Порка

Вечер. Смеркается. Сегодня господин президент так заработался, что не заметил, как уснул в рабочем кресле. Они с господином Саниным хорошо потрудились, обеспечив родственников депутатов симпатичными повестками в суд, тем самым вызвав немалый такой резонанс среди членов фракции. После этого к Василию Петровичу как ошпаренные прискакали господа народные избранники во главе с Юрием Ивановичем. По напряжённому лицу последнего, по плохо скрываемому раздражению и нервному постукиванию пальцев было нетрудно понять, что господин премьер думает о гаранте, и с лёгкостью представить какими словами мысленно его поносит. Да, после такого, действительно, стоит отдохнуть.                                      - Василий Петрович, просыпайтесь, просыпайтесь, господин президент. - Чуйко сидел на столе президента, слегка накренившись к нему и ласково трепая того за ухо, тем самым выводя уставшего Василия Петровича из медовой дремоты.                                      - Ч...Что происходит? Что вы здесь делаете? - Голобородько ошарашенно и непонимающе распахнул большие свои праведные глаза, привстав с президентского кресла.                                      - А я здесь, Василь Петрович, чтобы преподать вам незабываемый урок. - бархатно пролепетал Чуйко с придыханием, театрально прикрывая глаза, с большими усилиями удерживая за каждым своим грудным порывом истинное бешенство.                                      Голобородько мгновенно отрезвился, недоумевающе открыв рот.                                      - Какой ещё урок? Юрий Иванович, что происходит?                                      - Василий Петрович, миленький мой, не хочу показаться грубым, но вам не кажется, что это чересчур радикально, сажать родственников депутатов за решётку? - Юрий Иванович покинул стол, обходя его полукругом, дабы приблизиться к президенту.                                      - Это необходимо, для того, чтобы такие, как вы, наконец поняли, что кормушка закрывается, и никому больше не будет позволено высасывать средства из госбюджета. - оборонялся и парировал Василий Петрович, мягко скажем, не убедительно, но от этого его лик еще больше преображался каким-то искренним благородным страхом, что у Чуйко на мгновение захватило дух от этой добродетельной беспощности, сквозящей в его дрожащем голосе.                                      - А вы герой, как я посмотрю! Настоящий Че Гевара во плоти, живой здоровый, да... Как пришли, всю кровь попортили, стабильность, какую-никакую, шаткую, зыбкую разрушили, все перекроили, перелопатили, а сейчас ворошите осиный улей, Василь Петрович! Не боитесь последствий? Вы думаете, это так сойдёт вам с рук? Мальчишка, несколько месяцев у власти, вы не революцию устраиваете, вы копаете себе могилу! - Юрий Иванович стал нервно расстегивать ремень на своих брюках, ступая в сторону пятившегося к стене президента. - Моя цель же, методом физического насилия, выбить из вас всю вашу крамольную чушь... Ваше сумасбродное поведение - следствие отсутствия надлежащего воспитания в детстве. - Премьер выдержал недолгую паузу, артистично прищурившись. - Надо исправлять. - Чуйко вытащил ремень из брюк, отчего Голобородько побледнел.                                      - Ю-юрий Иванович, в-вы... Что это? Это не серьёзно! - Василий Петрович не на шутку стал паниковать, когда Юрий Иванович пересёк границу дозволенного.                                      - Белла Рудольфовна! Белла... - перепуганный гарант отшатнулся от Чуйко, подбегая к двери и отчаянно пытаясь открыть её, злосчастную, едва не сломав ручку.                                      - Василий Петрович, я все предусмотрел. Дверь я закрыл. Отпустил Беллу Рудольфовну домой. Расслабьтесь, подойдите ко мне, примите это, как данность. Сейчас ночь на дворе, никто не услышит ваших криков о помощи! - Юрий Иванович говорил сладко, тягуче-елейно, завораживающе, хотелось поддаться, зная даже, что это ловушка. Он плел паутину бархатом голоса, завлекая жертву магическим обаянием, он ублажал слух и душу, и Василий Петрович, как зачарованный вдруг перестал дёргать проклятую ручку, страждуще смотря на стремительно приближающегося к нему премьера с ремнем в руке.                                      - Вы сумасшедший.... - беспомощно прошептал Василий Петрович, ощущая все величие и неотступность Юрия Ивановича, чья тень медленно падала и топила в своем всеобъемлющем мраке маленькую и неказистую фигуру президента.                                      - Василий Петрович, ну какой же я сумасшедший? Разве наш народ допустил бы, чтобы должностью премьер-министра Украины распоряжался сумасшедший человек? Не думаю. У нас люди хоть и ведомые, но не идиоты.                                      - Не приближайтесь ко мне... - угрожающе прошептал Василий Петрович, вплотную прижатый к стенке, затравленным взглядом глядящий исподлобья на Чуйко.                                      - А то что? - саркастично и где-то даже по-отечечески снисходительно усмехнулся премьер.

Сейчас Чуйко внутренне трясло, хотелось задушить ту часть себя, которая неумолимо тянется к Голобородько, к этому нелепому, но красивому мальчишке с пустым кошельком и глубокими глазами, оборванца со священными принципами и незамаранной душой, но легче было бы задушить самого Голобородько, чем разлюбить его этот характерный слезливый взгляд Христа, наполненный такой праведной болью, что кажется, что он скорбит по всему роду человеческому и готов при любой оказии искупить земные грехи всех людей мира.                                      Чуйко резким движением схватил вырывающегося президента за шкирку, доведя его до стола и приложив его к нему головой. Несмотря на степенный возраст, господин министр имел недюжую силу, которую Голобородько с самого начала почувствовал на ментальном уровне, когда они впервые встретились у него дома. Тогда Василий Петрович был такой нелепый, ничтожный, глупый, в ужасных клоунских семейниках, с потерянным взглядом неудачника, жертвы, раба системы. Юрий Иванович стоял прямо перед ним и тогда казался таким респектабельным, опытным, надёжным, властным. Хотелось верить в его силу, идти за ним, как за поводырем, идти на свет, держать его за руку, чтобы не оступиться, даже прекрасно осознавая, что он один из тысячи корумпированных упырей, только более мастистый, алчный, власти у него больше, а значит и денег больше, а значит он не поводырь вовсе, не Виргилий и даже не Харон, а сам Сатана, дьявол в исшитой в золото шкуре овцы.

Но только вот Василию Петровичу не хотелось до конца верить в то, что такой обаятельный человек столь циничен и порочен.                                      - А-а-а-а! Помогите! Помогите! - надрывно вопил президент, осязая щекой холод деревянного стола, заведенными за спину руками - кожаный ремень, туго стянутый на запястьях, а оголенными вдруг ягодицами потянувшийся из приоткрытого окна сквозняк. - Псих! Сумасшедший! Вы что творите? Помогите!                                      - Василий Петрович, ну чего вы так кричите, будто я вас насиловать собираюсь. - после этих слов президент замолк, явно обдумывая сказанное, отчего Чуйко ухмыльнулся. - Как я понял, вы этого испугались, что я вас обесчестю? - насмешливо спросил премьер, удерживая президента в зафиксированной позе. - Да, боже, упаси! Не того боитесь, голубчик. - после этих слов, премьер опустился, дабы поднять упавшие на пол брюки Голобородько, придерживая того рукой. Он вытащил массивный ремень, вновь поднявшись. За это мгновение Василий Петрович попытался совершить побег, но он оказался безуспешным.                                      - Что вы делаете? Отпустите меня немедленно! - президент вновь затрепыхался, периферическим зрением завидев свой ремень в руках Чуйко.                                      - Василий Петрович, вы так много говорите, вы не против, если я...? - Юрий Иванович всунул президенту в рот платок. - Вот так намного лучше.                                      - МУГМХХМАУУМ! - истошное, болезненное мычание гаранта разбрелось по всем стенам ВДНХ, когда чёрная кожа ремня с оглушительным свистом коснулась нежной смугловатой кожи упругой ягодицы, оставляя на ней красноватую, растекающуюся алыми красками полосу.                                      Юрий Иванович был эстетом и, конечно же, подметил всю прелесть данных обстоятельств, бесстыдно наслаждаясь видами втянутых, напряжённых ягодиц гаранта. Эта игра зашла слишком далеко, чтобы отступать. Сердце заходится от ребяческого азарта, и Чуйко с тяжёлым напряжением в штанах и гудящей пустотой в голове поднимает руку для нового удара.                                      - МАААМУХ!!! МММУГМГХВМ!! - Василий Петрович тщетно пытался вырваться, желая сейчас уничтожить Чуйко, заколоть пиками, сжечь, утопить за эти кошмарные унижения, его, президента, взрослого человека, который сам является отцом, выпороли, как хулиганистого мальчишку! А ещё хотелось, какой-то низменной, скрытой частью души, до безобразия, до клинического безумия выпятить умоляюще пятую точку для нового шлепка, но эту мысль президент с ужасом и чудовищным стыдом отрицал, а она с каждым ударом все взрастала и взрастала, доедая остатки воли и рассудка.                                      - Вы не подумайте, что это что-то личное, просто вы заигрались. Это все для вашего блага, я правлю вас, Василий Петрович, чтобы вы раньше времени не обеспечили себе путёвку прямиком в царство Аида. - Чуйко сделал ещё удар, более грубый и размашистый, отчего президент только тихо вскрикнул и странно заскулил, в этом столь необычном звуке сквозила мелодичная, плавящаяся, как сахар, нотка томления, которую чуткий слух Юрия Ивановича уловил в мгновение ока. Премьер решил провести эксперимент, нанеся на раскрасневшуюся кожу президента три тандемных удара.                                      - мммм... - в кабинете послышалось сладкое мурчание и Юрий Иванович, чуть не захлебнулся слюной.                                      Черт! Блять! Он что издевается?

Чуйко мог беспрепятственно оттрахать этого легкомысленного президента, здесь, сейчас, на этом дешёвом столе из ДСП, за этот вызывающий или, можно даже сказать, зазывающий стон, за это бесстыдство, что он творит, обмякая, шире расставляя ноги, как течная сука, и был бы прав.

Кто ж знал, что Василь Петрович мазохист!

Юрий Иванович не выдерживает, разворачивая к себе президента и возвращая ему равновесие, затерявшееся в обмотанных вокруг лодыжек трусах, в которых он запутался.

Когда премьер-министр посмотрел на Голобородько, кровь в ушах его запульсировала, закипела, забурлила и тут же испарилась вместе с духом его. Столь незаурядную картину Чуйко запомнит на всю оставшуюся жизнь.

Президент весь трясётся, колеблется от лихорадочного озноба, дрожит крупной дрожью, взъерошенный, раскрасневшийся, опустивший стыдливо затуманенные безудержной похотью глаза в пол, с заведенными назад руками, весь связанный, перевязанный, горячее солнца, рубашка полурасстегнута, вся пропиталась жарким потом, выступает чрез неё смуглая полурасхристанная грудь карамельного цвета, весь платок во рту вымочен вязкой слюной, сам тяжело дышит, слезы бессилия и мления застилают его потупленный взор. Юрий Иванович вытаскивает промокшую ткань у него изо рта, но тот молчит, как партизан, а на губах трепещущих и горящих бересклетом застыл кошачий мартовский вой, а самое главное, что завершает сию невероятную картину - стоящий колом, истекающий член, горящий возбуждением, возбуждением, что до дрожи в коленках. И все это для него, только для Юрия Ивановича.

Чуйко не знает, как на это реагировать, ведь он не думал, что все зайдёт так далеко, но и оставить мальчика в таком положении - это просто апогей безумия.                                      - Василий Петрович, вы так очаровательны. Вы знаете какой был бы железобетонный компромат, попади вы в таком виде в объектив папарацци. - Юрий Иванович, отпрянул от разгоряченного президента, держась от него на почтительном расстоянии, дабы не сорваться, так как вожделение стремительно наплыло в пах, стоило только премьеру оценивающе опустить взгляд.                                      - Ч...ч-то будем... Делать? - выдавил из себя заведенный до края Василий Петрович.                                      - А расклад такой. Есть два варианта: либо мы решаем нашу насущную проблему и приходим, так сказать, кхм... к консенсусу, либо я ухожу, а вы приводите себя в порядок, и мы забываем сегодняшнее происшествие. Решать вам. И судя по вашему виду, вы всеми руками и не только руками за первый вариант. - насмешливо проговорил премьер, пытаясь восстановить спёртое дыхание.                                      Так они простояли секунд тридцать в полной тишине и осмыслении происходящего. Никто не решался говорить или действовать. Василий Петрович упрямо безмолвствовал, а член пульсировал так, что хотелось сдохнуть. Это все развод сказывается, длительные эти монашеские воздержания. Даже в такой абсурдной ситуации он пытался думать, но это, откровенно говоря, у него плохо получалось.                                      - Юриваныч... Развяжите мне руки. - вдруг проговорил он, разворачиваясь к премьеру пятой точкой.                                      - Я бы не советовал вам поворачиваться ко мне спиной, когда я в таком состоянии. - разгоряченно прошептал премьер Василию Петровичу на ухо, освобождая его руки.                                      Но Голобородько не был бы Голобородько, если бы не остался верен своим принципам. Он резко развернулся и вмазал премьеру кулаком по лицу, что тот от неожиданности пошатнулся, глумливо взглянув на Василия Петровича.                                      "Вот сученыш! Боец без штанов, со стоящим достоинством, хотя какое там достоинство. Вася похож скорее на женщину с маленьким недостатком." - с неким обожанием и впаянной в него горячей ненавистью подумал Чуйко, оглаживая рукой ушибленное место.                                      - Убирайтесь. - коротко заключил президент, сконфуженно натягивая брюки. - Убирайтесь, вон.                                      - Доброго вечера, Василий Петрович. - сахарно проворковал Чуйко, вальяжно зашагав в сторону двери хромающей от стояка походкой.                                      Василий Петрович проводил премьера злобным взглядом, заперев дверь на ключ, предусмотрительно оставленный Юрием Ивановичем в замочной скважине.

Утомлённый президент, едва стоя на ногах, облегчённо и одновременно изможденно плюхнулся на диван, зашипев от боли. Сказать, что только что минувшие события выбили его из рабочей колеи, ничего не сказать. Сейчас он бессовестно и бесстыдно принялся заканчивать начатое Юрием Ивановичем дело.

Боже упаси, безумие! Какой абсурд! Кому расскажешь - не поверят! А ведь Василь был в таком состоянии, что дал бы Чуйко все, что тот захочет. Но тот хотел большего, он хотел признания Голобородько своей слабости, он хотел, чтобы тот его умолял взять его, но Василь был слишком горд, чтобы поддаться на эту провокацию.

Он дьявол, но и Голобородько не простой человек. Каждому дьяволу положен свой ангел. Василий Петрович заканчивает просто вселенским оргазмом, от пришедшей в его голову секунду до этого мысли, что он рано или поздно посадит этого проклятого беса за решётку. И ни черти, ни упыри или вурдалаки, да хоть сам Вельзевул или Дагон не смогут его оттуда вытащить.

Игра продолжается. Карты тасуются. Шваль встаёт на место Короля, козырный червовый Валет перекрывает нового трефового короля, в колоде ещё три туза, игра не закончена. Время покажет, сможет ли фоска, выдававшая себя за короля, с подобной мелочью в колоде перекрыть Валета, выкинув его из игры...