смотреть на этого романтика с края койки. — Сейчас я нарушу все правила, но, лично мне, всё равно, — Флоран прижал Микеле к себе и уткнулся в его золотистую шевелюру. — Я не хочу тебя заразить... — Со мной ничего не случится. Я проспиртован и продезинфицирован до отказа. Нашёл, из-за чего волноваться. — Тогда я спокоен, — Локонте обвил руками шею Мота и прижался щекой к его щеке. — Только не уходи. Давай посидим так, пока солнце совсем не скроется, В ответ, Флоран лишь утвердительно хмыкнул, мол «не уйду», и продолжил наслаждаться моментом.***
Предчувствие не подвело Микеле. Боль была адской. Воздух не хотел поступать в лёгкие, морфий не действовал, аппараты рядом пищали так, будто Локонте бежал марафон. Он не врач, но знает точно: сердце не может так долго биться. Флоран был рядом, как обещал. Стоял у ИВЛ и что-то шептал.Если это были молитвы, то они не помогали.
Около Микеле крутились врачи. Что-то громко обсуждали, нажимали на какие-то кнопки, спорили и говорили те ободряющие фразы, которые обычно говорят тому, кто скоро умрёт. В один момент пульс стал снижаться, и Локонте, наконец, смог хрипло вздохнуть. — Микеле, ты меня слышишь? — кажется, голос принадлежал Флорану. — Сожми мою руку, если да. И Локонте сжал. Рука была холодной и мокрой. Теперь Микеланджело понимал, что за миг блаженства бывает перед смертью. Это когда ты чувствуешь, что тебе и вправду лучше, и что всё позади. Надежда не даёт людям отчаяться даже в такой момент. Но если вначале сердце отбивало бешеный ритм, то теперь, успокоившись на несколько минут, оно стало постепенно затихать. — Нет, нет, нет, — Мот начинал переходить на крик. — Он же смог, теперь всё должно было закончиться! Ему только двадцать три года. Какого чёрта всё это происходит именно с тобой, Локонте?! — Не нужно, — Микеле хлопнул ресницами. — Не жалей меня, не нужно. Флоран наклонился к пересохшим и истрескавшимся губам. — Несмотря на все падения, всегда есть то, что не даст затухнуть окончательно, — и чуть слышно Микеле прошептал — сейчас, это ты. Полоска на экране перестала скакать и выпрямилась в сплошную линию.***
Но ты потух, как тот закат, помнишь? Ты, как и солнце, просто уснул, но ночь сменяется утром, а утро ознаменовывает рассвет. Ты не потух. Солнце не может перестать греть, а ночь не бывает вечной. Мы не встретились раньше, почему? Ты всегда был рядом, не зная этого. Мы смотрели на одно небо и любовались одними звёздами, не забывай.***
Под утро поезда успокаиваются, земля не дрожит и можно спать, пока лучи солнца не разбудят. В их квартире нет штор и никогда не будет. Микеле нравится наблюдать за огнями станции, удобно устроившись на подоконнике с карандашами и записной книжкой. Флоран ничуть не возражает. Пускай этот фантазёр делает всё, что ему заблагорассудится. Только пусть будет рядом. С появлением этой несуразной творческой личности в доме всё преобразилось: серые стены покрылись листами бумаги с набросками, над письменным столом появились фотографии в рамках, у окна теперь стоял синтезатор. Микеле всегда хотел синтезатор, и Флоран решил, что раз уж квартире суждено превратиться в студию, то пусть оно так и будет. В спальне творится настоящий хаос: одежда валяется вперемешку с какими-то пустыми коробками, а мебель запечатана в целлофановые чехлы. Микеле, похожий больше на продолжение бардака, царящего вокруг, лежит звездой на кровати. У них не было какого-то расписания, кто и когда зашвыривает носки под диван или кто моет посуду. Зачем? Ещё успеется. Они только съехались, даже не успели разложить всё по местам. С кухни свистит чайник, лает соседская собака — пытаться уснуть снова не имеет смысла. Локонте приоткрывает глаза и тут же жмурится. В голову сразу приходит мысль: а не купить ли, в самом деле, шторы? Из ванной доносится шум воды.Через минуту дверь откроется, и Микеле в предвкушении картины прикусит нижнюю губу. Полотенце слабо закреплено на бедрах, с груди стекают капли воды, а мокрые чёрные волосы блестят на солнце. — Скажи, и зачем я купил тебе халат? — К чёрту халат и к чёрту полотенце, иди сюда. — Флоран прижимает к себе белокурое чудо, зарывается носом в его кудри. — Мой ангел… Микеле на долю секунды ощущает эффект дежавю. Словно что-то подобное уже было в его жизни, причём так давно, что и не вспомнить, когда именно. Но ничего такого уже не могло случиться. Они познакомились всего месяц назад в баре. Локонте играл на басах, а Флоран, стоявший в толпе и случайно уловивший его взгляд, позже предложил чего-нибудь выпить за свой счёт. — Ты будешь яичницу? — чмокнув Фло в губы, Микеле радостным галопом поскакал на кухню. — Буду, конечно. Только не пересоли её, как в прошлый раз. — Угу, — раздался голос Локонте уже откуда-то из ванной. — На, держи, — Микеле протягивает Флорану халат. — Если ты его наденешь, то яичница не будет такой солёной. — Какой же ты все-таки чудик, Микеланджело Локонте! В ответ Микеле лишь озорно сверкнул янтарными глазами, и вновь скрылся на кухне.