Щелчок

      Обычное начало дня в лаборатории. Была зима. Всё как всегда.       Душ. Чистка зубов. Уборка комнаты. Люди. Цикорий, кипяток, кружка цвет поменяла. Завтрак скоро будет. Привычно, мало что меняется. Даже отношение к одному человеку спустя много лет не меняется. Я пытаюсь казаться нормальным, типа взрослым, что любит обычных людей (А не наивных инженеров дурачков-олимпиадников-пьяниц…). Мы с ним даже друзья. Проводим свободное время чаще всего весело, но временами я нагоняю драмы и нервов своим отвратительным поведением. Постоянно злюсь, нервничаю, могу даже на других людей сваливать свои неудачи.       Но всё равно, мы почему-то вместе. Это отлично, хорошо! Он ничего не знает, а все остальные вокруг замечают без лупы, что я пылаю огнём рядом с ним. Конфликтные одногодки, росли в такой агрессивной среде конкурентов. На редкость, стали вместе сотрудничать после того, как я ему ногу стулом на второй день сломал.       Шоколадные глаза. Тёмная глазурь. Горький вкус, чистый аромат. Но если ещё подумать, то он вовсе даже не красавец. Люди могли бы втюрится и в кого получше (Я в том числе), а не в ребёнка, застрявшего в роли взрослого. Не в рассеянного инженера-алкаша, который ранее был самым сильным олимпиадником в РФ, а то и в странах бывшего СССР (Память Сталину). Не в бесхребетного добряка Теросера, что за мясо готов хоть тебе, ой… в общем, много услуг доставить. Не в какое-то смешение кореянки-матершинницы и русского программиста. Растяпа, невнимательный, глупый, невежа, не глядит в будущее, страдает депрессией. Сутулый…       В нём слишком много недостатков, но почему именно на него пол отдела дрочит? (среди этой половины, кстати, есть Я (очевидно))       Мне, да и ему бы знать. Слава макаронному монстру, тот уехал отдыхать от этого дурдома безумцев, сходящих с ума от огромного количества информации. Вчера хоронили покончившего с собой математика. (Хорошо, что это не Макс, иначе…)       А сейчас же мне пи- ой, в смысле по лбу дадут, если я кровь из носа не заставлю весь свой отдел выйти из пьяного бреда и сесть за работу. Дедлайн — пять часов. То есть, щас шесть утра, а к одиннадцати уже надо всё отправить. Потом отчёт по составу смеси отправить в другой отдел, который вообще на Марсе…       Обливаю всех спящих водой из нескольких водных пистолетов, ловлю шишки от некоторых вспыльчивых дам и лаборанта Леголаса, слышу жалобные стоны от сонных парней, и под конец — дикий ор Дэна, словно кипятком того облили. В общем, спустя час команда сидела в моём тесном кабинете, а Я с наплевательским выражением лица пил цикорий.       — Ребята, твою мать! — Начал я, потихоньку идя к моей доске для маркеров. — Ну вы хотя б контролируйте себя! У нас щас сроки нах-       — Напрочь! — Поправили меня те же самые матершинники.       — Да! Напрочь сгорят! А мы же не хотим, чтобы из-за вашей слабости к спиртному всё человечество померло?       Вообще, тут есть некоторые, которые не пьют. Остальные — ярые алкаши. Привет физикам, остальным соболезную (Миша опять бы сказал, мол, снова гик-культуру вспоминаю…)       — Коэффициент полезной работы там, шанс возгорания системы, эм…       — Опять этот Власов со своей командой херню наделал!!!       — Вы чего на нас гоните?!       — Этот лаборант не при чём! А вот тыыы-ы-ы-ы!..       Каждый о чём-то своём говорил, как я вешаю всем лапшу на уши. Лгу, что всё нормально, меня не интересуют какие-то очаровательные инженеры, которых так хочется защитить, вжимаясь в вечно свежую рубашку, на которую только водка может пролиться. Напи -Наврал, что это не я орал десять тысяч матов сегодня ночью и потом оставил на стене несколько кровавых пятен, долбясь башкой об стену до крови из носа (Голова болит…)       Нет, не-е-е-е-ет. Я нормальный, как и все они. Не я же убиваю людей, не в силах сказать ему таким сладко-приторным голосом «Я люблю тебя, любовь всей моей никчёмной жизни!» (Дурацкое зрелище).       Сижу за столом, вытянув ноги. Грызу пластиковый колпачок ручки, читая копию анализа прессования. Химики скоро должны прибыть после своего разбора более экономичного расхода пара. Смахиваю с плеча хлопья перхоти, брезгливо фыркая (Когда же с моей кожей будет всё в порядке?). Спокойно пишу выводы с эксперимента номер… неважно. Назойливый шум, ужасные крики, опять эти дебилы ничего нормально сделать не могут (Хотя тут есть адекватные люди, но в этот отдел обычно безумцев перенаправляют с отговоркой «Безумцы не раз мир спасали!»).       Ребята завели речь о том, когда вероятней всего будет новый набор, да задушенный труп одного программиста отдела. Скучно, в общем. Вскоре и химики пришли. Уничтожающая меня Агнесса, что старше и опытней, вроде парнем обзавелась. Айн звать, что ли…       Шума столько, что эти волны в энергию преобразовать возможно.       — А при Шерли такого не было! — Прокричал некто сзади.       — Даже мне в тишине нельзя посидеть?! — Орал кто-то в углу.       Да только всем на всё наср- наплевать. Как дети, ё-маё…       Стоп. Чё это такое?..       — Мальчишки и девчонки…       — Чегось такое? — Спросила какая-то девушка, аж вскочив.       — Дайте мне доступ к ПК, пожалуйста?       — Опа, вы тоже нашли ту самую ошибку при выявлении свойства вещества? — Дима освободил своё место от компьютера, расплываясь в улыбке.       — Да погоди ты, Димас.       Открыл значит симулятор, жду минуту. Наконец начал вбивать цифры, жду…       — Ёшкин кот!!!       Да тут ошибка на ошибке! Компьютер отказывается вычислять это дерьмо. Боже, чё за трэш… Ввожу снова. Ожидаю, ожидаю…       — Ошибка!       Ничего не выходит. Приложение вообще зависло, код ни черта не работает, мои рабочие просто идиоты!       — Да ёлки-иголки! Вы меня очень сильно достали!!!       — А чё мы-то сделали?! — Крикнула Агнесса, размахивая руками.       — Вот именно что! –Фыркнул её парень.       — Балин, Костян, может у меня что-то полетело? — Пробубнил Алексей, сняв свой ободок с медвежьими ушками.       — Как же меня это достало! Разбирайтесь сами, раз вы ни черта не умеете!       Я развернулся и вышел в коридор. Тут-то начался сильный шум, что даже из соседних кабинетов вышли люди.Миша-то сейчас вообще не в отделе, вернётся завтра (Как же славно (Как же плохо)).

***

      Много коридоров. Смеха, счастья, продуктивности. Я очень устал видеть, как у всех всё прекрасно, один я не могу скрыть свои страдания (Ужасное зрелище).       Постучал в дверь. Мне крикнули что-то неважное, означающее «Входи», и вступил в кабинет психиатрии. Такой же тёплый полумрачный свет от лампы. Прекрасная женщина с теми же великолепными формами, красивой улыбкой. Загадка. Наверняка она совершенно одна, и так же популярна в кругу психов-учёных, как и…       — Приятной встречи, и тебя что-то беспокоит, Костя?       Она откинула свою каштановую косу-колонок за спину, выпрямившись. Взялась крепче за офисный планшет с бумажками, элегантно помаргивая. Жаль, только я не могу заставить себя влюбиться в неё (А наверняка-бы смог). Вздох.       — Здравствуй, и я убивал людей.       Лина резко выдохнула, но так же безразлично посматривая на меня. Болтала ногой, моргала, склонила голову чуть вбок.       — Ну?! — Рассердился я. — А где ужас на лице?! Шок? Разочарование хотя-бы?! Лина, вы-       — Расскажи поподробней. — Так спокойно она выдала, прикрыв глаза. — Причину, сам процесс, эмоции, последствия, вывод.       — Я убивал не раз, хаа-а-а-ах…       Странная она, раз начинает тихо ржать с меня, и кажется, прикусывая язык.       — Продолжай, Костя. Это-то хорошо, что ты решил открыться мне.       Я уселся на мягкую софу. Под подушкой слева я спрятал вчера конфету. И её нашёл, ой как классно! Лина улыбнулась, выдохнув, чуть подправляя бумаги в файле. Умяв быстро конфету с малиновым желе, я откашлялся, вспоминая, ради чего вообще сюда заявился.       — В общем, первой жертвой был мой одноклассник.       — Вот как?..       — Имя не помню. Как именно убивал, тоже не помню.       — Угу… — Она всё пишет в свою фиолетовую тетрадь с ярким энтузиазмом.       — Но я прекрасно помню то, что этот пи-       — Давайте без выражений, Костя? — Нервно показала зубы сквозь улыбку Лина, тихо усмехнувшись. — Вы ведь помните ваше обещание?       — Кху, да, и… эта тварь лицемерная была!       Линочка задумалась, щурясь. Приложила согнутый указательный палец к подбородку, перекинув другую ногу на левую.       — Как проявлялось лицемерие? — Спокойно проговорила она.       — Он…       Я щёлкал пальцами, пытаясь ухватиться не только за тяжёлую окровавленную бензопилу и битое стекло. Поймают и арестуют, поймают и-       — Он вообще был из взломщиков чипов! Вроде…       — А-гааа-а-а-а… — Задумался психолог, откинувшись на спинку стула.       — А снимая их, он занимался не только продажей своей услуги…       — Но и грязными делами?       — Ага! — Как-то сам показал на психолога. — Он, короче, однажды усыпил меня и хакнул мой чип.       Лина всё записывала, и, хоть это было вовсе невежливо, однако, я смотрел в её тетрадь вроде недели две назад. Почерк просто великолепен, я знаю.       — А потом я очнулся уже в тёмном подвале какого-то старого дома.       — Угу.       — Он уже хотел меня избить, изнасиловать или что там, но я… Я…       И вновь пытаюсь схватиться не за то, что он говорил слишком много шуток про секс с ним и с… кое-кем. Не в обидные упрёки в излишнюю эмоциональность на некоторую ерунду, или недостаток чувств на нечто, по их меркам, «нормальное». Неее-е-е-ет, в конце следствия то, что данная особь человеческого отродья убивал слабых детей было случайностью. Что вы, нет!       — Я сбежал, достал из кухни нож и напал на него. Нанёс около…       А потом только лужи крови, измученное лицо, холодный пот и дрожащие руки.       — Восьми ран. Он-то всего лишь меня попугать хотел. И…       Глубокий вдох. Забуду эту нелепую историю, красиво преобразованная в голове. И выдох.       — Вот с тех пор я начал убивать. Наверное, я так подтверждаю тревожащие слухи.       — Интересная история, Костя… — Она будто задержала дыхание, наигрывая. — Действительно необычная история, и на счёт слухов ты особо не волнуйся, ведь на моей памяти бывали случаи и ужасней.       Щелчок. Я нервно стучал ногой по полу.       — Лина, спасибо вам большое…       Она приоткрыла рот, подправив свои прямоугольные очки. Нежная улыбка, заострённый подбородок, складочки только подчёркивают всю взрослость психолога. Как же мне её жаль. У такой хорошей женщины могла быть прекрасная карьера, выбрав бы не эту лабу. Попался я, который даже мой психолог сверху, Александр Ренц, не вынес.       — Ну, рада вам помочь, Костя!       — Мне просто нужно идти, там… Собрание через минут пять наверно!       — Ох, ну, — И только сейчас дошло, что всё это время она словно не вникалась. — Конечно, идите! Или даже… Бегите! Только в следующий раз приходите по расписанию!       Ангелина относится ко мне как к особенному, но ребёнку. Будет неудивительно, если она хочет стать матерью. Лина, Линочка, Линчик… Дорогой человек, что только стоит один совет спросить (Мне слишком её жаль)       Хлопнул дверью. Закрыл и открыл глаза.       Твою мать, опять кровь. В памяти очень много моментов с этой жидкостью. Плитка, паркет, линолеум, стол, кровать, асфальт. Даже моя, из носа, как случайно ударюсь лицом до помутнения в глазах, или давление подскачет… Причины могут быть любые.       -…Ты что, псих?! — Кричал кто-то сзади, когда я хотел спуститься на этаж ниже.       — Нет! — Перекрикивал второй, более девчачий голос. — Я вот пойду и завтра предложу ему выпить!        — Михаил Иванович только с друзьями пьёт, а то ты помнишь, он вроде историю нам всем рассказывал, как его чуть не-        — Со-вра-ти-ли. — По слогам прошептал я.       Не помнить эту историю — это как если бы я забыл о его дне рожде- а, точно, я это уже умудрялся делать. Только когда одна добродушная дама не намекнула на это, кинув деньги в лицо во время повышения моей квалификации (В итоге нам двоим было стыдно вечером).       Они дурочки. Ничего не сделают. А если и да…       Щелчок.

***

      Руки дрожат. Глазные яблоки готовы вывалиться. Блевать охота.       — Что же я наделал?!       Ладони окровавлены. Всё вокруг грязно. Голова дико гудит, а сердце готовится остановиться.       — Тц…       Кровавые сосиски, огромные, мясные ленты. Мерзко даже просто держать это всё в руке, сжимая эти склизкие трубы. Лицо не совсем молодого человека осталось в ужасе. Я нахожусь… В конце какого-то коридора. Тут темно, лампа перегорела, никого вдали не вижу. Посмотрел в угол и увидел камеру.              — Руки вверх!       Охрана тут как тут. Я неохотно поднял руки, поворачивая их. Какая-то левая охрана, я их не знаю (Либо новенькие, либо я на незнакомом этаже).       — Лечь на пол!       Я улёгся прямо в луже крови, убрав руки за спину. На них нацепили наручники, и начали вести через запасный выход по лестнице вниз. Оказалось, я был на третьем этаже. Меня спустили на пятый этаж, группа охраны окружила меня и вела наверняка в изолятор. Ну конечно, я же конченый псих, который прирезал слабого, бесхребетного охранника!       Хочу умереть.       Я…       Щелчок.

***

      Трупы. Темно. Трещит дверь.       — Привет! Сколько тут тел?       — Не знаю.       Это он? Это он…Так страшно оборачиваться назад, к любимому холодному тону. Не хочется смотреть в его сладкие глаза, ощущать тепло элегантных рук, но такое сильное осуждение, презрение, даже ненависть в обыкновенном лице. Не хочу унижаться, когда я испачкаю его чистый лабораторный халат в чужой крови. Сам же его ругал за грязь, а тут я. Не умудрился даже убрать всё, скрыть…       Не хочу.       Не буду.       Убегу, убегу, куда-нибудь. В угол комнаты, самое чистое место среди этих белоснежных ковров какого-то неизвестного кабинета.       — Уйди.       — Нет.       — Почему?! — Заорал я, вжавшись в нож. — Почему ты не убегал тогда, когда я ногу тебе стулом сломал?! Почему ты не прятался тогда, когда я был готов любому башку скрутить в ярости после проигрышей?! Почему?! Почему?!       Идиот просто протянул мне руку в пятом классе. Идиот просто красиво улыбнулся и выглядел очень тупым, тоскливым, трепещущим моё торнадное сознание трезвонящим холодком. Идиот просто…       Поддался так тупо, аж упал на пол с хлюпом крови. Нет воли не вспоминать фрагменты издевательств, насилия, мерзотного избиения младенца и лежащего ментально кукухой меня только из-за тошнотворной олимпиады.       Миша медленно подходил ко мне. Каблуки туфлей с плеском по ковру. Наверняка тот с абсолютно холодным лицом рассматривал всех коллег, которые ему хоть как-то помогали. Ну, хоть не Денис, Никита и Макс. Всё, что не Ласт Райс, я, надеюсь, оставил жить.       Он сел. Трепыхаясь напротив меня. Руки у него в треморе. Сжал моё тело, потянув на себя. Положил свою голову ко мне на плечо. Томительно.       Сбоит.       — Дем.       Он взял у меня с рук нож, нежно. Расплылся в улыбке, изящно проведя ладонью по основанию лезвия, словно этим наслаждается сильнее самоудовлетворения. Тц, больной ублюдок.       — Ты больной.       Тупо кивнул, пытаясь отдышаться.       — И у меня тоже нарушено восприятие мира.       Опять молчаливо кивнул.       — Я не что-то вроде маньяка, конечно, но ты, кажись, всех из-за пропуска лечения лишил жизни.       Ничего не понимаю.       Он, значит всё тупо знал? И молчал? Опупеть… Да и нож…       «Ты настолько слаб, что даже убить себя не мог раньше?»       Я не слаб, ни в коем разе (верно ли?) Убил бы себя ранее — меня бы после гроба возненавидели (имя портить не желаю). Нет, неее-е-е-ет, а сейчас это будет выглядеть слишком жалко.       Щёлк. У правого уха тяжёлое дыхание.       — У тебя тоже сработало в голове это? — Миша щёлкнул пальцами у левого. Отстранился, чуть затянув уголок рта вверх. — И ты оказался в другом месте при других обстоятельствах?       — Да.       Щёлк-щёлк.       Щёлк.       Красивые, костлявые пальцы. Ногти опять грызёт, под них чуть затекла кровь. Вторая на правом плече. Он посмотрел на меня, склонив голову. Лыбится, и впервые я осознал значение «ледяные глаза».       Тьма. Мёртвое отражение. Пластмассовая улыбка в ухмылке. Прям веет от него холодом. Боже, хочу утонуть в его прохладе, остудиться, заморозиться и утонуть подо льдом…       На-ве-чно.       — Под-лёд-нов. — Выговариваю я по слогам, пытаясь вспомнить приторно-сладкое слово, медовое, такое… Ммм-м-м…       — Жарко?       Он приподнял брови, став ещё страшнее.       — Д-да.       — Жаль.       Не понимаю, сколько времени мы молчим, в не совсем знакомом помещении, просто играя в «у кого мертвее взгляд». Ненавижу его, просто…       — А ещё я хотел тут вообще-то повеситься. — Добавил этот самый Михаил, положив вторую руку на плечо.       Бл… ин. В голову вдарило свежее воспоминание, что это именно его кабинет.       — Ч-что?..       — Дорогой Костя, я просто очень мечтал покончить с собой потому, что мне не нравится существовать.       — Почему?! — Заорал я, пытаясь слегка вытянуть нож у Миши за край лезвия. Он потянул его на себя, тоже немного.       — Мне очень плохо, другого выхода нет.       — А с какого перепугу?!       — Мне слишком больно, просто… блин! — Рука и лицо, тяжёлый выдох и покачивание головой. Мммм, как я люблю. — Дай мне себя прикончить! Сложно, что-ли?!       Наверно (Сложнее, чем обнять тебя).       — Эм… Слушай. Я просто очень устал существовать таким «идеальным», когда за любой мой косяк меня сразу все к чёрту забугорному осуждают! Да и меня слишком много раз пытались избить, убить, изнасиловать «как в самых романтичных фильмах»! Да даже ты, идиот, который не умеет признавать свои чувства и предпочтёт прикончить пару-тройку людей, нежели сказать мне прямо в лицо то, что ты, некорректный коллега, обожаешь меня до написания слащавых заметок в тетради и ежедневные сновидения со мной!       Он когда-нибудь умел по-настоящему кричать? Как же было бы классно, умей бы Миша оглушать меня, а не просто говорить на повышенных тонах, словно…       В пальцах давно нет рукояти, и я жалею теперь слишком сильно. Безумные искорки, конфетти в глазах, как в зеркало гляжу. Да только, да только…       — Мне бы тоже колёс от биполярного расстроства не помешали бы лет пять назад.       Слабость к алкоголю, железные нервы, пропадания «на квалификацию». Ещё депрессивные фазы, с отмазкой «вспомнил Алекс». Или мания, по поводу «я под «грибочками»! Так что со мной всё хорошо!» с лыбой. Не додумался, просто не додумался…       — Син-хрон-но. — Пробубнил я.       Он мгновенно протыкает себя под рёбрами, выкашливая кровь.       — Спас-си-бо…       Посмотрел в своё жалкое отражение, постепенно глаза его закрываются, краснь утекает, оставляя объятия такими холодными. Железо заманчиво блестит, кровь течёт.       У порога стояла толпа, мгновенно замолчав при отзвуке металла. Ревела навзрыд лишь дорогая Лина, заткнув свой рот руками.       Правда, у меня была иная точка зрения на исход нашей истерии.       (Мне слишком её жаль).