ещё один шанс

Его он находит в лазарете. Открытый и спокойный, настолько уязвимый, что не верится. Юнги долго хлопает ресницами, пытаясь не замечать пустоту стеклянных глаз и кровавой дыры в области груди. И не понятно в чей. То ли в его, то ли в любимом теле. Попутно, всем сердцем, заставляет себя игнорировать широкие плечи, что.. вздрагивают? Плачет. ОН плачет. Юнги заходится в смехе, громко, на грани истерики. Широкие плечи оборачиваются к нему и, о Боже, что это? Боль? Скорбь? – Нет! – выплёвывает Мин, – Не смей так смотреть! Ты не имеешь права! – брюнет спиной чувствует, что к нему подходят, но раздражение, злость и отчаяние клокочут, срывая башню. Он продолжает, – Смотришь, будто он что-то для тебя значил? Ха? Серьёзно, мой император?.. Юнги успевает с издёвкой произнести последнюю фразу и его руки больно заламывают. Слёзы продолжают скатываться по нежной коже щёк, и генерал срывается на громкий плач, в то время как личная охрана императора уводит его прочь из лазарета. Тот, кого Мин назвал императором, смотрел вслед. Он тяжело выдыхает, когда генерал скрывается за углом, смешивая воздух с ядом. И им бы задохнуться, но мужчина лишь жмёт холодную руку, невесомо целует в лоб и на бездвижной груди оставляет розу. Красная, она эстетично смотрится на белом фоне. Нет, ему не больно. Только если чуть чуть, как бывает, если погибает долго служившая тебе лошадь. Его телохранитель всегда был где-то рядом, крутился вокруг него и заполнял пространство своим щебетанием. Император не раз ловил то, как по особенному на него смотрел его слуга, и как так же восхищённым взглядом одаривал светловолосого телохранителя генрал Мин. Возможно, ему должно быть стыдно перед Юнги, но он же император, какой там стыд? И в добавок он - это переполненная эгоизмом чаша, чьё содержимое уже за края выливается, пачкая чистый пол. – Тело к остальным, – командует мужчина и уходит. Быстро и с высоко поднятой головой. Спи спокойно, Ким Сокджин.