Шкатулка из перламутра

      Перламутр и жемчуг - единственная драгоценность, которую лунарийцы могут получить самостоятельно: род Адмирабиллис разбивается на великое множество ветвей, среди которых есть и обитающие только в водоемах моллюски. Большие, тяжелые, неподвижные. Если обеспечить их нужными материалами, они подарят тебе жемчуг. Белый, розовый, золотой, черный. А после смерти от них останется мясо, которое пойдет в пищу их собратьев. И перламутр.       Эхмея касается пальцами витой, отполированной резьбы. Вспоминает, как потратил сотни лет на получение, обработку и отлаживание технологии, как портил заготовки — случайно или со злости, пустой вспышки гнева. Как уничтожал работы полностью, начинал сначала, радовался, злился. Убивал время, когда его становилось слишком много. Как пытался в осколках увидеть слово, ответ на задачу, которую никак не удавалось решить. И как идея пришла к нему каплей золота на сколах. Неумело склеенная Цикадой безделушка, которую он швырнул под ноги, осознав ее бесполезность, подала ему идею, которую он наконец-то смог воплотить.       — Скажи мне, что ты прячешь в этом жемчужном гробу? — Ляпис Лазурит раздалась в высоту и ширь, стала тяжелой, праздной.       Подмяла под себя Фосфофиллит, потерявшую жажду жить, и наслаждается новым телом, полным сияющих осколков.       Тех, кого не вернуть. Кого нет смысла возвращать.       Эхмея смеется.       Если она узнает, она уничтожит его народ, как пытался однажды в приступе ярости поступить Адамант?       — Он пуст, — колесо Сансары на широкой крышке отливает холодными глянцем. — Посмотри, если хочешь, — смешок. — Я бы предложил прилечь, но ты сейчас, боюсь, не поместишься.       Ляпис проглатывает шпильку, хотя внутри что-то раздраженно колыхается, но оно опадает так же быстро, как пена в кипящем котле.       Она подходит к Эхмее вплотную, трогает руками гладкий рисунок — сплав бережно касается перламутра, заполняет собой все пустоты, дает в полной мере ощутить объем и насладиться им. Понять, в каком настроении создавалась вещь.       Ляпис хочется узнать, какие мысли он вкладывал в свое творение.       — Сначала я хотел сделать полотно, на котором отразилась бы история человечества, — Эхмея живет на этом свете слишком долго, чтобы очевидное было для него скрытым. — Когда я дошел до третьего удара, то разбил его. Испортил инструменты, изуродовал руки, а потом насадился на собственный меч. Муки творчества, — Ляпис сложно принять его откровенно деструктивное поведение, но понять она все-таки может. — Потом я решил просто творить. Воплощать задумки из головы, не следуя какой-то цели, искренне наслаждаясь процессом. Первые лет семьдесят работало, а потом я выкинул этот мусор в окно. Адмирабиллис его мигом сожрали, поэтому польза от него, какая-никакая, все-таки была, — Эхмее вдруг нестерпимо хочется курить. — Не возражаешь, если пройдем к стойке с напитками?       Ляпис - уже не Фос - мягко качает головой и идет следом.       Эхмея доли секунды раздумывает между бокалом и стаканом, а затем выбирает второе. Берет высокую стеклянную бутылку и щедро наливает себе дымящийся белесым напиток. Садится на высокий стул без спинки, делает глоток.       Ляпис с любопытством смотрит за его действиями, сравнивает движения с движениями самоцветов и Адмирабиллис. Понимает, как сильно они отличаются даже в таких вещах.       — Наши тела — имитация человеческих. Даже функции, которые мы навязали себе как необходимые - всего лишь опция, которая позволяет заполнить наше существование… — Эхмея пьянеет быстро, Луну уже ведет куда-то влево, — чем-то. Для Адмирабиллис это необходимость, их жизнь полна боли, страданий, инстинктов, но они обладают самым большим даром, — он смотрит на Ляпис, видит в ней Фос. — Они могут умереть.       Смерть, смерть, абсолютная смерть! — сплав внутри Ляпис вздымается волной, ломает ее изнутри, шуршит крошевом и стекает по затрясшимся от напряжения ногам.       Эхмея смотрит на поведение сплава с мягким любопытством.       Золото и платина обвивают его лодыжки, поднимаются по ребрам, обрубками кистей сжимают горло.       — Стой, — Ляпис не нравится, когда она не может что-либо контролировать. — Не… — сплав вырывается из ее рта, не дает говорить.       Приказывает молчать.       — Вижу, ты слушаешься только Фосфофиллит, — Эхмея, пользуясь тем, что руки свободны, наливает себе еще стаканчик.       Хватка на горле становится сильнее, а кожу царапает чем-то колючим.       «Шипы?» — глоток, — «А, осколки».       Яркие, чистые - будто звезды на бледном полотне Млечного Пути.       — Тебе совсем не страшно, Принц Мертвых? - вопрошает сплав.       Эхмея хихикает. Непроизвольно. Немножко нервно и откровенно пьяно.       — Ты же сам отвечаешь на свой вопрос, — стакан, как назло, пуст. — Я мертв. Я потерял желание жить, разучился чувствовать и могу только существовать. Как и ты, впрочем, — добавляет он, часто заморгав, чтобы заставить мир не двоиться.       Не получается.       — Вре-е-ешь, — ладони отрываются от горла, лезут вверх, оглаживают пальцами скулы. — Иначе, - голова Ляпис раскалывается, как гнилой орех, и теперь это разговор только между ними, — зачем ты отослал девчонку? Роль свою она ведь сыграла, забрала с собой ее рассудок, в спину ударила и сверху потопталась, - с ненавистью, и эта ненависть ласкает самолюбие куда больше влюбленного взгляда Каирнгорм. — Тем более, - для коллективного сознания сплав ведет себя на удивление разумно, — если ты хочешь, чтобы мы стали чем-то большим, нам нужно больше.       Эхмея улыбается широко и безумно.       Оно знает!       — Тебе мало осколков, которые вы пожрали? — тело Фосфофиллит стало настолько хрупким, что пальцы Эхмеи легко проходят внутрь, собирают пригоршню разных осколков и отдают обратно сплаву. — Вот уж не думал, что Кровь будет воплощением человеческой жадности.       — Как и вы стали воплощением людской гордыни, — шелестит в ответ металл. — Смотри, как бы она не обрекла твой народ на муки, Принц Мертвых.       — Наше существование - и так бесконечное страдание, — голова кружится, алкоголь был слишком крепким. — Так что нашу ситуацию можно смело назвать патовой, не так ли? — теперь вместо удовольствия и триумфа на Эхмею навалилось чувство тошноты. — Но я знаю выход, и я смогу привести нас всех к концу.       Хватка сплава ослабевает, а затем исчезает совсем.       Эхмея понимает, что победил.       — Скажи мне, — он упирается локтем в барную стойку. — Они знают?       Ему кажется, что криво расколотый рот Лазурит дрогнул, сложившись в усмешку.       Но это был лишь мираж.       — Пока — нет.       Эхмею устраивает и такой скупой ответ.       Сплав собирает Ляпис по кусочкам, пройдет пара минут и она вновь очнется, внимательно взглянет на него разными глазами - но о произошедшие не обмолвится и словом.       Зато внутри себя спросит у сплава, догадывается ли Эхмея?       А сплав ответит ей коротко:       — Нет.       Эхмея не догадывается, что у Ляпис изменились планы. Что нет в Фос столь желанной, трепетно лелеемой Эхмеей, ненависти.       Что Фосфофиллит и Ляпис уже давно, без Эхмеи, решили внутри себя стать чем-то большим.