Гений

      — Гений, братан, гений! Просто пиздец, — он давно уже сбился со счета, в который раз Алишер это произносит.       Слава натягивает капюшон бесформенной толстовки на голову и прячет смущенный румянец за плотной тканью. Утонуть бы там, чтобы не встречаться с восхищенным взглядом карих глаз, не ощущать его на своей коже едва ли не физически.       Слава не чувствует себя особенным.       Алишер не устает твердить о его уникальности, о невероятном таланте и гениальности, о том, как ему, ебаной пыли, повезло с таким охуенным продюсером и другом. Марлов лишь скромно пожимает плечами, покашливает в кулак и тихо продолжает работать. Что он может вообще сказать? Алишер и без его слов воспел ему дифирамбы и не устает благодарить судьбу за то, что свела их вместе.       Слава любит с головой погружаться в работу. А Алишер — смотреть, как Слава работает.       Затаив дыхание, Алишер порой боится делать правки, ибо гений — в чистом виде, как он есть, гений в любом случае знает, как надо, чтобы звучало охуенно. Он доверяет своему гению, наверное, даже больше, чем себе.       Он спрашивает Славу о чем-то сугубо личном, вычурных ответов не ждет — и Слава не разочаровывает, отвечает настолько просто и душевно, что у Алишера все внутри сжимается от нежности к этому маленькому, скромному человеку. Он даже не отрицает, что влип по уши.       Алишер Славу любит.       — Славик, — говорит он однажды, — а ты…       Слава сидит за компьютером, как обычно, занят своей работой, качает головой в такт и, кажется, совсем не слышит, что происходит вокруг. Вдохновение — штука убийственная. Убивает все внимание Славы к Алишеру. И тот почти даже ревнует в такие моменты.       — Что? — бит резко замолкает, Слава поворачивается вместе с креслом к Алишеру и смотрит своим внимательным взглядом прямо ему в глаза.       Алишер ровно на две секунды подвисает и вместо какого-то пустякового вопроса не выдерживает и выдыхает:       — Я уже говорил, что ты — самое самое большое открытие за всю мою жизнь? — он сидит слегка напряженно, кусает губу изнутри, ждет. Он знает, что сейчас будет, но все равно волнуется, будто первый раз произнес нечто подобное вслух.       Слава трет уставшие от долгого сидения за компьютером глаза длинным рукавом черной толстовки и улыбается. Улыбается так тепло и искренне, Алишер жизнью готов поклясться, что Марлов похож сейчас на лучик ебаного солнца.       — Да, чувак, — Слава тычет указательным пальцем в центр своей ладони («Вот сюда!»), по-братски жмет ему руку, не переставая улыбаться, — сто миллионов раз, — он отпускает его ладонь и отворачивается, возвращаясь к незакрытой проге со свежим битом. Алишер так и остается сидеть на месте, припечатанный к креслу его улыбкой.       Когда Алишер напивается, он начинает думать, что не заслужил Славу. Дорогой алкоголь ударяет в голову — и вот уже тянет написать, позвонить, послушать голос.       Пьяный бред Алишера Славу совсем не злит. Марлов привык ложиться в четыре утра, заебаный надтреснутый голос Алишера и заплетающееся «братан» среди ночи стабильно два раза в неделю быстро становится неотъемлемой частичкой быта. Слава чуть с ума не сошел, когда однажды ответил на такой звонок и вместо Алишера услышал какого-то левого уебка.       — Ты меня любишь? — ноет в трубку укуренный в хлам Алишер, и не сказать, что Славу такой вопрос сильно удивляет.       Он криво усмехается. Знает, что Алишер сгорает от нетерпения, понять пытается, почему Марлов медлит с ответом.       — Славик, — Алишер издает непонятный звук, выражающий глубокую обиду, Слава не выдерживает и тихо смеется, сильнее сжав телефон.       — А то ты сам не знаешь, — говорит Марлов и Алишер слышит его солнечную улыбку. опа.