Просто обе сложные

Меня, правда, смешит твоя правда, Ведь ты в ней так сильно уверена, Лишь потому, что так часто врала, Что сама во все это поверила.

Худшая ложь — та, что мы говорим себе перед сном. Мы шепчем её во сне, убеждая себя, что мы счастливы или он счастлив; что можем изменить себе или он изменит решение; уговариваем себя, что можно смириться с потерей. Каждый вечер перед сном мы лжем себе в отчаянье, тщетной надежде, что ложь станет правдой. А она не становится. А боль лишь увеличивается. А человек гибнет в собственных иллюзиях. Все уверены, что на моем языке печать. Я сама всех убедила. Харука пытается вытащить из меня хоть пару слов, а Наруто-кун думает, что все дело в поцелуе. Лишь Цунаде-сама знает правду, мне удалось тайком передать ей записку. Моя бывшая команда АНБУ думает, что в Корне надо мной ставят опыты. Какие же они глупые. Разве что, в глазах Сокола я вижу проблески понимания. Думаю, он единственный понял, что я притворяюсь. Даже смешно. Наруто Узумаки и моя сестра, с которыми я знакома с детства, не поняли, а какой-то парень понял. Ючи намекнул мне на это, когда встретил меня в Конохе. — Твое лицо способно лгать, но глаза не могут, — сказал он мне тогда. Но я почти достигла цели. Скоро мне разрешат одной находиться в штабе Корня, и тогда я смогу поискать информацию в личных вещах Данзо. Скорее бы это все закончилось. Сейчас я прогуливаюсь по Конохе. Данзо сказал, что нужно патрулировать деревню, мало ли смогу понаблюдать за Хокаге или старейшинами. Но я, естественно, этого не делаю. Я просто гуляю. Навстречу мне идет Наруто-кун. Он был очень задумчив, смотрел куда-то сквозь меня. Потом все же заметил. Подошел ко мне. Улыбнулся. — Мика-чан. — Я Дира, — фыркаю в ответ. У меня же на лице маска безразличия. А в голове всплывает момент поцелуя, из-за этого во мне начинает кипеть злость на себя. Почему я не могу забыть это? Блондин, видимо, принял эту злость на свой счет. Он хмурится. — Что с тобой, даттебайо? — слегка повысив тон, говорит парень. — Твои глаза такие же, как и у тех, кто смотрел на меня так, как будто меня тут быть не должно! У тебя глаза такие же, как у них! Те же, черт побери, глаза! Глаза, которые смотрят на нас, как на монстров; глаза, заставляющие нас чувствовать, что мы одни на всем свете. Ты ведь пошла за мной, когда другие прошли мимо. Куда это делось? На моем лице безразличие, не дрогнул ни один мускул, но я буквально почувствовала, как сердце разбилось на миллион кусков; они жадно впивались в ребра, вызывая внутреннее кровотечение, заставляя гнить изнутри. Я знала: не уйду — заплачу. Поэтому, грубо оттолкнув Наруто-куна плечом, я убежала оттуда. Но, клянусь, услышала, как за спиной он начал всхлипывать, совсем тихо плача. Он чудовище? Гаара чудовище? Нет, Мика Акияма чудовище. Она заставляет близких страдать. Пять лет назад. — Эта боль от одиночества невыносима, правда? — улыбаюсь я, когда вновь вижу грустного Наруто-куна. Он хлюпает носом и со злостью отвечает: — Что ты об этом знаешь? У тебя есть семья! Маленький, обиженный, забытый всеми мальчик. — Эй, — обижаюсь я, — я пошла за тобой, когда другие прошли мимо. Никогда не забывай о друзьях, Наруто-кун. Блондин хлопает своими голубыми глазками, в которых стоят слезы. Он слегка наклонил голову и смотрит прямо в мою душу. — Почему я должен? — хмурит бровки. — Потому что Хокаге не становятся для того, чтобы быть признанным всеми. А именно тот, кто был признан всеми, становится Хокаге. Он широко улыбается. И тогда он впервые научился этому: улыбаться, когда больно. С громким криком «Я стану Хокаге!» Наруто Узумаки побежал по деревне, крепко держа мою руку, таская за собой. Я смеялась и говорила, что он обязательно им станет. Конечно он станет Хокаге. На нашем пути мы встретили Харуку с Саске. Наруто-кун надулся и отвернулся от них. А я, улыбаясь, спросила: — Саске твой враг, верно? Мальчик удивленно вскинул брови и снова широко улыбнулся. — Я люблю врагов. Они меня забавляют, — с усмешкой блондин закидывает руки за голову. — Быть всегда настороже, ловить каждый взгляд, значение каждого слова, угадывать намерения. Это я называю жизнью. Я непонимающе покачала головой, но улыбнулась. Наше время. Слезы катились по щекам от этих воспоминаний. Я не могла сдерживаться больше. Быть сильной, стойкой. Я потеряла лучшего друга… навсегда? Пытаюсь собраться, но не выходит. Будто кто-то открыл кран, и его нельзя закрыть. Стою на самом краю Конохи, тут никогда никого не бывает, не боюсь быть найденной АНБУ Корня. Слышу шелест веток, резко оборачиваюсь. Сокол. Стоит, хмурится. Потом подходит ближе. Видно, следил за мной. — Люди с печатью не плачут. С укором, злостью из-за того, что не сказала, не предупредила, заставила волноваться. Вытираю соленые капли. — Шиноби вообще не должны плакать, — на вздохе отвечаю, хлюпая носом. Вижу протянутый платок. — Чтобы плакать, когда хочется плакать, тоже нужна сила. Усмехаюсь и вытираю глаза. Какая это сила? Искать силу — пустое занятие. — Ты ведь всегда знал, что я притворяюсь, верно? — спрашиваю, чтобы перевести тему. Он напряжен, это было видно. Брюнет смотрит мне в глаза и отвечает: — Вся сила в глазах, иногда от них больше толку, чем от их хозяев. Смеюсь, потому что знаю: он прав. А он смотрит и думает, что у меня истерика. Долбанная клиника. — Как ты избежала печать? — спрашивает Ючи. — Создала вокруг языка оболочку из чакры девятихвостого. Он усмехается: — Умно. *** Вечером я остаюсь одна в штабе. Роюсь в вещах Данзо, вскрывая замки с помощью чакры Наруто-куна. Нахожу какие-то документы, но ничего компрометирующего. Пока не натыкаюсь на папку с надписью «Учиха». По мере чтения глаза расширяются, а дыхание останавливается. Понимаю: нужно рассказать всем, кто связан с Саске. Но это не компромат. Вдох-выдох. Снова роюсь в кабинете мужчины. Замечаю, что одна из деревяшек в полу торчит необычно. Поддеваю ее кунаем. Опа, тайник. Лежит тетрадь. Данзо ведет личный дневник? Это интересно. Вот и компромат. Со злой улыбкой убираюсь оттуда, заметая следы моего пребывания. Надо найти Цунаде-сама. Иду к ней в кабинет, там находится Даи. — Даи, найди, пожалуйста, Наруто Узумаки, Сакуру Харуно и Харуку Акияма, — прошу я, после чего парень исчезает. Я подхожу ближе к Хокаге. — Я нашла, — улыбаюсь, — но, думаю, они тоже имеют право знать. Женщина кивает. Минуты длятся вечность. Их слишком долго нет. Самое худшее, когда нужно ждать и не можешь ничего сделать. От этого можно сойти с ума. Наконец, ребята приходят и выжидающе смотрят на меня. Со вздохом, наконец, снимаю маску АНБУ. Рассказываю, что притворялась все это время. И говорю о том, что узнала. Я узнала, что Итачи Учиха был подчинённым Данзо. Что клан Учиха строил планы по захвату Конохи, что Данзо отдал приказ уничтожить их. — Итачи был ненавистным для всех шиноби, но защищал страну Огня и Скрытый Лист из тени, — сказала я, когда подытожила свой рассказ. Харука плачет навзрыд. Наруто-кун грустно смотрит на меня. Сакура стояла отрешенная, но слезы медленно текли из ее глаз. — Это ничего не доказывает, Мика, — хмурится Цунаде-сама, явно недовольная моей работой. — Это доказывает то, что у Саске нет причин мстить, — дерзко отвечаю я, — Но это еще не все. Хокаге-сама, Вы знаете, что находится у Данзо под бинтами? — Ожоги. — Нет, — качаю головой, — незадолго до уничтожения клана Учиха начали пропадать его члены. Их находили убитыми и без глаз. Женщина кивает, но явно не понимает, к чему я клоню. — Это сделал Данзо. Доказательства на его руке. Он вживил в руку шаринганы. Глаза присутствующих расширяются. Цунаде-сама отдает приказ немедленно взять Данзо. — У меня будет к Вам просьба, — обращаюсь я к Цунаде, — отправьте мой отряд АНБУ на поиски Итачи, предварительно связавшись с Саске. — Я могу с ним связаться, — подает голос моя сестра, а я улыбаюсь и киваю. И после этого чувствую, как в меня вонзается меч. Слышу крик Наруто Узумаки и погружаюсь во тьму. Странная штука — смерть. Пускай многие всю жизнь проживают так, будто никакой смерти нет вовсе, добрую половину наших дней именно смерть служит одной из главных мотиваций нашего существования… Мы страшимся ее, конечно, однако еще больше страшимся, что она заберет не нас, а кого-то другого. Ведь самое жуткое — это когда смерть забывает про нас. Обрекая на одиночество. В этой непроглядной тьме я слышала крики Наруто-куна. Он плакал, захлебывался слезами и звал меня. А я не могла найти его. Я бежала и кричала его имя, но из этой тьмы не было выхода. Я мертва, да? — Она не умрёт! Она не может умереть! — снова слышится крик парня. Я начинаю плакать, потому что не могу найти его. — Не уходи. Мне страшно. Боюсь тебя потерять. Кричу во все горло, но никто не слышит. Наруто. Наруто. Наруто-кун. — Нет! Останься со мной. Прошу, останься со мной! Посмотри на меня. Закрываю уши, чтобы не слышать мольбы Наруто-куна. Слезы текут. Но это не помогает. Голос парня не снаружи, он в моей голове. Его перебивает другой, женский, нежный. Голос Харуки кричит: — Я не хочу, чтобы ты уходила. Останься с нами! Слышу громкий вопль и только через минуту понимаю, что он исходит из моего рта. Вроде бы во тьме должно быть легче. Спасительная тьма. Но она меня губит, раздирает, убивает. Я не должна чувствовать боли, почему же меня раздирает? Истинная боль — это не то, что испытывает твоё тело… Это то, из-за чего сердце словно в кулак сжимается. Сердце лопнуло. До этого момента я не подозревала, что это не просто выражение — оно действительно лопнуло: резко, больно, как пузырь от ожога на коже. У меня в груди что-то громко щелкнуло, звук, отдаваясь эхом, распространился по всему пространству этой темноты. Я опустила голову и не пыталась сдержать слез, которые полились из моих глаз океаном несбывшихся надежд и жалких разочарований. В голове отчетливо слышались молящие крики, что окружали и обезоруживали меня, стоящую перед непроглядной черной пропастью. Тьма словно ждала любой ошибки с моей стороны, чтобы, наконец, забрать меня полностью, со всеми горькими слезами, внутренним криком, что не прекращался уже давно, с моим лопнувшим сердцем, со всем, что у меня было и чего не было. Тьма с радостью поглотила бы это и не вернула обратно, как бы я потом не умоляла вернуться назад. И в тот момент я действительно захотела умереть.